Сергей Попов - Небо цвета крови Страница 20

— Спокойнее мне так, — улыбчиво отвечал он на очередное предложение хозяев перебраться в дом, — да и мешаться и глаза мозолить вам не буду. Здесь вон и хорошо, и просторно — то, что мне и надо. Не пекитесь так обо мне, ничего со мной не случится.

Так, повздыхав еще немного, все же перестали упрашивать.

Однако Курт, в отличие от своей супруги, смирившейся в конечном итоге со своенравным характером задумчивого обитателя, воспринял такое поведение по-своему и, дождавшись, когда после сытного обеда Дин вернется к себе в сарай, наведался лично. Джин, протерев стол, решила подслушать беседу и притаилась у дощатой стены, подсматривая за ними через узкое отверстие.

Разговор у них складывался такой:

— Очень вкусный суп у Джин получается, — еще раз поблагодарил Дин жену Курта за вкусный обед, скользнув по нему радостно-грустными глазами, — наваристый такой, сытный…

Курт ничего на это не ответил, только незаметно улыбнулся, в нерешительности прошел к старому шкафу, размышляя над тем, с чего бы начать.

Помолчали. Долго молчали так.

В сарае после переселения Дина заметно посветлело, перестало тянуть сторонними навязчивыми запахами. Перестановку он никакую не делал, но зачем-то убрал с бочек ящик с инструментами, взгромоздил поверх свой рюкзак непомерного размера. Спал по-спартански — на полу, разве что постелил под спину досок да накрыл ненужной заношенной одеждой, выделенной Джин вместо матраца. Провонявший потом, сыростью и прелью спальник — выкинул. Одеялом не пользовался — лишь грязной курткой с капюшоном или пальто.

— Закурим? — прервал затянувшееся молчание Курт, пошевелил губами, как-то неловко поглядел на Дина. Тот сидел на кровати, старательно чистил шомполом ружье, тихо напевал:

Родился я при лунном свете,Забытый всеми одинокий волк…

И точно только сообразив, что ему предложили, прервал песню, взглянул на Курта, отложил оружие и запоздало согласился:

— Давай, что ж… — и, запустив сухую руку в карман куртки, достал помятую пачку сигарет.

Подсел Курт. Закурили.

«Надо начать, — билась в его голове мысль, — надо с чего-то начать… знать бы только с чего…»

— Слушай, Дин, — с решительностью приступил сразу к сути Курт, посасывая сигарету, — я тут с тобой поговорить кое о чем хотел…

Дин, не глядя на него, делал частые затяжки, выдыхал кислый дым через огромные волосатые ноздри и ничего не говорил — ждал, чего скажет дальше. Но Курт больше и ртом не шевельнул, словно в одночасье забыл, собственно, о чем и хотел побеседовать.

Тогда спросил Дин:

— О чем же? Хотя, наверно, уже догадываюсь…

— Не знаю. Ты послушай… — вдруг нетерпеливо заговорил Курт, будто боялся быть перебитым. Однако Дин этого не сделал. И дальше: — В общем, дело-то такое… Я уже давно заметил, что ты нас с Джин сторонишься, что ли… носишь в себе что-то нехорошее… задумчивый весь какой-то ходишь, хмурый… ничем не делишься с нами. Вот и…

На этом захлебнулся, принялся ждать, что ответит Дин.

— Как бы тебе сказать… — задумчиво, с большими расстояниями между словами исторгнул он и всего на секунду бросил отрешенный взгляд на Курта. Тот смотрел на собеседника внимательно, как обычно прищурил сероватые глаза, сузил к носу брови. Потом мгновение помолчал, затянулся еще, крякнул и все же сознался: — Помнишь, я тебе про свою сестру и брата рассказывал? Что в Ридасе сгинули?

Курт закивал.

Над сараем шумел слабый ветерок, изредка закрадывался внутрь. По-весеннему яркий рыжий солнечный свет брезжил через щелистые стены, прямыми лентами ложился на запыленный пол, накалял железные бочки, подсвечивал вихляющий над людьми пряный табачный чад.

— Так вот, Курт, я должен туда обязательно попасть. Предать земле останки сестры, как положено, по-человечески, разыскать брата, если он, конечно… — тут Дин запнулся, быстро расправился с сигаретой, затушил с каким-то остервенением о подошву. — Снится он мне, понимаешь? Каждую ночь снится… только почему-то совсем еще молодой. Стоит, значит, на том самом месте, где его «Мусорщики» схватили, буравит меня бесцветными, осуждающими глазами и молчит, словно ждет чего-то. А потом вдруг рукой поманит и заговорит жалобно, просяще: «Дин, приди за мной, приди…» — «Оливер, — говорю, — где же тебя искать, брат мой? Среди живых или мертвых?.. Дай мне хоть весточку какую…» А он мне свое: «Приди, Дин, приди…» — Помолчал, руки задрожали, точно кошмар привиделся наяву. Затем торопливо, с жадностью выдернул новую сигарету, небрежно прикурил и, наконец, продолжил: — Давно уже так длится, Курт… Больше года. Поначалу страшно пил, запойно, — отпускало на пару дней, иногда на неделю, бывало — на месяц, а потом и это перестало помогать. Совсем. Думал, свихнусь, не выдержу. Даже, грешным делом, помышлял перед дьяволом представиться: садануть себе в башку из ружьишка — и все дела…

— Это не выход, — укоризненно мотнув головой, вымолвил Курт, тоже достал сигарету.

— А что остается? Ждать, когда совсем умом тронусь, что ли?..

— Бороться с собой, как-то отвлекаться, — предложил тот пару вариантов, хотя не имел и близкого представления о том, как помочь ему исцелить изломленную душу. — Другие же, наверно, живут как-то…

— «Другие» говоришь?.. — эхом повторил Дин, язвительно усмехнулся, а затем, повысив голос, срезал: — А что мне до них? Что?!. А??.

И умолк, словно почувствовал себя виноватым за такую несдержанность. Но Курт воспринял это здраво, с пониманием — не впервой, бывает.

— Только одно лекарство существует от моих кошмаров, Курт. Только одно, — успокоившись, заговорил вновь и, вскинув на того свои черные, как бездна, глаза, кажущиеся на покрасневшем от волнения лице вовсе не человеческими, дал ответ: — Возвращение в Ридас — вот что мне поможет.

Джин, слышащая каждое их слово, тотчас вздрогнула, подумав:

«Господи, неужели пойдут?!. — а сама, точно уже зная, чем закончится этот разговор, прибавила со страхом: — За смертью ведь собрались, идиоты…»

— Даже если и так — где искать? Это же целый город… — спросил Курт, гуляя глазами по полу, — недели даже не хватит…

Но Дин, будто только и ждал, когда зададут такой вопрос, ответил знающе, без каких-либо сомнений:

— Далеко бы их вряд ли утащили — скорее всего, до первого крупного строения. На моей памяти было одно такое, как раз неподалеку от того места, где я трусливо отсиживался… — и стыдливо запнулся: — Сестру, дай бог, найдем, если костоглоты не растащили…

— «Найдем»? И даже моего мнения не спрашиваешь? — усмехнулся тот, заулыбался.

Поняв, что здесь слегка поспешил, Дин извинился:

— Прости, просто как-то само собой подумалось, что ты согласишься со мной пойти… — виновато склонил голову, докуривая сигарету, — ну тогда сам отправлюсь, чего мне… — обиженно посмотрел на Курта, надул губы, — в конце концов — это мои дела, и я не обязан тебя впутывать. Я и так вам с Джин многим обязан…

И уже собрался встать, но Курт потянул за руку, проговорил негромко:

— Сядь! Да сядь ты, говорю, послушай… — Когда Дин сел, по-доброму отчитал: — Куда ты с такой горячей головой спохватился?! А к походу хоть приготовился?.. Рюкзак собрал?.. — и вдруг заявил: — Вместе идем. Вместе — и точка.

— Но… — хотел что-то сказать Дин, но Курт пресек, словно заранее угадывая мысли:

— Только Джин надо все как-то объяснить…

Услышав это, Джин похолодела, закрыла в бессилии ладонью рот.

«Только этого не хватало…» — успела лишь подумать она.

Часики тикали, а разговор с Джин все откладывался. Извечно киноварное небо уже начинало понемногу меркнуть, багровели и кровоточили разжиревшие без движения облака. Изнеможенный к вечеру ветер почти не двигал их, отрешенно бродил чаще по опустошенной заснеженной земле, тихонько завывал, по-своему оплакивал. Тусклее и тусклее блестело рыжеватое солнце, опаляя камни далеких развалин, стволы давно погибших деревьев. От них ползли уродливые вытянутые, как каланча, тени, похожие, если хорошенько приглядеться, на неказистые перекошенные коряги. День с каждой секундой убывал, приближалась ночь.

Наше с Дином время почти нацело ушло на помощь жене по дому. Она, словно догадываясь о задуманных планах, специально поручала все новые и новые задания, лишь бы не идти на контакт. Мы натаскали воды из скважины, выправили пошатывающуюся входную дверь, смазали петли, починили кроватку Клер, даже заменили некоторые поломанные половицы — но отнять хотя бы минутку у Джин так и не получилось. Отправление обещало отложиться. Вот только сам Дин, загоревшийся этим походом, как фанатик, нисколько не унывал и продолжал неустанно собираться, не сводя с лица привычную хмурость. А мне, несмотря на данное обещание пойти в Ридас вместе с ним, в душе приходилось разрываться между семьей и дорогой, ясно представляя, чем это может грозить.