Евгений Дрозд - "Стоять, бараны!" Страница 2

— Так. Но я могу приказать говорить мне правду?

Я облился холодным потом. Кажется, настал решающий момент.

— Да, Ваше Превосходительство, можете, так что это будет все равно что чтение мыслей. Никто не устоит, всякий выложит вам все самое сокровенное.

— Это хорошо, — сказал Его превосходительство, не сводя с меня глаз.

Он нажал кнопку.

— Второй вопрос. Говорить правду, только правду. В твоем досье записано, что по приговору военного трибунала за антиправительственную деятельность расстреляны два твоих брата и твоя невеста Почему же ты решил служить мне? Правду!

Я знал, что пришел самый страшный миг. Все мое естество рвалось выложить всю правду — всю, какая есть. И я надеялся только на инстинкт самосохранения. Ибо вся правда для меня означала смерть.

— В-ваше Превосходительство, — запинаясь начал я. Я весь трясся и чуть не падал от слабости в коленках. — Я никогда не ладил со своими братьями, я всегда с ними ссорился и всегда говорил им, что они наживут неприятностей из-за этой политики. Я-то сам в нее не лез — некогда было, я делом занимался, наукой. А невеста меня бросила тоже из-за этой проклятой политики незадолго до ареста.

Я говорил правду. С братьями — они были моложе меня — мы действительно часто ссорились и дрались. Только это было в детстве. И с Мирабеллой мы действительно вздорили из-за политики. Это была правда. Но не вся правда. К счастью, Его Превосходительство выключил аппарат.

— Так. Ладно. Последний вопрос — почему сам не воспользовался изобретением?

— Ваше Превосходительство, я назвал свой прибор усилителем, но это не вполне правильно. Он ничего не усиливает. Он только соединяет биополя разных индивидов напрямую. И тот, чья воля сильнее, навяжет ее другому. Поэтому я решил, что аппарат должен по праву принадлежать человеку с самой сильной в стране волей — вам, Ваше Превосходительство.

— Ладно. И что ты просишь за это?

— Ваше Превосходительство, я бы хотел, чтобы некоторое время аппарат побыл у вас и вы бы по достоинству оценили его возможности. А после, скажем, через пару дней, вы меня вызовете и мы обсудим все подробно.

Его Превосходительство благосклонно кивнул. Аудиенция была закончена.

Во дворец меня вызвали на третий день. А на второй день по столице поползли слухи о каком-то чудовищном скандале во время дипломатического приема по случаю приближающейся годовщины начала Эпохи Процветания, а если говорить проще — военного переворота, приведшего к власти Его Превосходительство.

Газеты насчет скандала все как одна хранили гробовое молчание, зато город гудел. Говорили, что на прием Его Превосходительство явился со слуховым аппаратом и жаловался, что в последнее время он стал туг на правое ухо. Говорили, что сначала все шло нормально, прием, как прием — дипломаты во фраках с орденами, дамы в вечерних туалетах с брильянтами, речи, тосты, шампанское…

А затем все вдруг как взбесились — одни в большей, другие — в меньшей степени. Самый приличный эпизод из множества рассказываемых повествовал о том, как дамы и господа сбрасывали одежки и, в чем мать родила, сигали в бассейн. Все остальное было уже совершенно нецензурно.

Когда я предстал перед Его Превосходительством, Отец Нации был настроен совершенно благодушно.

— Я опробовал аппарат, — заявил он. — Хорошее, очень хорошее изобретение. Что просишь за него?

— Ваше Превосходительство, — ответил я с поклоном, — во-первых, мне нужны деньги, чтобы построить усовершенствованную модель с радиусом действия до самого видимого горизонта. А во-вторых, Ваше Превосходительство, разрешите задать вам вопрос.

Отец Нации благосклонно кивнул.

— Через неделю будет восемь лет, как вы пришли к власти. Вам еще не надоело?

Его лицо снова напомнило мне морду породистого пса-боксера. Складки у крепко стиснутых челюстей и два глаза, как два лазера.

— Я хочу сказать, Ваше Превосходительство, не надоело ли вам за восемь лет быть правителем этого захолустья? О большем вы никогда не задумывались? Скажем, власть над всем континентом? Или над всем полушарием, а в перспективе — над всей земной сферой?

Его лицо приобрело выражение совершенно безумное. Я решил, что пробил мой смертный час. Сейчас он бросится на меня и вцепится в глотку.

Вместо этого он хрипло произнес:

— Так. Это серьезно?

Я напрягся. Настал миг идти ва-банк. Все балансировало на острие ножа, и страху не должно быть места.

Страха не было. Я ощущал прилив боевой ярости.

Я подошел к столу Отца Нации, уперся в его поверхность кулаками и сделал то, на что еще ни разу не решался в присутствии Его Превосходительства, — посмотрел ему прямо в глаза и позволил себе не скрывать ненависти.

— Слушай, ты, — сказал я с холодной злобой. — Неужели ты воображаешь, что я принес бы тебе свое изобретение, если бы ты не был мне нужен? И неужели ты думаешь, что я только и мечтаю о том, как лучше услужить бывшему содержателю борделя, ставшему диктатором в никому не известной, богом забытой дыре? Ведь вы, Ваше Превосходительство, подрабатывали на падших дамах до того, как подались в тайную полицию, не так ли?

В его лице промелькнула тень растерянности, хотя глаза продолжали гореть злобой. Кажется, я сумел его пронять. Следовало ковать железо, пока горячо.

— Если бы у меня была хоть сотая часть той силы воли, которая есть у тебя и благодаря которой ты из сутенеров прыгнул в Отцы Нации… Но я, как и большинство интеллектуалов, вял, нерешителен, слабохарактерен и слабоволен. Поэтому сам я не смогу использовать аппарат в полную меру. Затем ты мне и нужен. К сожалению, господь наделяет сильной волей таких вот горилл, вроде тебя. Но зато гориллам он не дает воображения. Если бывший хозяин борделя сумеет подмять под свою задницу страну, то он, превратив ее в один большой бордель, на этом успокаивается. Такой горилле нужен хороший советник — чтобы новые горизонты открывать и новые цели ставить. Но я не хочу быть советником у рядового мини-фюрера, я хочу быть первым доверенным лицом у настоящего владыки — перед которым трепещет весь мир. Понял, дубина?

Его палец лежал на кнопке звонка. Он сказал совершенно спокойно:

— Ты знаешь, какие искусники работают в моих подвалах? Знаешь, как умело продлевают они жизнь человеку, который, подпав к ним, молит господа-бога и Деву Марию только об одном — о быстрой смерти? Знаешь, скольких я отправил в эти подвалы за гораздо меньшие оскорбления — в сущности, за совершеннейшие пустяки?..

Он снял палец с кнопки. В его лице вдруг появилось что-то жалкое.

— Но ты говорил то, что думал. Ты знаешь, позавчера я вызывал па одному всех своих друзей и соратников, всех приближенных, всех преданных слуг и верных работников. С помощью твоего аппарата я внушал им, чтобы они говорили правду (потом, конечно, я приказывал им все забыть). Я спрашивал их, как они относятся ко мне. И знаешь, они все, все до единого хотят моей смерти. Они хотят занять мое место. Сначала я решил было их всех того, в подвал и к стенке; но это значит остаться в пустоте — их слишком много… А работать — то с кем — то надо…

Он подавленно замолчал и, кажется, даже всхлипнул.

Я выпрямился.

Я выиграл.

— Ничего, Ваше Превосходительство, — сказал я, — ведь это все царедворцы, лизоблюды — дрянь людишки. Простой народ любит вас искренно и преданно. И, например, мне ни к чему желать вашей смерти, — вы мне нужны. Как и я вам. С вашей волей, да с моим интеллектом мы весь мир покорим! Не надо унывать.

Он молчал и, отвернувшись от меня, стиснув кулаки, смотрел в окно. А я был всего лишь в двух метрах от него и никого в зале, кроме нас с ним, не было, а на столе лежал заряженный армейский револьвер 38-го калибра.

Я подумал, что какой-нибудь анархист-террорист дорого бы заплатил, чтобы оказаться в моем положении. Но бодливой корове бог рогов не дает. Анархисту-террористу, мечтающему убить Отца Нации, господь не даст такого случая, а мне он не дал храбрости. Слишком много всяких там “да, можно бы, но что, если?..” Слишком много нерешительности и рефлексии. Анархист, не раздумывая, прыгнул бы к столу за револьвером. Но его таким природа сотворила — умеющимчв решительный момент не колебаться…

— Я могу идти, Ваше Превосходительство? — спросил я. Диктатор, не глядя на меня, махнул рукой.

— Так вы распорядитесь, чтобы мне денег дали на новую модель. Через неделю, когда многотысячные толпы ликующего народа соберутся на дворцовой площади, чтобы поздравить вас, мы ее испытаем. Проведем генеральную репетицию… А после обсудим стратегические планы.

Его Превосходительство казался погруженным в глубокие раздумья. Я вышел из кабинета и тихонечко прикрыл за собой дверь.

Многотысячные толпы празднично одетого люда собрались на дворцовой площади, дабы выразить свое ликование по поводу восьмой годовщины прихода к власти Отца Нации. Женщины надели лучшие платья, мужчины продели в петлицы пиджаков разноцветные ленточки. Над толпой летали воздушные шарики, реяли стяги и штандарты. Наяривали духовые оркестры, и мальчишки-разносчики шныряли по толпе, предлагая сладости, мороженое и напитки. Между толпой и дворцом с карабинами поперек живота стояли три шеренги неподкупной и безупречной национальной гвардии. На всякий случай. На этот же случай кварталы вокруг дворца и площади были оцеплены и охранялись усиленными полицейскими нарядами и армейскими патрулями. Атмосфера, одним словом, была праздничной.