Руслан Шабельник - Дневники Палача Страница 2

— Ты палаць? — спросил он и засунул указательный палец в рот.

— Да, — я улыбнулся и присел рядом. Дети всегда относились к нам терпимее, нежели взрослые. К сожалению, детство не длится долго. — А ты кто?

— Я Рик! — карапуз ткнул себя обслюнявленным пальцем в гордо выпятившееся пузо. — Я узе больсой.

— Вижу, — я вновь улыбнулся.

— А это ты будес убивать тетю Дзейни? — вновь спросил малыш.

— Да, — зачем врать ребенку, тем более что это может оказаться правдой.

— Тогда ты плохой, — малыш развернулся и побежал к матери.

Я поднялся с колен. Возможно, он прав. Иногда я сам сомневаюсь.

От толпы отделился невысокий толстый мужчина. В отличие от остальных, на нем был костюм. Мэр или что-то в этом роде. Было видно — в тесной одежде он чувствовал себя неуютно.

— Добро пожаловать на Меру, — услышал я в третий раз. Впрочем, я понимал, это совсем не означает, что они рады меня видеть. — С дороги, отдохнуть?..

— Сначала дело, — отрезал я. Все понимали, зачем я сюда приехал и лучше не оттягивать это надолго.

— Ну что ж, пройдемте, — мужчина развернулся и затопал по улице. Я следом.

Когда я проходил мимо, толпа отхлынула, как будто я был заразный.

— Безматерник инкубаторский! — услышал я сзади полный презрения голос.

Я не обернулся. Зачем? Со временем каждый палач привыкает к подобным выкрикам. В конце концов, в длинной череде оскорблений, которые приходится выслушивать спиной — в лицо никто не решается — это не самое обидное. Отчасти он прав. Я действительно не знаю своей матери. Я даже не знаю, была ли она. Наверное, была, у каждого человека есть мать. Даже у палача.

Воспоминания вереницей проплыли перед глазами. В последнее время, я все чаще и чаще обращаюсь к прошлому. Это и понятно. Скоро мне тридцать, а дольше тридцати пяти палачи обычно не живут. Что-то не так с нашими организмами, и мы платим жизнями за свой дар. Или проклятие.

Ясли. Учеба. Наставники. Все палачи, все моложе тридцати пяти.

Я не жалею, что я умру, нет. Все когда-нибудь умирает, и палачи тоже. Палачи раньше других. Работа такая.

На одной из планет, мне пришлось казнить женщину. Я узнал, что она отдала своего ребенка в палачи. Это случилось двадцать пять лет назад. Мне тогда было ровно двадцать пять. У нее были большие карие глаза, совсем как у меня. Возможно, это была моя мать. А впрочем, мало ли во вселенной людей с карими глазами… Я старался не думать об этом. Я выполнял свой долг.

— Мы пришли, — объявил толстяк, остановившись у неотличимого от других серого здания. И зачем-то добавил, — это здесь.

Я кивнул.

— Откройте.

Толстяк начал лихорадочно рыться в карманах. Он заметно нервничал, и я понимал его. Скорее всего, это он предложил пригласить палача.

Наконец, он выудил длинный желтый ключ и вставил его в замочную скважину. Щелкнул замок, и тяжелая серая дверь отошла в сторону. Внутри было темно.

— Вот, — тяжело сглотнул толстяк.

— Заприте меня вместе с ней, — я зашел внутрь. — Через час откроете.

Толстяк вздрогнул.

— И-и-и… это все? — но я уже повернулся к нему спиной.

Я скорее чувствовал, чем видел, как дрожали его руки, поворачивающие ключ в замке.

Я постоял некоторое время, привыкая к темноте.

— Если хотите, можно включить свет. Это у двери, — раздался голос. Женский голос. Удивительно приятный.

Я протянул руку и повернул выключатель.

Лампа была тусклая, но и ее оказалось достаточно, чтобы осветить все закоулки небольшой комнаты. Шкаф. Тумбочка. Кровать. Окна нет. Других дверей тоже. Подсобка или что-то в этом роде.

На кровати, поджав под себя длинные ноги, сидела девушка. Совсем молодая, нет и двадцати. Высокая. Длинные волосы, правильные черты лица, пропорциональная, в серой бесформенной одежде, фигура, большие небесно-голубые глаза, удивительно схожие с глазами старика.

Девушка была потрясающе красива. В этой одежде и этой комнате она казалась чем-то чужим, совершенно противоестественным, неизвестно как попавшим в окружающее убожество.

В глазах светились испуг, мольба и… бесчисленное количество раз так смотрели на меня. Карими, зелеными, серыми, красными, голубыми, но… никогда еще смотревшие глаза не были столь потрясающе красивы. Никогда еще в них не светилось столько жажды жизни…

— Вы палач? — уже в который раз за сегодня, мне задали этот вопрос.

— Да, — я почему-то чувствовал себя виноватым, хотя из нас двоих в этой комнате, убийцей была она.

— И вы меня…

— Это будет видно позже.

Я поставил внезапно ставший тяжелым саквояж и подошел ближе. Она старалась держаться уверенно, но при виде шагающего в ее направлении палача невольно отстранилась. В голубых озерах (кто придумал такое сравнение для глаз) плескался самый настоящий ужас.

— Не бойся, — неожиданно нежно произнес я, — я только дотронусь до твоей головы, — произнеся это, я сам удивился. Еще никогда мне не доводилось говорить столь длинных фраз. Жертвам.

Ужас из ее глаз не исчезал, но она покорно кивнула и наклонила голову.

Осторожно, как будто боялся раздавить, я обхватил ее с обеих сторон. У нее была нежная кожа и шелковистые мягкие волосы…

— Стив! Сти-ив, иди сюда…

Я уже не был палачом. Меня звали Джейн, и мне было девятнадцать лет. Забравшись на небольшую скалу за селением, я звала к себе своего приятеля.

— Стив! Если ты сейчас же не подойдешь…

Я чувствовал, как она напрягала мозг, стараясь скрыть воспоминания. Так всегда делают. Глупые. Именно по тому, что они больше всего хотят скрыть, мы и находим нужные сведения.

Я увидел, как они, гуляя, наткнулись на это. Золото. Прямо на поверхность скалы выходила золотая жила. Как это банально. Всего-навсего золото. Хотя по своей природе большинство убийств именно банальны. Кому, как не мне, знать это.

Они спорили. Долго. Стив хотел рассказать о находке всем. Он что-то говорил о развитии колонии, о расширении угодий и тому подобное. У Джейн были совершенно другие мысли. Перед девушкой возникли доселе невиданные возможности. Невысказанные, почти на уровне подсознания, мечты, неожиданно вырвались наружу, обретя плоть и кровь. Серое детство, ранняя смерть матери, хмурые взгляды отца. И работа, работа, работа. Безжизненные, потухшие глаза других женщин.

Она нигде не была, кроме Меры, но страстно, со всей девичьей пылкостью, хотела вырваться отсюда. Увидеть другие миры… людей…

Возможно, это она унаследовала от матери. Потрясающе красивой женщины, привезенной отцом откуда-то с другой планеты. Она так и не смогла смириться со скукой и однообразием Меры. Как и с косыми взглядами прочих женщин…

Джейн долго уговаривала Стива. Приводила разные доводы, но парень оставался глух к ее словам. Пока она не поняла, что есть только один способ…

Я пережил это вместе с ней. Нерешительность, колебания девушки. Тяжелый камень удивительно неудобно разместился в руке. Продолжая говорить, Стив наклонился. Затылок парня оказался как раз на уровне пояса…

Потом она долго бежала. Мыла руки в ручье, и все казалось, что убегающая вода имеет ярко-красный цвет. Страх. Лихорадочные мысли. Мечты о будущем. Снова страх. Поселок. Озабоченные глаза отца. «Джейни, с тобой все в порядке?»

Когда все заснули, она нашла в себе силы вернуться и забросать тело камнями. Теперь ее не должны были поймать…

Я оторвал руки от головы девушки, с трудом возвращаясь к реальности. Моя собственная голова нещадно болела. Так всегда происходило после сеанса. Я спрашивал у наставников, они говорили — это нормально. Нормально. Разве может быть хоть что-нибудь нормально у палачей!

Я открыл веки и посмотрел на Джейн. В глазах девушки все еще светился испуг. Она, как и я, вновь пережила все это.

— Что… что теперь со мной будет? — с трудом выдавили побелевшие губы.

Я смотрел на это создание. Она была прекрасна. Она не должна была родиться здесь, в забытой всеми колонии. Ее место было там, среди звезд. Ослеплять красотой толпы восторженных поклонников, получать подарки, цветы и отвергать признания. Наверное, так бы оно и было. Не появись я.

Мы смотрели друг на друга. Палач и жертва. Несомненно, она была виновата. Именно узнать это, колонисты и вызвали палача. Но всякое действие имеет противодействие — закон природы, который еще никто не отменял. Прибыв сюда, я уже не мог уйти, не наказав преступника.

Такова моя природа. Природа палача. И дело даже не в том, нравится мне это или нет. Если бы меня кто-то спрашивал, я бы ответил: не нравится. Но я — палач. Дар и наказание.

— Что теперь со мной будет? — вновь спросила она.

Я не знал как ответить. Первый раз в жизни не знал.

За тридцать лет я повидал множество жертв. Я выстрадал и пережил вместе с ними бесчисленное количество преступлений. Я видел все. Мотивы, которые толкали их. Чувства, эмоции, долго вынашиваемые планы. И всегда, с одинаковой беспристрастностью, выносил приговор.