Максим Далин - Из джунглей Страница 2

Богатый жрец из соседнего посёлка, со своей свитой, в повозке, увешанной защитными талисманами, вёз любимую жену на праздник к храму Чритаки, богини радости. Они не добрались за день до постоялого двора, заночевали в повозке. Защита оказалась хороша; почти никто из ночных порождений джунглей не посмел к ней приблизиться. Только дух лихорадки просочился мимо всех талисманов струйкой холодного тумана. Пока жрец спал, худенький юноша-тень с нежными пальцами и громадными дикими глазами ласкал его жену. Демон ушёл под утро. Теперь жена жреца весь день — сонная, пустая, и еле справляется даже с омовениями, и почти ничего не ест. Ждёт ночи. Ночью её трясёт от безумной опустошающей страсти, она просыпается, она стонет, всхлипывает и обнимает воздух. Она похудела и почернела, глаза ввалились, а волосы выпадают целыми прядями. Вряд ли она сможет дожить до дождей.

Это богатые и сильные. У них был шанс. У обычных людей шанса нет.

Надо обязательно успеть укрыться до темноты. В чужой деревне, на постоялом дворе, в кумирне, как-то ещё. Но темнота падает занавесом; утром путники проходят мимо мертвеца, лежащего на обочине дороги около дотлевающего костра. Кровь, выливавшаяся из крохотных ранок на его шее, руках, ногах — свернулась в бурые ленты. Не успел.

Аши думает обо всём этом, когда идёт по дороге к пастбищу. Дорога идёт по деревне, но джунгли впереди. Аши думает, что и он не успеет. Отмахивается от насекомых. Всех всё равно не отгонишь. Считается, что Мхонга отпугивает тех, кто не только пьёт кровь, но и оставляет внутри тела червей или тяжёлый недуг — но это неважно. Мхонги у Аши всё равно нет, и он ей не молится.

Выгон вытоптан и пуст, но на смену обгрызенной буйволами и козами траве уже пробивается новая. Люди думают, что пастбище принадлежит их миру; в действительности оно — кусок земли, с боем взятой у джунглей, и упорная жизненная сила джунглей здесь так же жестока. Буйволы паслись вчера, за ночь трава выкинула новые побеги, а кое-где это уже не трава — деревья джунглей, их молодая поросль. Если ростки не выщиплет деревенская скотина, уже к началу дождя здесь будут заросли.

Пастбище переходит в джунгли незаметно. Трава превращается в заросли постепенно, заросли становятся кустарником, кустарник — деревьями, цепкие усы хватаются за ветки, лианы ползут по стволам, Аши делает ещё несколько шагов — и джунгли смыкаются у него за спиной, у него над головой. Чистый зной превращается во влажную духоту, выдыхаемую зеленью. Дыхание джунглей тяжело. Оно пахнет сладкой зелёной гнилью.

Невозможно найти тут буйволицу.

Невозможно найти отсюда выход.

Аши чувствует отчаяние. Он — не следопыт, не охотник, не воин. Он потерян в живой, копошащейся, зелёной гуще. Он — внутри джунглей, как внутри громадного желудка, который сейчас его переварит. Это была ошибка. Он ничего не найдёт. Семья потеряет ещё и его руки.

Но похороны Аши не будут стоить ничего. Его похоронят джунгли.

— Тонга! — зовёт он буйволицу. — Тонга, иди сюда!

Джунгли вопят, хихикают, свистят в ответ. Маленькие обезьяны с белыми окладистыми бородками вокруг чёрных сморщенных личиков проносятся по ветвям над головой Аши с птичьим щебетом.

И тут, сквозь истерические вопли джунглей, Аши слышит короткое мычание.

— Тонга! — кричит он радостно. — Пойдём домой, Тонга!

Ему кажется, буйволица мычит совсем недалеко. Она запуталась в кустарнике? Лиана-хваталка зацепила её за рога — и ей не выбраться? Страх покидает Аши, Аши улыбается. Люди побеждают джунгли понемногу — но каждый день.

Он рвётся вперёд. Заросли густы. Надо быть слоном, чтобы пройти по ним, как по траве. Аши выдёргивает тесак из ножен на поясе, рубит стебли наотмашь. Брызжет зелёная кровь.

Аши продвигается медленно и кричит: «Тонга! Тонга!». Он уверен, что найдёт дорогу назад — по переломанному и срезанному тесаком подлеску. Пот заливает его глаза, рубаха прилипла к телу, нет времени отмахиваться от насекомых — но Аши рад.

И вдруг вместо мычания он слышит человеческий стон.

— Кто здесь?! — кричит Аши, цепенея.

— Помогите… — доносится не крик — выдох. Угасающий девичий голос. Недалеко, снизу.

Что делает девушка в джунглях?

Этого не может быть. Это может быть. Какая кромешная нужда погнала её сюда? Что с ней случилось? Судя по голосу — ей очень больно. Она даже не может кричать громко. Она умирает?

Или это — голос самих джунглей? Отвлекают от буйволицы, блазнят, заманивают. Что за тварь прикинулась страдающим человеком?

Громадные цветы, раскрывшиеся прямо на корнях громадного дерева, мясистые и красные, пахнут плотью гниющего мертвеца. Мотыльковые орхидеи, качающиеся перед лицом, белые, лиловые, нежные — еле заметно пахнут речной прохладой. Стая колючих гусениц, плотная, как коврик в десять ладоней, усеянный ломкими иглами, поднимается по древесному стволу. Муравей впился в лодыжку. Пот жжёт глаза, солон на губах. Жужжат, кружатся мошки. Джунгли отвлекают, мешают думать.

— Где ты? — кричит Аши.

В ответ — стон, тишина.

Аши принимает решение.

Оно неправильное. Аши нужна буйволица, она нужна его семье, она очень нужна. Без неё сестрёнки Аши могут умереть с голоду. Аши слышит её мычание. Ему надо идти туда.

Но он поворачивает на стон. Ему нестерпимо думать, что человек умирает один, в джунглях. Через несколько дней от девушки не останется и костей — всё поглотит зелёное чудовище, всё станет неважно. Но пока она жива и испытывает неизбывный ужас.

И Аши пробирается сквозь сплетённые ветви, ломает их руками и рубит теском. И останавливается, ощутив, как под сандалией поползла трава.

Срубает пышную ветвь, усыпанную белыми цветами, мешающую видеть.

Перед ним — глубокий овраг. Над оврагом — тонкая белёсая полоска раскалённого неба. Склоны оврага заросли зеленью так густо, что дна не видно. Стоны — оттуда, снизу. Аши понимает, что случилось: девушка, пробираясь по джунглям, сорвалась вниз, падала, обдираясь об острые сучья, ломая кости. Теперь лежит на дне.

Аши кричит, пытаясь сделать голос радостным:

— Я почти нашёл тебя! Не бойся!

Стон в ответ — еле слышен.

Аши начинает спускаться по склону. Он пробует почву ногой и цепляется за ветви, проверяя их на прочность. Лишайник ненадёжен, он съезжает вниз вместе с гнилой листвой, обнажая чёрную плоть земли, перевитую кручёными жилами корней. Аши спускается страшно медленно, думает, как же будет вытаскивать умирающую девушку оттуда — и понимает, что не будет. Что, судя по всему, будет сидеть рядом с ней, гладить её по лицу и ждать, когда её душа покинет тело и отправится в непостижимые странствия. И он будет сидеть и ждать — потому что иногда и это помощь.

Аши добирается до дна. По дну течёт ручей, заросший почти сплошь. Аши идёт, раздвигая ногами траву, шершавую и жёсткую, с лезвиями по краям. Спустя небольшое время видит.

Ту, что стонала.

Из земли недалеко от воды торчит металлический стержень с заострённым концом. Это — паломнический стержень. Самые благочестивые подвижники прокалывают таким стержнем толщиной в мужской палец свои щёки, а на его далеко выступающие края вешают корзины с цветами — дар богам. Иногда несколько таких стержней — проколотый сквозь щёки, проколотый сквозь нос, проколотый сквозь мышцы на груди — несут целую кумирню, выстроенную из бумаги, цветов и шёлка у паломника на голове. С таким подношением паломники идут к чтимому божеству — чтобы оно могло обонять запах крови, цветов и обращённых к небесам мыслей. Может быть, когда-то вдоль ручья проходила дорога? Где-нибудь здесь есть сожранная джунглями кумирня?

На этот стержень она и упала, быть может — сорвалась с края обрыва. Конец стержня торчит из её спины, сбоку, пониже рёбер. Он прошёл сквозь тело, как копьё. Наконечник — в зелёном и буром.

Но она ещё жива.

И она — не человек.

Аши стоит, не смея приблизиться, и глазеет на неё с ужасом, отвращением, жалостью.

Она почти нага — её шёлковая рубаха, зацепившись за что-то, разорвалась от ворота до подола, превратилась в расползающиеся клочья. Аши видит тело золотисто-бронзовой смуглости — блестит чешуя на лопатках, чуть отдаёт прозеленью под ними, темнеет вдоль позвоночника. Округлые ягодицы — в мелкой чешуе, как в золотой пыльце. Ноги под коленями — чуть светлее, там — нежная человеческая кожа. Она босая — Аши видит её ступни, пальцы — длинные, как у птицы, с птичьми когтями. На локтях — бронзовая чешуя, чуть ниже — золотые браслеты, руки вцепились в траву, птичьи пальцы с когтями, горят на них перстни. Лица не видно. Лицо повёрнуто к земле и закрыто волосами — спутанными побегами повилики. Повилика цветёт на её голове крохотными гроздьями хрупких и нежных розовых цветочков. В остром ухе — золотое кольцо.