Александр Дыбин - Маятник веков Страница 2

А тот поп – вроде добрый мужик: может быть, и грамоте не больно – то учен, но так и кажется, что знает что – то самое главное: зачем он живет на земле и где благо, где зло. А спроси у меня – не скажу: буду долго и путано рассуждать о "высоких материях", много произнесу учёных фраз, но все самое главное, самое важное так и пребудет в тумане! Потому что Веры настоящей нет, да и Любви – то "кот наплакал", и надеяться особо не на что!

А почему? Да потому, наверно, что "жрецы" – то наши современные сами ни во что не верят, никого не любят! И каждый нутром это чует и не верит жрецам и вождям, да и ближним своим! Хорошо, если можно забыться хоть в чем – то: деньги, бабы, вино, барахло, "жигули"… Но не всем интересно! Я вот ничего такого не имею да и не стремлюсь, и, видно, нечего мне делать в этом муравейнике ущербных, равнодушных, бездуховных… Может, лучше было бы остаться в той эпохе навсегда?

Но почему будильник не трезвонит? И темно… Ночь еще, что ли? Скорей бы светало, а то эта тьма прямо давит! И вдруг стало светлеть, проступили очертания предметов… Но он не узнавал привычной обстановки своей комнаты: мебели практически не было, да и стены как будто отсутствовали – со всех сторон его окружали серовато – голубые поверхности, приятно поблескивающие в ровном матовом свете. Источник этого света тоже трудно было определить: он как бы равномерно заполнял все пространство. Александр, изрядно озадаченный, довольно долго озирался – сперва лежа, потом сидя… И вот что его доконало: и лежал он, и сидел как будто в пустоте: он чувствовал упругую и мягкую опору, но видеть ее почему – то не мог! Одно из двух: или я опять сплю, или… – нет! Никаких "или"!

Что за идиотская фантастика! Но если я понимаю, что сплю… – разве спящий может это понимать? От этих мыслей ему стало крайне неуютно. – Надо что – то делать…

А услышу я свой голос? Надо что – нибудь сказать… – "Здравствуйте!" – произнес он нарочито – отчетливо. Со слухом оказалось все в порядке. Более того – ему ответили! Но он не понял – что: это была явно какая – то фраза, и звучала довольно приятно, в ней слышались какие – то знакомые звукосочетания, но смысл не доходил. – Кто мне отвечает? -думал он – живой ли человек, или какое – то устройство? Одно понятно: если это не "тот свет", то надо думать, что какое – то отдаленное будущее! И тут он почувствовал, что в его сознание поступает беззвучная, даже бессловесная информация. Он узнал из нее много любопытного о себе самом: что он очень архаичный индивид, и поэтому не может вести нормальный образ жизни, а, следовательно, нуждается в серьезной психофизической обработке.

Что сначала предстоит выяснить причины такого его состояния, и для этого он должен ответить на некоторые вопросы. И вопросы не замедлили посыпаться… Когда ему пришлось назвать свой год рождения, последовало некоторое замешательство.

Его спросили, сколько ему лет. Когда он назвал и эту цифру, воцарилось долгое молчание. Потом потребовали назвать текущую дату, и он чуть было не назвал, но вовремя удержался и сам вопросил, какой нынче год. Но ответа не понял. Тогда переспросил – какой год от Рождества Христова. После некоторой паузы ему ответили. Ответ потряс: выходило, что эта эпоха отстоит от его современности примерно на такой же период, как и та, в которой он побывал только что – но… в обратную сторону!

Естественно, меня считают сумасшедшим или слабоумным! – подумал он невесело. А, может быть, у них такие случаи нередки? Вдруг это какой – нибудь эксперимент?

Однако вряд ли: больно уж удивлены! Но ведь, по Эйнштейну, из дальних, космических рейсов, при достаточно большой скорости… Надо спросить! И спросил.

Но на эту тему с ним не пожелали разговаривать Зато предложили решить в уме весьма головоломную задачку. Он долго морщил лоб и, наконец, довольно неуверенно сказал ответ. Но его медлительность, как видно, не устроила вопрошавших. Вопросы прекратились, но возникло ощущение, как будто у него копаются в мозгах. И вскоре пред ним как бы замелькали все события его нескладной жизни, начиная с самого младенчества. Всё это проносилось с невообразимой быстротой – и то, что постоянно жило в памяти, и то, что было накрепко забыто – и многое из этого забытого оказывалось очень значительным и важным, может быть, и самым важным в его жизни! Было там и приятное, и отвратительное, и просто – напросто ужасное, и этого ужасного оказалось вовсе не так мало! Он просто ощутил брезгливость к самому себе: – так вот какое я дрянцо! Да разве я – такой – имею право жить на свете?! И что "они" подумают!…

И с этой мыслью он опять проснулся.

Глава 4.

О, Господи! Теперь – то где я нахожусь? – Он лихорадочно окинул взглядом окружающее пространство. Кругом были привычные атрибуты его невеселой одинокой жизни. Да еще уныло зазвонил будильник. Но ему даже в голову не пришло вставать и начинать обычную дневную тягомотину: он весь был поглощен случившимся (или приснившимся?) Да и голова просто раскалывалась. – Наверное, придется заболеть: надо же хоть как – то оклематься после всего этого! Пускай попробуют не дать больничный! – Подумал он с несвойственной ему решимостью. – Хотя надо быть полным идиотом, чтобы рассказывать кому бы то ни было об этих приключениях… – Скажу, что общее состояние мерзопакостное, и это будет чистейшая правда! А пока не грех и поваляться, да поразмышлять… Что это могло быть? А вдруг именно эта,

"настоящая" моя жизнь и есть сон? А какая – то из тех есть явь? Нет, не похоже: больно уж чужим я оказался и в прошлом, и в будущем! Хотя и здесь – то я не очень свой: ведь не стыкуюсь, явно не стыкуюсь с окружающей действительностью!

А, впрочем, кто же с ней вполне "стыкуется"? Много ли таких? Просто многие живут "зажмурившись" – вот им и кажется, что всё "более – менее"… А на самом – то деле!… Говорят одно, думают другое, а делают третье! И считают это чем – то естественным, само собой разумеющимся! Тут ему вспомнилась мгновенная "прокрутка" его собственной жизни, и он тяжко вздохнул: – а ведь и я недалеко ушел! Да ведь иначе и нельзя, наверное: иначе в лучшем случае – "психушка"!

Ну, а в тех эпохах с этим как? Неужели человек всегда "тиран, предатель или узник"? Страшновато снова попадать "туда", а все же интересно! Просто до безумия! Тем более, что опыт кой – какой уже имеется – авось не буду выглядеть столь "малохольным"!

Он нехотя поднялся, кое – как привел себя в порядок, что – то съел, нетвердой походкой вышел из дому и вскоре очутился на приеме у врача.

Врач – обычная для "полуклиники" усталая женщина средних лет, знавшая его, в основном, по простудам, как видно, и на этот раз ожидала услышать обычные жалобы на высокую температуру накануне вечером, на кашель, насморк и тому подобные "страдания". Но больной стал сбивчиво повествовать о том, что "голова болит",

"тут болит", и "там болит", да и "ноги – то еле таскает"… – Не похмельный ли синдром? – мелькнула у нее догадка. – Так ведь вроде бы не пьющий… Да и вообще – интеллигентный человек… И симулировать, наверное, не стал бы – глаза честные… Вот нервишки, как видно, шалят! Одинокий, кажется, затюканный…

Объективно – все более или менее… Что ему написать в бюллетене? Перебрав весь нехитрый набор популярных диагнозов, не остановилась ни на одном. – Ох уж эти мне интеллигенты! Захотел отдохнуть – так соври что – нибудь поскладней! А он что – то мямлит – мямлит, и при этом явно чувствует себя чуть ли не преступником! Придется подсказать! – У Вас, наверно, сон плохой… Но при упоминании о сне больной еще больше смутился: на его лице изобразилась явная растерянность – чуть ли не смятение – как будто проникли в какую – то его тайну!

– Неприятные сновидения часто бывают? – Больной подавленно молчал. – Неврастеник какой – то! – подумалось докторше.

А не показать ли его Евгению Кирилловичу? И через несколько минут Александр очутился в другом кабинете.

Глава 5.

Евгений Кириллович был редким для обычной поликлиники врачом: он привык серьезно думать на работе. Это доставляло ему массу неудобств и нареканий: очередь к нему всегда двигалась медленно, больные, и без того нервные, иногда приходили в неистовство. Но он ничего не мог с собой поделать: таким уж его создал Бог!

Прозябание в "полуклинике" почему – то не убило в нем любви к своей профессии и участия к людям. В свое время, еще в институте, он подавал немалые надежды и вполне бы мог, со временем, выбиться в профессора, но… "обстоятельства"… зависть… интриги… Однако в кругу специалистов его фамилия была небезызвестна: помещал толковые статьи в специальных журналах, участвовал в консилиумах…

В глубине души был не во всем согласен с самим Павловым: собаки – собаками, рефлексы -рефлексами, а пресловутая душа все же должна быть – в этом он был непоколебимо убежден! (Из – за этого ему и диссертацию "зарезали").

Э, батенька, – подумал он, незаметно, но пристально вглядываясь в Александра: – да ты, пожалуй, мой – со всеми потрохами!… Что – то в тебе есть – и очень, очень интересное: явно много интеллекта… Ну, нервишки, конечно, малость того, но главное – то, главное – не в этом: у тебя душа жива, и, в силу этого, болит!