Александр Силецкий - Сокровище Страница 2

Вверх-вниз бежала тропинка, петляя между котлованами, кучами щебня и песка, огибая грязные завалы непонятной рухляди, — подумать только, ведь когда-то это все было нужно людям, они этим дорожили, это добывали, убивая время, силы, тратя жизнь!..

Бельмо на глазу города, последняя свалка, которой быть осталось, видно, считанные месяцы. Тоже своего рода — реликт, анахронизм…

Как книги, пришла на ум несуразная мысль.

Люций-Пров Гальбовиц всегда, сколько помнил себя, испытывал странное благоговение перед стариною, перед всем тем, что отжило свой век.

Возможно, потому, что этого уже не будет никогда…

Шершавое какое-то, удушливое слово — “никогда”… В нем — и загадочность, и страх внезапно обмануться…

Сиреневые сумерки все плотней окутывали землю.

Гальбовиц осмотрительно включил фонарь, и теперь рыжий мячик света весело катился впереди, выхватывая из сумрака то неровную тропинку, то несусветный хлам, валявшийся по сторонам от нее.

Вдруг что-то белое, до неправдоподобия знакомое, мелькнуло на мгновенье и пропало.

Понимание пришло не сразу.

Еще какое-то время Гальбовиц по инерции работал педалями, крепко вцепившись в руль, и лишь потом, сообразив, отчаянно нажал на тормоза.

Ведь там, на обочине тропинки…

Нет, не может быть!

Невероятно! Ерунда, самообман.

Но — очертания!..

Выскочив из седла, Гальбовиц опрометью бросился туда, где только что заметил ЭТО.

Вот оно!

В спешке он едва не наступил…

Он медленно, завороженный действием, нагнулся и…

В висках тупо застучало от волненья, от восторга, разом обрушившихся на него.

Ну, разумеется, он не ошибся! Наконец-то! Наконец-то — повезло!..

В руках он держал книгу.

Настоящую. Такую же, как те, что видывал не раз в чужих домах.

Она была без переплета, без начала и конца.

Ветер лениво теребил мятые, грязные страницы, кое-где рваные, почти истлевшие по краям.

Но не в этом было дело. Не в этом!

Кто ее бросил здесь, зачем — Гальбовиц даже представить не мог. Вероятно, когда старый дом ломали…

Его поразило другое, самый факт: теперь-то и у него есть собственная книга!

Не стандартный микрофильм — эта дешевая звучащая подделка, не объемная цветная фотография, а настоящее издание, которое читали, перелистывая страницы, — вот так, одну за другой, или могли заглянуть сразу в конец, раскрыть на середине, а то и просто захлопнуть и держать в руке, наслаждаясь объемом, весом, фактурой.

Может статься, прежний владелец относился к ней гораздо проще — ну, подымаешь, книга, таким несть числа!.. Все возможно

Но Гальбовиц то держал ее в руках впервые и с наслаждением, сродни благоговению, смотрел, как от его дыхания шевелятся податливые настоящие листки…

При свете велосипедного фонаря Гальбовиц смог хорошенько разглядеть находку.

Это было что-то очень непонятное — с текстом, размещенным в две колонки, где едва ли не каждая фраза была пронумерована; вероятно, справочник какой-то, совершенно устарелый и теперь не нужный никому… Или другое… Он сейчас не мог определить.

Ну и ладно, упрямо поду мал Гальбовиц, какая разница, что это такое. Все равно — ценность Для меня — так уж точно!

Он бережно опустил книгу в багажную сумку.

Невольно припомнились виденные им домашние библиотеки, составленные из лучших сочинений всех времен и народов, роскошные издания, сокровища, надежно спрятанные от посторонних, однако на сей раз чувства острой зависти, как это не раз бывало прежде, он не испытал.

Каждому — свое, глубокомысленно решил он, теперь и у меня есть кое-что.

СВОЯ Книга!

Ну, а сейчас — быстрее! Только бы успеть, пока затишье… Будет до обидного некстати, ежели гроза застигнет где-нибудь на полпути.

Гальбовиц вскочил в седло и привычно заработал педалями, уже не обращая ни малейшего внимания на кочки и канавы, которыми был так богат овраг…

К спасательному дому он подкатил в то самое мгновенье, когда по мостовой и плитам тротуара зашлепали первые капли дождя.

Не мешкая, Гальбовиц втащил велосипед в подъезд, тщательно вытер ноги и направился к лифту.

Он хотел было прихватить с собой книгу, чтобы горделиво показать, но передумал

Какой смысл?

У хозяина квартиры, куда он направлялся, тоже весьма и весьма недурственная библиотека, и что для него какая-то испачканная рваная книжонка, даже не книга — просто пачка склеенных листов без переплета?!

Разве можно сравнить ее с шикарнейшими — так что дух захватывает! — уникальными изданиями Гете, Достоевского, Карамзина, Бердяева, Мольера? Только срамиться…

Все обладатели библиотек — при разных положительных качествах — были, как правило, отчаянные снобы. Это Гальбовиц никогда не забывал.

Поэтому свое сокровище он скромно оставил дожидаться внизу, в вестибюле, в багажной сумке велосипеда, вместе с несъеденным в обед бутербродом, кой-какими инструментами, пакетиком леденцов и кепкой с длинным козырьком — на случай жаркой солнечной погоды.

Он взлетел на лифте на сороковой этаж и раскатисто позвонил в знакомую квартиру.

С минуту было тихо.

Наконец динамик, вделанный в дверь, нахальным тоном осведомился:

— Хто тута?

Нате вам, подумал ошарашенно Гальбовиц, и эта чирикалка — из рук вон!.. Ладно, если в доме все в порядке, хоть ее починю. Опять же — не пустой визит.

— Люций-Пров Гальбовиц, — отрекомендовался он. — Из Центрального бюро либрослужбы, наладка проекторов. Я уже не первый раз!

Дверь отворилась, и он вошел.

Навстречу ему, приветливо улыбаясь, возник из боковой комнаты хозяин квартиры, философ по специальности, еще крепкий на вид мужчина лет шестидесяти, с пронзительным взглядом, но, как решил для себя Гальбовиц еще в первый свой визит, с мозгами малость набекрень.

Таких, “нестандартных”, клиентов он и уважал, и недолюбливал одновременно.

Они вечно совались куда не надо и задавали под руку ужасные вопросы, а то, еще хуже, начинали досаждать разными советами, когда их совсем об этом не просили. Хотя, конечно же, в своих делах, в своих предметах разбирались превосходно и не прочь были при случае любовно поболтать о том, что их волнует, да и вообще, считал Гальбовиц, к роду людскому настроены были суетливо-дружелюбно.

Это искупало массу прочих неудобств в контакте с ними.

— Какими судьбами?! Вот радость! — громко возвестил философ, пожимая гостю руку.

— Ехал мимо, дел особых нет, ну, дай-ка, думаю, на всякий случай загляну, — слегка приврал Гальбовиц. Об истинной причине своего визита он, из деликатности, счел лучшим умолчать. — Как проекторы? В порядке?

— Да как будто… Впрочем, шут их знает… Я ведь слабо разбираюсь, — извиняющимся тоном ответил философ. — Но все равно прекрасно, что зашли! Очень мило с вашей стороны. На улице вот-вот гроза начнется… Другой бы — без оглядки, поскорей домой… Нет, очень мило с вашей стороны. Я всегда был убежден: уж если человек влюблен в свою профессию… Порядочность — вот его кредо!

Гальбовиц смущенно опустил глаза.

Ему внезапно показалось, что последние слова философа полны сарказма.

— Ну, если у вас и вправду все в порядке… — неуверенно промямлил он, делая осторожный шаг назад, к двери. — Если нет претензий…

— Так что из этого? — недоумевающе-строго уставился на него философ. — Пришли — и чудесно! Сейчас будем ужинать. Очень кстати. Ужин с маленьким сюрпризом. Пустячок, а хорошо! Ведь вы, поди, проголодались?

Вопреки всему, Гальбовиц почувствовал себя крайне неудобно.

— Даже и не знаю… — пробормотал он. — Может, я не вовремя?

— Ничуть, ничуть! — замахал руками философ. — Жена с детьми уехала сегодня за город, а я, как сыч, один… Прелестно посидим! Ну, что вы встали? Проходите!

— Кстати, — спохватился Гальбовиц, — этот ваш дверной автомат…

— Скуден на язык, — вздохнул философ. — Истинно дремуч. Правда, в косности своей почти велик. Любого поражает. Впрочем, может и отвадить…

— Починить вам?

— А зачем? Это жена его не переносит, вечно отключает, а меня он даже веселит. Вы только вдумайтесь — дремучий автомат! Есть что-то, а?

— Ладно, если вас устраивает…

Надобно сказать, Гальбовиц очень не любил, когда приборы барахлили. В его присутствии, по крайней мере. Но вслух возражать он не решился.

— Итак, мойте руки — и к столу! — торжественно призвал хозяин. — Я тут припас одну пикантнейшую штучку. Пиво с Луны! Отпускается только служащим лунных станций. Сами посудите, — не везти ж его с Земли! Да и на Землю — тоже нет резона. Дефицит… А я достал!

— Как книги? — ляпнул наобум Гальбовиц и сам же испугался: вот, обидел человека — ни за что…

Хотя, по правде, эти разговоры о диковинках, о дефиците его всегда безумно раздражали.