Илья Варшавский - Любовь и Время Страница 2

Сначала на экране забегали черные молнии, а затем, в их ореоле, возникло лицо девушки. Оно было неописуемо красиво. Красиво, потому что в противном случае мы посягнули бы на святые каноны фантастики. Неописуемо, так как все, что прекрасно, не может быть выражено словами. Попробуйте описать торс Венеры, улыбку Джоконды, запах жасмина или трель соловья. Поэты в таких случаях прибегают к сравнениям, но это — не более, чем трюк. Объяснение одних понятий через другие ничего никому не дает. Ограничимся тем, что она была красива. Ее наряд… Тут я снова вынужден признаться в своей беспомощности. Любой мужчина способен десятилетия помнить форму какой-нибудь ерундовой родинки на плече возлюбленной, но никогда не в состоянии рассказать, в каком платье она была вчера.

— Ну, что вы таращите на меня глаза? — спросила девушка. — И пожалуйста, не воображайте, что это вы меня открыли. Просто форма вашей антенны хорошо вписывается в кривизну пространства времени. Иначе вам бы не видать меня, как своих ушей. Я ведь за вами давно наблюдаю. Занятно вы живете!

Кларнет машинально огляделся по сторонам и почувствовал себя крайне неловко. Одно дело предстать перед хорошенькой женщиной во всеоружии тщательной подготовки, а другое — быть застигнутым врасплох в собственной комнате. Снятое еще позавчера белье, скомканное, валялось тут же, у неприбранной кровати. На столе рядом с паяльником и канифолью лежал промасленный лист газеты с огрызками хлеба и скелетами копчушек — остатками вчерашнего ужина.

Батарея немытых бутылок из-под кефира красовалась на подоконнике. Черт знает что!

Кларнет застегнул на груди ковбойку, сунул под стол босые ноги в стоптанных шлепанцах и изобразил на лице подобие улыбки.

— Вот как? Чем же я обязан такому вниманию? — Девушка нахмурилась.

— Что вы там шевелите губами? Я вас все равно не слышу. Отвечайте на вопросы жестами. Если да — кивните головой, если нет — помотайте. Понятно?

— Понятно, — растерянно сказал Кларнет.

— Понятно или нет?

Кларнет кивнул.

— Вот так лучше. Вы можете собрать таймерный радиопередатчик?

— Что это такое?

— Ну до чего же бестолковый! Можете или нет? Кларнет покачал головой.

— Конечно! — усмехнулась девушка. — Откуда же вам уметь? Ведь в ваше время их еще не было. Допотопная техника. И деталей подходящих нет. Придется мне его вам трансмутировать. Замерьте-ка расстояние от центра вашей антенны до середины стола по вертикали и горизонтали. Результат напишите на бумажке. Надеюсь, мерить вы умеете?

Кларнет порылся в ящике с инструментами и извлек оттуда заржавленную металлическую рулетку.

Девушка наблюдала за ним с иронической улыбкой.

— Не так! Проведите мысленно два перпендикуляра. Вот! Запишите! Теперь — до поверхности стола. Отлично! Покажите-ка, что у вас получилось.

Кларнет поднес к экрану листок с записанными цифрами.

— Допустим, что вы не ошиблись, — поморщилась она. — Уберите всю эту дрянь со стола. Телевизор можете сдвинуть на край. Осторожно! Не поверните антенну! Отойдите подальше и не пугайтесь. Раз, два, три!

Кларнет сделал несколько шагов к двери, и тут над столом возникло нечто. Не то облачко, не то солнечный зайчик, не то… Впрочем, разобраться во всем этом ему не удалось. Запахло паленым, и по старой

клеенке начало расползаться коричневое пятно, а вскоре и вовсе повалил дым.

— Шляпа! — сказала незнакомка. — Замерить и то как следует не сумел. Ну, что же вы стоите? Тушите скорее!

Кларнет помчался на кухню, забыв впопыхах притворить дверь. Когда он рысью возвращался с чайником, у его комнаты уже стоял принюхивавшийся к чему-то Будилов.

— Пожар у вас, что ли?

— Нет, это просто так. Окурок прожег клеенку.

Будилов попытался было войти, но Кларнет захлопнул у него перед носом дверь и повернул ключ.

Между тем стол уже горел по-настоящему. Кларнет вылил на него чайник воды, но этого оказалось мало, пришлось бежать за вторым.

— Хватит! — сказала девушка. — Слышите? Хватит, а то вы мне все испортите. Берите передатчик.

Кларнет вытащил из прожженной дыры маленькую черную шкатулку.

— Ну-с, говорите.

— Что говорить? — растерялся Кларнет.

— Как вас зовут?

— Юра.

— Хорошо, пусть Юра. Так вот что, Юра: никаких расспросов, иначе мне придется прервать с вами всякие отношения. Все, что нужно вам знать, я скажу сама. Кстати, меня зовут Маша.

— Очень приятно! — сказал Кларнет.

Маша насмешливо поклонилась.

— Мы с вами находимся в одной и той же точке пространства, но разделены временным интервалом, каким — неважно. Вы — там, а я — тут, в будущем. Ясно?

— Где?! — спросил ошеломленный Кларнет. — Где вы находитесь?

— В Ленинграде, где же еще?

— Простите, — пробормотал Кларнет, — это, так сказать…

— Ничего не так сказать. Я историк-лингвист, занимаюсь поэзией двадцатого века. Вы согласны мне помочь?

— Вообще… я никогда…

— Я тоже никогда не разговаривала с таким… ну, словом, поможете или нет?

«Какая-то она уж больно напористая», — подумал Кларнет, но вслух сказал:

— Буду рад, если в моих силах.

— Это уже хорошо! — Маша обворожительно улыбнулась. — Так по рукам?

— По рукам! — ответил Кларнет и с сожалением взглянул на экран. Эх! Нужно было покупать телевизор побольше.

— Отлично! Теперь я объясню вашу роль.

— Слушаю! — сказал Кларнет.

— Не перебивайте меня. Понимаете ли, я живу в такое время, когда библиотек уже нет, одна машинная память. Это, конечно, гораздо удобнее, но если нужно откопать что-нибудь древнее, начинаются всякие казусы. Я запрашиваю о Пастернаке, а мне выдают какую-то чушь про укроп, сельдерей, словом, полный набор для супа. С Блоком еще хуже. Миллионы всяких схем электронных блоков. Ведь что ни говори, с тех пор, как они писали, прошло уже две тысячи лет.

— Сколько?!

Маша закусила губу.

— Ну вот, я и проболталась! Фу, дура! Теперь жди неприятностей.

— Я никому не скажу, — произнес в благородном порыве Кларнет, — честное слово, не скажу!

— Ах, как нехорошо! — Маша закрыла лицо руками. — Нам запрещены контакты с прошлым. Я ведь тайком от всех. Даже Федю услала, чтобы все в полной тайне…

— Кто такой Федя? — Кларнету почему-то не понравилось это имя.

— Мой лаборант. Очень милый парень. — Маша опустила руки и снова улыбнулась. — Представляете себе, влюблен в меня до потери сознания, так и ходит по пятам. Еле выпроводила.

Бывают странные ощущения где-то там, чуть повыше грудобрюшной преграды. Не то чтобы болит, а так, не разберешь что такое. Какая-то непонятная тоска. И очень милые парни вовсе не кажутся такими уж милыми, да и вообще вся человеческая жизнь, если разобраться,..

— Ладно! -Маша решительно тряхнула волосами. — Будь что будет!.. Итак, мне нужна помощь. Возьмете в библиотеке Блока и Пастернака. Все, что есть. Усвоили?

— Да, и что дальше?

— Будете читать вслух.

— Зачем?

— Ох! — Маша потерла виски пальцами. — Вот экземплярчик попался! Будете читать, а я запишу. Неужели так трудно понять?

— Нет, отчего же, — сказал Кларнет, — понять совсем не трудно. Вот только читаю я неважно.

— Ну, это меньше всего меня беспокоит. Значит, завтра в это время.

Изображение пропало, как будто кот слизнул. Только что она была здесь, а сейчас пуст экран, безнадежно пуст. Исчезло наваждение, сгинуло, и все, что осталось, — это маленькая черная коробочка да мокрый обгоревший стол.

Когда многократно повторенный опыт в одних и тех же условиях дает неизменный результат, то есть все основания считать, что установленные связи подчинены какому-то закону.

Так, например, если любители ранней похмелки выстраиваются в длинные очереди у ларьков в бесплодном ожидании вожделенной цистерны с пивом, если строители бестрепетно роют канавы в ухоженных газонах, обнажая склеротическую кровеносную систему города, если по утрам к шуму трамвая под окном добавляется пыхтенье катков для асфальта, если, просыпаясь от щебета птиц, вы не можете сообразить, ночь сейчас или день, знайте: на дворе июнь.

Если на дворе июнь, а вам двадцать шесть лет, если вы каждый вечер читаете девушке прекрасные стихи, если… Впрочем, хватит! И так все ясно.

Какой-то пошляк, родоначальник литературных штампов, сказал, что любовь не знает преград. Ну и что? Одно дело не знать преград, а другое — суметь их преодолеть, или, как выразился бы философ, добиться такого развития событий, когда любовь в себе превращается в любовь для себя. Ведь что ни говори, а две тысячи лет. ..

Хотите еще одну заезженную сентенцию? Пожалуйста! Беда приходит оттуда, откуда ее меньше всего ждешь. На этот раз она явилась через дверь в облике дворника, пригласившего однажды вечером Кларнета незамедлительно прибыть в домоуправление, где его ждет комиссия содействия в полном составе.