Лев Прозоров - Только тело... Страница 2

— Реакция Сэндимэна — отрицательная.

— Замечательно, просто превосходно! — отозвался очкарик из-за ноута. — А теперь, молодой человек, побеседуем с Вами. Имя, фамилия, отчество некроба, время и причины смерти?

— Какого микроба? — удивилась Юля.

— Не микроба, девушка, а не-кро-ба, некробиотического объекта — лучезарно улыбаясь, разъяснил словоохотливый очкарик. — Видите ли, слова «покойник», «мертвец» или тем более «труп» не совсем верно отражают ситуацию. Всем перечисленным категориям граждан по определению положено находится в морге или на кладбище, а не разгуливать вот так, согласны? Ну, «зомби» — это вообще к Ромеро.

Он рассмеялся собственной шутке и продолжил:

— Итак, имя, отчество, фамилия, дата смерти.

Я ответил.

— Причина смерти?

— Сахарный диабет.

— Лекарств много принимала, я полагаю?

— Очень.

— Ну, вот и ясно, вот и понятненько. Сахар — раз, уничтожение микрофлоры медикаментами — два, похороны поздней осенью — три, и получаем что?

Мы с женой недоуменно переглянулись.

— Получаем отличную физическую сохранность. Поверьте, чаще некроб выглядит гораздо, эээ, менее эстетично. Вам, в некотором смысле, повезло.

На хрен такое везение.

— Даже дважды, кстати. Хотя агрессивные некробы встречаются отнюдь не так часто, как принято думать, но все же вероятность, увы, есть. Кстати, где ее похоронили?

— В Бугряках.

Очкастый мученически прикрыл стекла пальцами. Бородатый Андрюша оказался более непосредственен.

— Андрей! — поморщился его напарник. — Здесь ведь женщины… точнее, женщина и покойник. Молодой человек, и как это Вам удалось оформить погребение на закрытом кладбище?

Я пожал плечами. Во-первых, удалось не мне, а маминой племяннице, и, соответственно, моей двоюродной сестре, Ольге Петровне. А во-вторых, понятия не имею, как ей это удалось провернуть. Впрочем, что гадать — его величество блат всемогущий и вездесущий, разумеется.

— А Комарино чем не устроило? А, понимаю, далеко ездить на могилку, да? А то, что ритуалы защиты кладбища имеют свой предел мощности, Вам, понятно, в голову не пришло. В результате, как сказал пан Кравчук, маемо то, шо маемо. Хотя это уже пятый случай за неделю.

— Пятый?! У нас? — поразилась Юля.

— Увы, девушка. Переполненные кладбища, выветрившиеся заклятия, отсутствие нормального крематория ближе Нижнего Тагила, кризис, наконец.

— Тут-то кризис при чем? — удивился уже я.

— Ну как же, молодой человек, — с укоризной посмотрел на меня очкастый. — Ведь специалистам по ритуалам упокоения тоже надо кушать. А зарплаты падают. А цены растут. Как, кстати, и смертность. В итоге работают больше — а качество ниже. Результаты, опять-таки, налицо.

Он широким жестом показал на маму. Та уставилась на его руку.

— В общем, так, — он нажал на какую-то кнопку, ноут зажужжал и выплюнул пару листков. — Вот стандартные бланки. И Бронштейны, хе-хе… если Вы согласны сдать некроба на утилизацию, расписываетесь здесь. Имя, отчество, паспортные данные, подпись. Мы ее забираем. В противном случае Вам надо расписаться здесь, что Вы предупреждены о возможных последствиях и принимаете на себя всю ответственность за них.

— Что еще за последствия? — насторожился я.

— О, а вот это как раз обязан разъяснить Вам я. Ну, во-первых, процессы разложения. День-два в теплой квартире, и все, э-э-э, преимущества отличной физической сохранности испарятся. Кроме того, некроб чрезвычайно неуклюж в движениях, и это будет только усиливаться по мере разложения мозга. То есть порча вещей. Чисто эмоционально очень неприятно находиться рядом с некробом. Отрицательное влияние на здоровье, трупный яд, резкое падение иммунитета. Если у Вас есть дети или домашние животные — их придется отселять. Это, скажем так, личные последствия, но есть и социальные: нарушение санитарных норм — раз, нарушение общественного спокойствия, каковым неизбежно станет присутствие в многоквартирном доме активного некроба — два. Административные иски со стороны ЖЭУ и соседей я Вам гарантирую. И это еще не самое неприятное…

Он замолчал, снял очки и принялся протирать их салфеткой.

— Самое неприятное, — неохотно проговорил он, — в том, что по мере разложения может возникнуть угроза перехода некробиоза в агрессивную фазу. Это случается редко, да. Но это случается. Биоэнергетическая картина этой фазы некробиоза во многом близка картине бешенства — отчего, собственно, некробов тестируют на свето- и водобоязнь, и откуда эти предания о неспособности восставшего мертвеца пересечь реку, о страхе перед святой водой и солнечным светом. Соответственно, проявляется агрессивность, усугубляемая отсутствием болевой реакции, — агрессивного некроба крайне сложно остановить. Прививки же от некробиоза до сих пор нет. Вы готовы взять на себя ответственность за угрозу жизни и здоровью — Вашему и Ваших близких?

Я сглотнул. Картину он и впрямь обрисовал неутешительную, и крыть было нечем. Собственно, я затем их и вызвал… какого ж ляда тогда на душе теперь так погано?

— Но это же… это ведь мама… — сдавленно выговорила за моей спиною супруга.

— Ю-я, э ачь… э ачь, Ю-я…

— Видите ли, девушка, — мягко произнес очкарик, возвращая на лицо доброжелательную улыбку, — и традиционные религии, и современная наука не отождествляют некроба с человеком, из которого он возник. С точки зрения традиции речь идет о трупе, одержимом духами — и духами, как правило, недобрыми. С точки зрения науки — это не более, чем память тонкого тела, остаточные реакции биоэнергетики. Собственно, это ничто иное, как аналог сокращений мышц мертвого тела под влиянием процессов разложения. Тело, понимаете? Просто тело. Сороковой день давно прошел, сущность пребывает… ну, не мне судить, где, но определенно не здесь. Подумайте хорошо — разве будет с Вашей стороны уважением к матери позволить ее телу превратиться в гниющую, чавкающую, распадающуюся на ходу развалину? Это в лучшем случае. Это в том случае, если это тело не станет смертельно опасной тварью, которую все равно придется уничтожать.

— Хватит! Давайте сюда… вашу бумагу. Юль, тащи паспорт.

— Здесь, — указал мне пальцем очкастый, — и вот здесь, пожалуйста. Поздравляю, молодой человек. Вы сделали абсолютно правильный выбор, поверьте, о нем не придется жалеть.

Да? Тогда какого черта я жалею о нем уже сейчас?! Ведь все же разобрано, все разъяснено — и проблемы, и опасности, и то, что это только тело…

Но протянутую руку я все же пожал. Человек делает работу. Работу, из-за которой я, именно я его сюда пригласил. А мои чувства — это мои проблемы, и нечего их перекладывать на других.

— Ну вот и чудненько. Рад был, так сказать, знакомству. Андрюшенька, приступайте.

— Что, прямо здесь?! — задушено охнула Юля.

— Ну что Вы, девушка, — укоризненно улыбнулся очкастый. — Сейчас мы просто транспортируем некроба для утилизации.

Бородатый Андрей тем временем со сноровкой, выдававшей большой опыт, заломил руки маме… да какого хрена? Тебе же ясно разъяснили, придурок, это не мама, это некроб, просто шевелящееся и мычащее тело! — в общем, он завел руки этого за спину и туго спеленал их похожим на строительный скотчем.

— О-их, о эо? О ои со ой э-аю?

Я прошел в коридор. Надо же открыть им дверь… и закрыть за ними.

— Уа ы эя эёе? О-их, я э ачу! Э оаай эя и! О-их, я оюсь!

— Всего наилучшего, молодой человек. До свидания.

— Э оаай! Оауйа! О-их!!!

— Вам спасибо.

— Я э ачу! О-их!!!

— Не за что, молодой человек. Это наша работа.

Он в последний раз улыбнулся мне. Я выдавил ответную улыбку и захлопнул дверь, торопясь отгородиться ею от очередного, уже истошного «О-их!!!», гулко отдавшегося в ночном подъезде.

Потом открыл снова, поднял сжавшийся между батареей и мусоропроводом серый полосатый комочек на руки — Тишка радостно замуркал мне в рубаху, занес домой, и котенок немедленно стал придирчиво обнюхивать коридор, время от времени шипя и пуша шерстку на хвосте и вдоль спины.

На кухне Юля стучала горлышком пузырька о край стакана. Резко пахло валерианой. Я обнял ее за плечи и посмотрел в окно.

Два месяца назад там стояла машина с красным крестом. Теперь — белая «газель» с черным изображением песочных часов, цифрой 013 и буквами ГСУН.

Хлопнула дверь. Очкастый шел впереди. Он открыл заднюю дверцу машины, но в этот момент ма… некроб вывернулся из рук бородатого и побежал прочь. Тощие старушечьи ноги смешно разъезжались на льду в свете фонарей. Андрей нагнал его в два прыжка, наотмашь рубанул ребром ладони в толстой перчатке, поднял обмякшее тело — за шиворот и за смотанные скотчем руки — и поволок к машине.

Больше смотреть я не стал, и только слышал, уткнувшись лицом в волосы жены, как хлопнула дверь, зарычал мотор — и его звук стал удаляться.