Александр Ромашков - Стратегия свободы: Исходный мир III.I Страница 2

— Да. А еще как-то раз Она была учительницей в черно-белом сне, а ее пятилетняя дочь меня цветными карандашами рисовала.

— О-ох, Сашка-Сашка. Сколько лет-то уже прошло? Два года, три?

— Не помню. Два вроде.

— И сколько еще?

— Или три?

— Бабу себе найди уже. Тридцатник ведь, эх! На плечах-то! Старичок!

— Ты вот сам в квадратную дырку треугольный кубик вставь! — не нравятся мне эти разговоры. Сам знаю, что давно пора что-то делать, но эти нежданные сны всегда все портят. Раз в два-три месяца.

— Где ты мутантов находишь, дырка у него квадратная? — как ни крути, а это как с кофе. — Сань, Сань, представь, ты находишь женщину и-де-альную, прям вот ну и-де-альную. Но она раз в месяц, ночью, неизвестно в какое число кричит: «А, А, А!» три раза! — он посмотрел на потолок, что-то подсчитывая. — Девять раз получается! Ты что делать будешь?

— Антон, тебе домой не пора?

— Ну, правда! — настаивает. Будто прям не в шутку настаивает. От несерьезности ситуации у меня на лице расплывается улыбка. — Ну, Сань!

— Ну, чо, чо, глаза раздеру, и буду орать вместе с ней, чо, не расходиться же с идеальной-то.

— Ну, тогда не все потеряно.

— Что ты там за выводы сделал?

— Ну не лицемер значит. Но надо ставки поднять. Вот представь, приходит к тебе Гитлер и голосом Льва Лещенко говорит: «Поцелуйте же меня, Александер, я дам вам миллион рублей!» Поцелуешь?

Я всегда смеюсь и бешусь на такие его шутки. Мертвого из могилы достанет. Но такой уж друг. Важные вещи он говорит редко, но напрямик и открыто. Впрочем, чаще всего он балбес. Дорогой и близкий мне балбес. Мы одногодки. Поколение неудачников, вечно летающих в облаках, выросших в девяностые на руинах сильной, строгой, но доброй державы. Выпуск школы 2000. Сейчас кто-то из сверстников спился, кто-то сел в тюрьму, кого-то уже нет в живых. А мы с Антоном все детство проиграли в только-только появившиеся компьютерные игры, вследствие чего являемся довольно умными благородными бестолочами, бездейственными наблюдателями за всеобщим стремлением зарабатывать деньги.

Четыре часа двадцать три минуты. Вконтакте. Фейсбук. Два сайта знакомств с нестерпимо холодными и чужими лицами. Яндекс пробки — 7 баллов. К черту. Кино, кальян, кофе.

Глава II

— Я скажу тебе, чего я хочу! Я хочу Ее! Всю! Видеть, слышать, прикасаться! Я хочу Ее красивую жизнь, чтобы ни в чем не нуждалась, улыбалась при виде меня и была счастлива! Хочу дом возле океана!

Хочу не думать, на что купить ту или иную новую вещь! Хочу выглядеть, как Брэд Пит, хочу путешествовать, хочу восстанавливать справедливость, где это возможно! Действовать хочу! Под водой, в воздухе, на земле! И чтобы рядом верные друзья были! — практически на одном дыхании выпалил я, будто учил всю ночь. Мои глаза, полные ярости, смотрели глубоко в зрачки собеседника, сжигая все внутри. Он также пристально и зло смотрел на меня. Выслушал. Фыркнул. Я злился на него. Он на меня. Оба внезапно успокоились. Окинули друг друга рассеянным взглядом.

— Умойся и зубы почисть, — устало проговорило зеркало. Так уж оно устроено. — Придурок.

— Ну, когда к нам зайдешь уже? Мы второго кота взяли! Кошечку! Мейн-кун! — Утро в квартире родителей — место встречи блудных отпрысков. Анюта живет в соседнем доме, но, как и до многих моих друзей, дойти до нее мне удается редко.

— Боже мой, ну куда тебе столько?! Не знаю, Анют, может, вечером зайду, суши закажем, — я говорю это постоянно. А в итоге не навещаю сестру месяцами. Я люблю свою семью, но у меня все не как у людей. Меня вечно ждут где-то в гости, у меня всегда куча планов, идей и стремлений, но внутренняя тоска всегда оставляет меня дома и предпочтение отдается друзьям, которые сами приходят в мой дом, проигрывают мне в карты, вытаскивают меня в кино, на прогулку. Золотые люди. В отличие от меня моя сестра — пример семейного уюта. После развода нашла себе мужа в компьютерной игре, из другой страны, осела дома, ведет хозяйство, отменно готовит, помнит все праздники, даже работает по Интернету.

— Как у тебя жизнь-то? Рука зажила?

— Да по-старому все. Работаю, отдыхаю и мечтаю куда-нибудь свалить, — допил чай. — Рука? Вчера бинты снял. Ничего особенного.

— Куда свалить-то собрался? — у нее двое маленьких детей и она готовится стать мамой в третий раз — Выполняет план за нас двоих, поэтому она чаще всего разговаривает со всеми как с малышами. Это забавляет. И мешает отвечать откровенно.

— Не знаю, куда-нибудь. Чтобы ни одного знакомого лица, можно вообще, чтобы без лиц.

— А мы-то как? — Вот он детский психолог с ориентиром на семью.

— Вы меня и так не видите, — Как я уже говорил, я люблю свою семью. Однако свою жизнь я всегда видел где-то отдельно, где-то совсем далеко. Эти мысли являются своего рода протестом, обозначением своей индивидуальности.

— От себя не убежишь. — Детский психолог всегда говорит размеренно, будто держит главные фразы про запас.

— Ань, я от себя не бегу, — разговор перестал быть детским. Предвижу его развитие. Начинаю злиться.

— И от Нее не убежишь. — Е-4. Убит. Думаю, вполне можно было начать разговор так: «Как у тебя жизнь-то, от Нее не убежишь».

— А вот от нее можно. Я не больной, но это правда ненормально. Отучусь на инструктора и уеду за границу, чтобы вообще без вариантов.

— И Интернет выключи, — проникновенно предложила Анюта.

— Обязательно, — я встал, собравшись уходить.

— Серьезно, если каждая твоя предыдущая была все лучше и лучше, то может и Она не Она? И впереди кто-то еще лучше?

— Мофжыт быть! — сквозь зубы, на детский манер, пропел я, обрадованный таким предположением. — Только что там за принцесса тогда — даже представить не решаюсь. Ладно, Анют, поеду кредит платить, дай обниму.

— Так придешь вечером-то? — от сестры пахло детским молоком и шампунем с полынью. Такой родной запах для детей. И такой чуждый запах для моей, хоть и ленивой, но авантюрной души.

— Обещать не буду. Врать не хочу.

Забитый автомашинами, весенней грязью и хмурыми лицами город.

Паркуюсь за квартал до банка. Солнце пытается развеселить теплом. Слепит глаза. В такие моменты никуда уезжать, конечно, не хочется. Лень и энергетика общества будто нашептывают, что вполне приемлемую и спокойную, хорошую даже, жизнь можно прожить и так. Зарплата, работа с утра до ночи, вечером телевизор, в пятницу спорт-кафе, разговоры о несправедливости гей-парадов и расизма, с подозрительным взглядом на зашедшего выпить кавказца. В выходные на полусгнившую дачу, доставшуюся от родителей жены. Сын оболтус — надежда на светлое будущее и безбедную старость, стреляющий деньги на Ягуар. Но ведь скоро лето, прогулки, речка, костры и сосиски на шампурах! Все так живут, тебя-то, что не устраивает?

Все не устраивает. Нет, сосиски, речки, отпуска — все здорово! И в целом я люблю людей, но жить, как большинство, не хочу, как придется — тем более. Даже сам город мне чужой. Это странно, но, когда смотрю на здания, мне иногда кажется, что не должны они такими быть. Форма, расположение окон, кирпич, плиты, стекло, крыши эти. Абсурд. И люди. Даже не то, что они все устали от вечной гонки доминирования в социальной цепочке, семейных ссор, нехватки денег, давления начальства, грабительских цен в магазинах и лжи глав государства. Как они смотрят друг на друга. Страх, зависть, презрение, постоянная оценка одежды, движений, слов. Не мое. Не мечтал я об этом. В прошлой жизни я был рожден где-то еще.

Банкомат. Привычные движения. Даже уже не обидно расставаться с половиной зарплаты — смирился. Бизнес прогорел, долги остались. Не сожалею. Я попробовал и сделал все что мог. Даже больше. Надеюсь, помогал людям и делал их жизнь лучше. Моя тоже лучше была в то время. Задумался.

— Трикитаити, — женский голос сзади. В нос ударил пьянящий аромат парфюма, свежий, весенний, игривый. В еще не до конца зажившей кисти дернулся нерв.

— Три кита, и что? — восхитительна. Сапожки со шнуровкой на среднем каблучке, черный приталенный плащ, платок на шее. Длинные светло-русые волосы, челка на бок. Аккуратные черты лица. Может на пару лет старше меня. Чуть ниже. Стройная.

— Ты скоро, говорю, — после моего невнятного вопроса девушка будто что-то поняла, одно ей понятное, ее зеленые глаза азартно сверкнули, и она расплылась в ослепительной улыбке.

— А. Да, — я немного опешил. — Да, проходите, я закончил, — я всегда так реагировал. Успел повидать массу прекрасных женщин, со многими имел честь общаться. Тесно. С некоторыми — очень. Пусть моя внешность отличается от стандартов красоты, но определенный успех у меня имелся. Но там где другой бы полез знакомиться, для меня — одной красивой девушкой больше, одной меньше, реакция одна — сердце забито дебильной фантазией мазохиста, голова — идеалами Диснея, японского аниме и средневековых рыцарей. Когда не мое — вижу сразу. Когда мое — тоже. Много реже. Одним словом — неадекват.