Томас Диш - Касабланка Страница 2

Надеюсь, что у вас с Дэном все в порядке, и Дэн по-прежнему дэн-ди. Надеюсь также, что Б&М стараются в школе. Мы оба чуть не сошли с ума от радости, узнав, что Билли получил 20 по географии. Фред говорит, что это благодаря тем историям, которые он рассказывает ему о наших путешествиях. На этот раз не исключено, что он прав.

Обнимаю, целую,

Накануне Фред забыл отправить письма. Но после того, что сообщили газеты, это, наверное, уже не имело значения. Все Хольты: Нэн и Дэн, Билли и Мидж, скорее всего, были мертвы.

— Так странно, — сказала миссис Ричмонд за завтраком в ресторане, — не могу поверить, что это на самом деле произошло. Ничего здесь не изменилось. Мне кажется, все должно было измениться.

— Красные мерзавцы.

— Хочешь допить мое вино? Я чересчур расстроена.

— Что делать? Попробовать позвонить Нэн?

— Трансатлантический звонок? Может лучше телеграмму?

После завтрака они зашли в почтовое отделение и заполнили бланк. В конце концов остановились на следующем тексте: КАК ВЫ ВСЕ ВОПРОС КЛИВЛЕНД ЗАТРОНУТ ВОПРОС ПРОСИМ СРОЧНО ОТВЕТИТЬ. Пятнадцать долларов, чтобы отослать эту телеграмму. Полтора доллара за слово. Дорожные чеки почта не принимала. Фред отправился в Банк Марокко на другой стороне площади.

Кассир осмотрел чек Фреда с сомнением на лице и попросил паспорт. Взяв чек и паспорт, он скрылся за дверью кабинета в глубине банковского зала. Время шло, и Фред чувствовал, как нарастает его раздражение. Обращались с ним в этой стране с самым минимальным уважением. Наконец, кассир вернулся в сопровождении тучного господина, ничуть не моложе Фреда, в полосатом костюме и с цветком в бутоньерке.

— Вы мистер Ричман? — спросил он.

— Да, конечно. Гляньте на фотографию в паспорте.

— Очень сожалею, мистер Ричман, но мы не можем выдать наличные по этому чеку.

— Что это значит? Я уже обменивал чеки именно здесь. Послушайте, я записал даты: 28-го ноября — 40 долларов, 1-го декабря — 20 долларов.

Человек покачал головой.

— Сожалею, мистер Ричман, но мы не в состоянии оплатить эти чеки.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Позовите директора!

Все люди в банке, работники и посетители, уставили взгляды на Фреда, лицо которого уже пылало.

— Я директор, — ответил человек в полосатом костюме. — До свидания, мистер Ричман.

— Это дорожные чеки Америкэн Экспресс, они действительны по всему миру!

Директор вернулся в свой кабинет, кассир ждал, когда подойдет следующий клиент из очереди.

— Дорогая, мы зайдем на почту позже, — сказал он жене.

Она не стала спрашивать почему, а сам он не захотел ничего объяснять.

Они купили продуктов, чтобы поесть в гостиничном номере, поскольку миссис Ричмонд не чувствовала в себе достаточно сил переодеваться к обеду в ресторане.

Директор отеля, худой и нервный человек в круглых металлических очках, ожидал их перед стойкой администратора. Ни слова не говоря, он протянул счет за комнату.

Фред в гневе запротестовал:

— Мы уже заплатили. До 12-го числа этого месяца. Чего вам еще надо?

Директор улыбнулся, показав золотые зубы. Он объяснил на приблизительном английском, что это счет.

— Nous sommes payée[2], — сказала миссис Ричмонд приветливым голосом. Затем, уже шепотом, добавила мужу: — Покажи ему квитанцию.

Директор изучил квитанцию. Потом затряс головой:

— Non, non, non![3]

Он снова протянул Фреду счет, не возвращая квитанции.

— Я сохраню ее, большое спасибо, — улыбнулся он, отступая на несколько шагов.

Фред без раздумий схватил его за запястье и выкручивал ладонь до тех пор, пока тот не выпустил квитанцию. Директор что-то завыл на арабском. Фред сорвал с доски ключ от 216-го номера, взял жену за локоть и потащил вверх по лестнице. Навстречу им попался человек в красной феске, спешащий на зов директора.

Когда они добрались до комнаты, Фред запер за собой дверь. Его трясло. Он задыхался. Миссис Ричмонд усадила его и смочила лоб холодной водой. Через пять минут под дверь подсунули бумагу. Это был счет.

— Нет, вы только посмотрите! — воскликнул Фред. — Сорок дирхемов в день. Восемь долларов! Подлое отродье!

Обычная плата составляла двадцать дирхемов в день, а Ричмонды, снимавшие номер на полмесяца, оплачивали по пятнадцать.

— Погоди, Фредди, успокойся!

— Прощелыга!

— Это, вероятно, недоразумение.

— Он ведь видел квитанцию, разве нет? Он сам ее выписывал. Знаешь, почему он так себя ведет? Из-за того, что случилось. И еще, я теперь не могу здесь получить деньги по дорожным чекам. Мерзавцы!

— Ну, ну, Фредди, — мягкими движениями она отерла ему влажной губкой виски и шею.

— Никакой Фредди этого не потерпит! Я знаю, что сейчас сделаю. Я иду подавать жалобу в американское консульство.

— Это очень хорошая идея, но не сегодня, Фредди. Давай отдохнем немного. Мы слишком устали и переволновались. А завтра мы пойдем вместе. Возможно, в консульстве что-нибудь известно по поводу Кливленда.

Миссис Ричмонд была прервана срочным позывом своей болезни. Она вышла, но тотчас же вернулась.

— На двери туалета висит замок, — сказала она с округлившимися от ужаса глазами.

С трудом она начинала осознавать, что происходит.

Вечером, после скромного обеда из оливок, сэндвичей с сыром и инжира, миссис Ричмонд попыталась встретить козни судьбы с мужеством смирения.

— В конце концов, нам сильно повезло, что мы здесь. По крайней мере, мы живы. Мы можем благодарить Бога.

— Если бы на них сбросили бомбу двадцать лет назад, мы бы не оказались в этом положении. Разве я не говорил, что их нужно разбомбить?

— Да, дорогой. Но теперь уже ничего не изменишь. Старайся видеть во всем хорошую сторону, как я.

— Мерзкие красные.

Не осталось ни капли бурбона. Стояла ночь. На другом краю площади светящаяся реклама, расхваливающая сигареты Olympique Bleue (C'est mieux!)[4], мигала, как и каждую их ночь в Касабланке. Ничто, похоже, не было затронуто катастрофой, случившейся за океаном.

— У нас закончились конверты, — пожаловалась миссис Ричмонд. Она сидела над письмом к дочери.

Фред смотрел в окно, представляя, как это могло происходить: летящие самолеты, наверное, закрыли все небо. А в Индии и в Анголе продолжаются бои? Как выглядит сейчас Флорида? Он давно хотел выстроить атомное убежище во дворе их дома, но жена противилась. Не имеет смысла теперь выяснять, кто из них был прав.

— Который час? — спросила миссис Ричмонд, заводя будильник.

Он глянул на свои часы, которые всегда шли точно.

— Ровно одиннадцать.

Часы марки Accutron были подарены его родной компанией Iowa Mutual Life, когда он выходил на пенсию.

Со стороны набережных послышался нестройный гул, крики, стук метала о металл. Шум нарастал, и появилась голова процессии в лохмотьях, поднимавшейся по бульвару. Фред опустил жалюзи и продолжал наблюдать сквозь щели.

— Они что-то жгут, — сказал он жене. — Иди, глянь.

— Не хочу на это смотреть.

— Какая-то статуя, или чучело. Не пойму, кого оно представляет. Кого-то, кажется, в ковбойской шляпе. Бьюсь об заклад, это местные коммунары.

Достигнув площади, на которую выходил фасадом их Бельмонт, толпа повернула налево, туда, где располагались большие отели класса люкс Мархаба и Эль Мансур. Оборванцы били в барабаны, колотили жестяными мисками, дули в инструменты, напоминающие звучанием волынки. Вместо того чтобы идти стройными рядами, они выполняли какие-то танцевальные движения, подпрыгивали и кружились. Они свернули за угол, и Фред потерял их из виду.

— Держу пари, вся городская голытьба вышла дудеть в свои дудки, — произнес Фред язвительно. — Все уличные торговцы часами и все чистильщики обуви Касабланки.

— Кажется, они счастливы, — сказала миссис Ричмонд. Она снова начала плакать.

Этой ночью Ричмонды спали в одной постели, впервые за последние несколько месяцев. Шум манифестации продолжался — то громче, то тише, то ближе, то дальше — в течение нескольких часов. Это сильно отличало нынешнюю ночь от предыдущих. На удивление в Касабланке обычно было очень тихо и спокойно после десяти часов вечера.

Американское консульство выглядело, как после обстрела. Входная дверь болталась на одной петле. Слегка поколебавшись, Фред вошел. В комнатах нижнего этажа царил разгром, мебель исчезла, равно как оторванные напольные покрытия и содранная накладная лепнина. Шкафы с картотеками консульства были опустошены, их содержимое сожжено посреди самой большой комнаты. С оголенных стен с угрозой смотрели намалеванные сажей какие-то лозунги на арабском.

Выходя из консульства, он заметил лист бумаги, приколотый кнопками к двери. Напечатанный на машинке текст гласил: