Василий Гавриленко - Машина Наказаний Страница 2

-Входи.

Выходи-входи, входи-выходи. Это игра такая?

Я вошел в помещение, напоминающее ангар. Как здесь пустынно. Только у дальней стены рядом со странным сооружением, напоминающим рассеченную надвое скульптуру Давида, стоит человечек.

-Проходите живее!

Это крикнул человечек? Какой у него писклявый голос.

Не-людь подтолкнул меня в спину.

Я мысленно выругался, ускорил шаг.

Добротный ангар, даже пол устелен листами из какого-то блестящего металла.

Мы приблизились. Человечек толстенький, усатый. Восковую лысину обрамляют курчавые волосы.

-Заключенный 9823 Андрей Островцев доставлен на место казни, - отрапортовал не-людь.

Человечек уставился на меня. Глаза у него были, как у рыбы. Выпученные и холодные.

Я перевел взгляд на статую Давида. Ого! Изнутри статуя полая, как саркофаг фараона. Вот она какая, Машина Наказаний…

-Присядьте.

За Машиной Наказаний прятались стол и два стула.

Я повиновался. Не-людь встал позади.

Человечек оправил белый халат и опустился на стул напротив меня. Взял со стола электронный карандаш, покрутил в коротких, толстых пальцах.

-Меня зовут Борислав Евгеньевич, - представился он, наконец. – Я назначен куратором вашего наказания.

Я кивнул.

-Вы, разумеется, представляете в общих чертах действие Машины Наказаний, - Борислав Евгеньевич причмокнул, словно во рту у него невесть откуда оказался мятный леденец. – Ее действие основано на открытии доктора Демьяненко, позволяющем перебрасывать во времени разум и саму сущность человека. Итак, мы отправляем осужденного (в данном случае, вас) в прошлое, в тело человека, погибшего … - Куратор снова причмокнул, – страшной смертью. Есть несколько вариантов наказания, несколько исторических кровавых инцидентов… Какой именно достанется вам, определит слепой случай. Разумеется, вы можете попытаться изменить прошлое, спасти своего аватара и себя, но, уверяю вас, - Борислав Евгеньевич засмеялся. – Это бесполезно. Многие пытались спастись от неминуемого, но… - Он развел руками. – В общем, у них ничего не вышло. От судьбы, как говорится, не убежишь.

-Выродки.

-Что, простите?

-ВЫРОДКИ!

Что-то тяжелое улеглось мне на плечи, со страшной силой вдавив в стул.

Борислав Евгеньевич взмахнул рукой.

-Отпусти его.

Не-людь тут же убрал с моих плеч чугунные руки.

-Выродки, говорите? - Борислав Евгеньевич нахмурил лоб. – А, по-моему, это весьма гуманный способ расправляться с такими, как вы. Ведь настоящий выродок здесь один. И это не я, и даже не этот тупоголовый здоровяк, зародившийся в пробирке. Выродок – это вы, Островцев. Вы, нарушивший заведенный порядок, подстрекавший людей к бунту. А впрочем… Хотите, я прямо сейчас прикажу не-людю свернуть вам шею? Чик! – и все кончено. Как курице. Хотите?

-Нет, не хочу, - поспешно отозвался я.

Борислав Евгеньевич откинулся на спинку стула и рассмеялся.

-Вот и умница. Представьте себе, я знал, что вы так скажете. Ну, не смотрите на меня, как добрая хозяйка на таракана. Я лишь делаю свое дело.

Куратор склонил голову, придав лицу умильное выражение.

-Но приступим.

Борислав Евгеньевич ткнул в стену электронным карандашом. На стене высветились четыре картинки, расположенные одна под другой. Каждая картинка пронумерована.

На первой изображен маленький мальчик в золоченом камзоле, играющий со сверстниками; на второй – автомобиль с президентом Кеннеди и его женой; на третьей – какие-то люди, бредущие на лыжах сквозь снежную пелену; на четвертой – карета, едущая вдоль городского канала.

-Неплохо, неплохо, - обрадовался Борислав Евгеньевич. – Поздравляю, Островцев, вам попался весьма достойный набор. Невинно убиенный в Угличе царевич, застреленный президент, группа Дятлова, Александр Второй… Поздравляю.

Я процедил сквозь зубы ругательство.

-Напрасно вы так, - покачал головой куратор. – Некоторым достается много хуже. Согласитесь, лучше гм… потерять кусочек головного мозга от снайперской пули, чем, скажем, познакомиться со средневековой Инквизицией. Уверяю, вам уже повезло. Но посмотрим, может быть, вы и вовсе невероятный везунчик. Давайте тянуть жребий.

Борислав Евгеньевич ткнул карандашом в экран и картинки закружились, словно карусель, быстро слившись в единый пестрый круг.

Когда карусель прекратилась на стене-экране осталась только одна картинка.

-Н-да, - проговорил Борислав Евгеньевич, - Группа Дятлова. Самый худший из четырех вариантов.

Фигурки лыжников, бредущих в снежной круговерти, вселили в мою душу невнятную тревогу, но не более того.

-По крайней мере, надышитесь напоследок горным воздухом.

Я спокойно посмотрел в глаза куратора.

-Что? – он привстал, опершись руками на стол. – Послушайте, Островцев. Да знаете ли вы о группе Дятлова?

-Понятия не имею, - признался я. – Из четырех вариантов этого вашего … наказания я знаю только вариант с убийством Кеннеди.

Борислав Евгеньевич откинулся на спинку стула, лицо его приобрело сытое выражение, точно у кота, объевшегося сметаны.

-Так это же замечательно. Тем интереснее вам будет. И нам, разумеется.

Куратор улыбнулся мне. Глаза его сделались щелочками.

Борислав Евгеньевич хлопнул в ладоши и вскочил:

-Давайте же начнем основное действо.

Не-людь подвел меня к Машине Наказаний. Изнутри саркофаг выложен серебристыми чешуйками: рыба, вывернутая наизнанку.

-Прошу.

Борислав Евгеньевич взмахнул рукой, предлагая шагнуть прямо в саркофаг. Я затравлено огляделся.

-Но-но, - притворно-ласково проговорил куратор. – Уж не думаете ли вы попытаться удрать? Ничего глупее и помыслить нельзя.

Тяжелая рука легла на плечо. Не-людь подтолкнул меня к саркофагу.

Серебристые чешуйки впились в лицо, я повернулся, затравлено дыша.

Борислав Евгеньевич склонил голову набок и улыбнулся.

-Хорошей вам смерти, Островцев.

Створки саркофага захлопнулись. Я очутился в темноте.

Скоро темнота уступила место светящимся желтым точкам. Много, много светящихся точек. Мне на мгновение показалось, что я лечу в космическом пространстве, и звезды стоят передо мной. Но это были не звезды. Светящиеся точки находились в центре каждой чешуйки на поверхности саркофага.

Затем я услышал негромкое пение. Слов песни было не разобрать, но я был уверен, что это именно песня.

Светящиеся точки вдруг отделились от чешуек. От каждой точки к поверхности саркофага теперь тянулись световые нити: синеватые, яркие.

-Точка, точка, запятая, - пробормотал я, как завороженный наблюдая это маленькое представление.

Точки ринулись на меня, как пчелиный рой. Резкая боль, вспышка света, темнота и…

Щеки обожгло холодом, на спине возникла вдруг непонятная тяжесть. Я задохнулся на мгновение от сильного ветра, ринувшегося в лицо. Прямо передо мною в белой кутерьме брели лыжники с рюкзаками за плечами.

Но что это у меня в руках? Две тонкие палки с резиновыми рукоятками и кожаными лямками. Лямки накинуты на запястья, руки (в невесть откуда взявшихся варежках) сжимают рукоятки.

-Юрка!

Получив толчок в спину, я не удержался и упал лицом в снег. Странно упал: ноги мои что-то держало. Я неловко обернулся: мешал накрученный на шею шарф. Девушка-лыжница. Из-под шапочки выбилась светлая прядь, лицо раскраснелось. Девушка досадливо прикусила нижнюю губу, глядя на меня, но вдруг улыбнулась, показав ямочки на щеках и ряд белых зубов.

-Юрка! Ты чего встал, как вкопанный?

Девушка поправила лямку рюкзака.

-Поднимайся.

Я не посмел ослушаться, кое-как поднялся, преодолевая тяжесть ноши. Что они напихали в рюкзак? Металлические ядра, вроде тех, которыми разгоняли демонстрацию в 2120-м?

Спереди окликнули. Мужской, грубоватый голос.

-Мы идем, – хрипловато отозвалась девушка.

Я никогда в жизни не ездил на лыжах. Какие могут быть лыжи в метро? В метро крысы, муты, рынок на Арбатской, на входе в который моя мать привлекала худыми телесами грязных подземельных «клиентов». Она делала это ради того, чтобы я не подох с голоду, до тех пор, пока однажды не подхватила болезнь, в считанные месяцы превратившую ее в развалину с изуродованным донельзя лицом. Когда она умерла, я побирался на Киевке, потом воровал. И так до Великого Выхода Народа и последующего воссоздания Стабильности.

Я ковылял, кое-как передвигая лыжи и переставляя лыжные палки, все еще не осознавая до конца, где очутился. Что-то должно приключиться со мной и с этими лыжниками, вот только что? Может, мне стоит развернуться, дождаться, пока девушка приблизится и ударить ее в лицо, вложив в удар всю силу своего нового тела (и тела, судя по всему, не самого слабого)? Если удар получится, она вырубится и ее товарищи, бредущие впереди, ничего не расслышат, не увидят в снежной кутерьме? Я скину рюкзак, и по протоптанной лыжне отправлюсь назад… Назад? Куда – назад?