Надежда Шарова - Волшебный локон Ампары Страница 2

Впрочем, знал и другое: по-настоящему туго придется только ему самому. Спецслужба сделает все, чтобы найти беглеца как можно скорее. Эти парни вывернутся наизнанку, но к утру он должен быть у них в руках — иного варианта они просто не допускают. И чем позже произойдет арест — тем опаснее. Ведь в принципе им ничто не мешает объявить его вне закона. Согласно МАКОДу. Не дожидаясь, когда он успеет (или не успеет) нарушить остальные статьи. Функционерам МАКОДа представится возможность снова пустить в ход оружие, и неизвестно, какие выводы для себя они из всего этого сделают… Эрк Гильом был убит в Куско, Фан-Жой — в Нью-Йорке, Сан-Ли — в Амстердаме, Фаб-Нарт и Куу-Хорт распрощались с жизнью в Тегеране, Олу Фад стал жертвой провокации пейсмейкеров и в конце концов был умерщвлен в Рабате при до сих пор не выясненных обстоятельствах. С МАКОДом шутки плохи. Если это, конечно, «работа» МАКОДа… Ладно, завтра посмотрим. А до завтра еще есть сегодня. Которое, кстати заметить, тоже не безмятежно, поскольку в данный момент приходится падать вниз головой из стратосферы в неоглядную синеву Индийского океана и, как минимум, следует пожелать себе удачного приземления. Приземление будет удачным. После того как джирг сорвал липучки с объективчиков подстраховывающих устройств, сомневаться в удаче уже невозможно. В крайнем случае, можно сесть на воду. Без практических навыков стратосферного прыгуна лучше всего будет сесть на воду. Рядом с каким-нибудь островком. Подальше от джирга. Подальше от сламперов. Иначе возникнет нужда выяснять отношения с ними на финише, чего не хочется делать в силу очень многих причин.

Внутри гермошлема неслышно заработала воздуходувка, повеяло теплом, чтобы предотвратить обмерзание лицевого стекла. Кир-Кор перевернулся лицом вниз и уловил взглядом у верхнего среза стекла бегучую, как муравей, цифру «20». С высоты двадцати километров океан выглядел спокойным. Гладкая неопределенность с мутными краями атмосферной сини. Вместо четкой линии горизонта — нечто вроде пунктирной полосы опалового марева.

Пламенеющие на солнце фигурки высотников обзавелись уродливыми горбами — настал момент формирования крыла. Кир-Кору было известно, что улетевшее на восток водородное суперкрыло берет высоту до тридцати километров. Предстояло узнать, на какой высоте работает спортивное мини-крыло, наполненное гелием.

Скорость падения нарастала с каждой секундой. Пронизывая, словно метеор, разреженный воздух, Кир-Кор мог только догадываться, о чем переговариваются падающие по соседству сламперы. Включить связь он не мог: контрольные мониторы внизу обязательно обнаружат двадцать первого абонента и «наверх» пойдут недоуменные запросы.

Муравьиным аллюром пересекла поле зрения цифра «17». Заверещали мембраны баллончиков высокого давления, зашипели редукторы, Кир-Кор ощутил нагрузку на плечевые тяжи и поясные амортизаторы. Вспухли, раздаваясь вширь, горбы на сламперских спинах: в пространстве поплыли бугристые розовые треуголки. Это было неожиданно и красиво. Он тоже словно поплыл по широкому кругу. Плавный, неторопливый полет изумил и обрадовал его новизной ощущений — свободный полет вольного воздухоплавателя. Кир-Кор рассмеялся. Ему еще не доводилось летать на гибриде пляжного зонтика и надувного матраса. По новастринскому календарю сегодня день стерха. Занятно было отметить его уроком воздухоплавания.

Пунктирная полоса опалового марева вдруг накренилась и стала поворачиваться слева направо. Чтобы остановить вращение, Кир-Кор развел руки и ноги в стороны и заметил, что небо уже сменило фиолетово-черный цвет на густой темно-синий. Армированная блескучими прожилками пухлая розовая оболочка крыла чрезмерно пружинила, скрипела, гулко резонировала. В поиске удобной позы в чувствительных амортизаторах подвески он выгибался, инстинктивно перебирал ногами, пробовал поворачивать регулятор центра тяжести (баллончики из-под гелия кротами сновали вдоль спины туда-обратно). Издавая гулкие скрипы, крыло дрожало в потоке ветра, как испуганный конь, ежесекундно подламывалось то в правом конце, то в левом, охотно кренилось, и надо было учиться укрощать капризную конструкцию буквально на лету. Несколько ободряло то обстоятельство, что первые сламперы начинали с лыжных прыжков в ледяные пропасти Гималаев. Большая все-таки разница…

После долгой борьбы Кир-Кору удалось подчинить себе крыло. Проводив взглядом цифру «12», любезно представленную калькулятором высоты, Кир-Кор отметил, что скорость снижения еще довольно велика. Он обежал глазами окрестности и не увидел ни одной треуголки. Это его поразило. Казалось, недавно высотники реяли поблизости, словно стая фламинго. Озираясь, он неосторожно подломил несущую плоскость почти на треть — чем спровоцировал сильнейший крен — и только после этого высмотрел далеко на востоке две розовые черточки. И тут же их потерял — внимание отвлекла цифра «II».

Крыло не торопилось выпрямить жуткий загиб, угрожающе рыскало, норовило скользнуть вниз левым винтом. Назревал штопор, и самозваному воздухоплавателю нечего было этому противопоставить, кроме новоприобретенного летного опыта (недостаток его Кир-Кор компенсировал отвагой воздушного акробата с поразительно скромными результатами). Наконец загиб выпрямился с гулким треском. Кир-Кор перевел дыхание, но скоро ощутил напор ветра и понял, что угодил на своем летательном аппарате в мощную струю воздушного высотного течения и теперь стремглав несется куда-то в юго-западном направлении. Калькулятор отметил запас высоты цифрой «10». Слампер сказал бы: «Зюйд-вест на десятке». Впрочем, кажется, больше вест, чем зюйд.

В раскрытый гермошлем плеснуло холодом. «Я отстал от группы или она от меня?» — задал себе Кир-Кор чисто риторический вопрос. Его беспокоило направление ураганного ветра. Если его подхватил не тот воздушный поток, куда была нацелена группа, дело осложнялось. Экстравагантный побег грозил обернуться длительным одиночеством среди волн открытого океана. Положение становилось просто опасным… Что ж, никто не принуждал его прыгать, борт экспресса он покинул по своей воле.

А ведь начинался отпуск неплохо. Безмятежно, можно сказать, начинался. Правда, медикологи Лунного экзархата применили непривычную для него высшую степень денатурации. Это развлекло его, и только. Особого значения он этому не придал. Не в последнюю очередь и потому еще, что ясно чувствовал: отношение к нему со стороны функционеров экзархата за последние два года нисколько не изменилось. Все было по-прежнему, отношение к нему оставалось доброжелательным. Даже экзарх Приземелья, разрешая функционерам МАКОДа подписать визу, не задал ни одного вопроса вне регламента, а на прощание довольно естественно улыбнулся и пожелал ему приятного отпуска. И Кир-Кор улыбнулся в ответ. Нетрудно улыбаться на исходе семидневного томления в апартаментах Лунного экзархата, над территорией которого незакатно висел сапфировый фонарь Земли. Чем меньше времени оставалось до отлета на Землю, тем шире и приятнее хотелось улыбаться. И совсем уже невозможно сдерживать нетерпение, когда на кресельных экранах сектейнера пассажирского лихтера планета понемногу вспухает, близится, заслоняя бело-голубой громадой звездную бездну, а потом начинаются перегрузки, технические толчки, внутриатмосферная тряска, и один из толчков завершается плавной обработкой сектейнера захватами причального эллинга в недрах бесконечно летящего на восток экспресса «Восточный». Покидая сектейнер, ощущаешь тесноту в висках, трепет в груди и — маракас возьми! — не знаешь, что с тобой происходит. Ноги будто сами несут тебя вдоль коридора — мимо прибывших, мимо встречающих, минуя салоны, вдоль переходов, по ступенькам прямых и изогнутых эскалаторов стратосферного корабля-левиафана, дальше, вперед, на смотровую палубу в передней кромке суперкрыла, и эта прозрачная палуба — почти поверхность планеты Земля: всего в тридцати километрах от напряженных глаз твоих все красоты, все неимоверное роскошество твоей прародины… И каждый раз так — трепет в груди и что-то мучительно странное происходит у тебя с глазами.

Нет, он никогда серьезно не воспринимал разноголосицу суждений по поводу правомерности или неправомерности системы МАКОДа в статуте экзархатов, праведности или неправедности практики денатурации. Можно сколько угодно судить и спорить, но все это — из пустого в порожнее. Как предусмотрено Марсианской Конвенцией Двух — так и будет. Соглашение это подписано представителями обеих сторон, и теперь имя ему — Незыблемость. Кстати, денатурацию изначально никто никому не навязывал — узаконилась она сама собой, стихийно. Без нее было бы слишком непросто с эмоциями на пороге прародины, и тем, кто спорит, это известно. После денатурации наступало некое состояние опустошенности. За неделю привыкнуть к этому можно. Он привык и уже на борту экспресса «Восточный» мог позволить себе расслабиться (как и положено отпускнику) — любопытствующие взоры томимых рутиной воздушного перелета транзитников ему не мешали. Белые пунктиры пешеходных дорожек, проложенные вдоль смотровой палубы, вывели его к отдельной группе свободных кресел, он занял крайнее и промолчал на вопрос роботрона: «Что намерен эвандр заказать?» Навязчивая автоматика предложила горячий тоник. Теплый. Охлажденный. Ледяной. Он прочел выдавленный на подлокотнике номер и шепотом посоветовал роботронной сервосистеме поменять вход на выход и задохнуться хотя бы на час. Былая уверенность, что на смотровую палубу приходят в основном смотреть, пропала.