Сергей Кузнецов - Живые и взрослые Страница 21

Но до конца каникул Гоша так и не появился.

3

Новый год был ужасен.

Накануне к тете Свете приехала тетя Галя, Галина Семеновна, Галка. Юркая, низенькая и черноволосая, она в самом деле напоминала птицу, а скрипучий голос довершал сходство.

Им обеим было уже под шестьдесят, и они дружили большую часть жизни: начиная с того времени, как еще молодыми оказались в одном партизанском отряде. Сейчас они жили в разных городах и виделись редко: только когда Галя приезжала в столицу. Прошлый раз это было два года назад, и Ника помнит, как папа шутил что-то про дым коромыслом и про то, что не буду мешать тетушке отдыхать.

Теперь Ника поняла, что папа имел в виду: в новогоднюю ночь тетя Света выставила на стол запотевшую бутылку водки, и подруги начали отмечать праздник, не дожидаясь полуночи. К тому моменту, когда в других домах открывают шампанское и ждут боя часов на главной башне, Ника сидит, забившись в угол, с ужасом слушая, как боевые подруги вспоминают войну: рейды в тыл мертвых, убийства офицеров, допросы пленных — почти всегда безрезультатные, мертвые куда больше боялись своего «черного отряда», армейской контрразведки, чем живых партизан, пусть даже и вооруженных серебряными ножами.

Вспоминала все больше Галина Семеновна, а тетя Света только наливала, поддакивала, да время от времени вставляла что-то вроде: «А помнишь, Галка, тогда в Шапетовке…»

— Конечно, помню! — откликалась Галка. — Нам тогда с Большой Земли привезли два ящика разрывных ртутных — вот пошла потеха! Мы втроем тогда целую зомби-команду положили: у них головы лопались, как воздушные шарики, только кровь во все стороны летела.

Тут тетя Света наконец заметила Нику.

— Иди спать, — махнула она рукой, — ты, Галка, мне совсем ребенка застращала. Не пугай девочку почем зря, у нее еще все впереди.

При словах «еще все впереди» Ника вздрогнула. У себя в комнате она легла и накрыла голову подушкой, но все равно из кухни доносился резкий голос Галины Семеновны: «Вся кожа слезла, только кости торчат. И я по этим костям — топором, топором! А оно орет таким тонким голосом, словно котенок плачет…»

Ника думала, что на самом деле прошедший год был очень хорошим: ушла из ненавистной «пятнашки», появились новые друзья, Марина, Лева и, главное, Гоша, — и вспоминала, как стояла на затоптанной площадке посреди гаражей, а Гоша спрыгнул, будто с неба, толкнул ее в снег — и тут на Вадика и его подручных обрушился град ледышек и снежков. Хороший был год — но скрипучий голос все равно пробивался сквозь стену, сквозь подушку, в самый мозг:

— …а Нинка видит: ниже колена ноги нет уже, только клочья свисают, ну и просит: девчата, серебряные пули есть у кого? Пристрелите меня, а? Не хочу завтра к вам с той стороны прийти…

«У нас тоже была война, — подумала Ника. — Маленькая, детская, но война. С засадами, обстрелами, ловушками. С настоящим страхом, настоящей болью, настоящей дружбой. Мне даже показалось — с настоящим предательством. И неважно, что в этой войне не было мертвых, что мы воевали живые против живых, все равно: живые бывают разные, и мертвые тоже бывают, теперь-то я это точно знаю. Жалко, что они ничего не помнят, — и, значит, даже если Майк встретит моих маму с папой, он не поймет, что это — они».

А потом Ника снова подумала про Гошу: ничего, мол, страшного, что Новый год получился такой дурацкий, все равно: впереди — десять дней каникул, они будут кататься на коньках, гулять, ходить в заброшенный дом разговаривать с Майком, она сходит к Гоше в гости, Гоша обещал, его мама расскажет про экспедицию, когда вернется, — и Ника засыпает, и улыбается во сне, а на кухне тетя Света задумчиво говорит:

— Красивый был такой офицер… прям как сейчас вижу, какое у него лицо изумленное было, когда я ему нож в сердце с первого удара загнала…

— Ну, поехали! — Ника разбегается и, расставив руки, скользит по ледяной дорожке. Тетя Света всегда ругается на нее — мол, раскатывают, раскатывают, а потом старые люди падают, ноги ломают. Но тети Светы рядом нет, некому Нику одернуть — и она доезжает до конца и со смехом бежит дальше, оборачиваясь через плечо на Леву.

Лед кончается, мальчик пытается затормозить, не может удержать равновесие и падает. У него такой растерянный вид, что Ника смеется. Лева густо краснеет и встает.

— Ладно, ерунда, — говорит он, — все нормально.

Они возвращаются из кино. Яркое, почти что летнее, солнце играет на белоснежных сугробах слева и справа от дороги. На чистом голубом небе — ни облачка. Настоящая новогодняя погода.

— Как ты думаешь, — говорит Ника, — удобно спросить Майка, почему его отец стал невозвращенцем?

Лева пожимает плечами. Он рад, что разговор ушел в сторону от неловкого падения:

— Конечно, удобно, — говорит он, — почему нет? Это же для нас невозвращенцы — предатели, а для мертвых — наверное, наоборот. Герои.

В школах, где училась Ника, учителя несколько раз рассказывали про невозвращенцев. Считалось, что мертвые сманивают живых, попавших в Заграничье, обещают — если те останутся, их ждет счастливая, сытая жизнь. Теперь Ника хорошо представляет, как все происходит: человеку показывают эти гаджеты — ай-по, видеомагнитофоны, машины, красивую удобную одежду, — и он решает остаться в Заграничье, забыть родных и друзей, не возвращаться. На уроках говорили, что потом невозвращенцы горько жалеют о сделанном, ведь жизнь у мертвых — тоскливая и тяжелая, вовсе не похожая на те обещания, которые давали невозвращенцам.

Ника немного разочарована. Когда Майк появился впервые, она подумала: «Ух ты, как это необычно — мертвый мальчик! Он столько сможет рассказать! Может быть, — надеялась Ника, — я лучше смогу представить, как теперь живут мои родители».

Но стоило послушать Майка внимательней — и оказалось, что ему особо и нечего рассказать. «Жизнь у мертвых мало отличается от нашей, — думает Ника. — Слов много непонятных — это да. Ипотека, закладная, ссуда, кредит. А так — то же самое, обыкновенная жизнь. Да и сам Майк — самый обыкновенный, ничуть не лучше ее одноклассников. Лева, например, гораздо умнее, а сравнивать Майка с Гошей — так просто смешно».

— Тебе Гоша не звонил? — спрашивает она Леву.

— Нет, — отвечает Лева и сразу мрачнеет.

«Странно, — думает Ника, — стоит мне спросить про Гошу, у Левы сразу портится настроение. Не понимаю — почему?»

— Как ты провела каникулы? — спрашивает Зиночка.

Ника смотрит на учительницу в недоумении. Попросила задержаться после урока, Ника думала — по поводу математической олимпиады, а вместо этого — спрашивает про каникулы.

— Нормально, — отвечает она, — в кино ходила, гуляла…

— С друзьями?

— Ну да, — отвечает Ника, — с Мариной и с Левой.

Вообще-то Зиночка нравится Нике: она не вредная, на уроках у нее интересно, математику Ника любит, на олимпиаде собирается победить. Но сейчас Ника нервничает: в первый день занятий Гоша так и не появился в школе. На переменке сбегала на первый этаж, позвонила из телефона-автомата — в трубке только длинные гудки. Вот бы когда пригодился движок: можно было бы позвонить Гоше, где бы он ни был! Ну ничего, со временем движки тоже научатся делать — делают же сейчас плееры и телевизоры. И не намного хуже, чем мертвые.

— А с Гошей ты дружишь? — спрашивает Зиночка.

— Да, — отвечает Ника и тут же добавляет: — С ним что-то случилось?

— Ну, не совсем с ним, — говорит Зиночка. — Нам звонили из района… его мама пропала в экспедиции на Белом море. Гоша с отцом ездили туда, на поиски — ничего не нашли.

— Гошина мама… погибла? — осторожно спрашивает Ника.

— Никто не знает, — отвечает Зиночка, — вообще-то считается, что мы никому не должны говорить об этом, но я подумала, что ты — его подруга и вообще должна понимать такие вещи…

Ника кивает: да, она должна понимать такие вещи, ну конечно. Но сейчас она ничего не понимает — как же так? Что будет теперь с Гошей?

— Видимо, Гошина мама сейчас мертвая, — говорит Зиночка, — но что случилось, так и непонятно. Из района нам намекнули, что, возможно, она сама не вернулась… ну, ты понимаешь? Решила остаться там.

Ника удивленно смотрит на Зиночку. Она не понимает: как же так? Гошина мама — невозвращенка? А как же Гошин папа, как же сам Гоша? Как она смогла их оставить?

— Я только тебе сказала, — говорит Зиночка, — потому что я думаю, что Гоше нужна будет поддержка его друзей. Он, наверное, очень переживает.

Переживает. Какое глупое слово! Разве это так называется? Может, у мертвых есть слова, чтобы говорить об этом? Но Зиночка не знает мертвых языков, и Ника толком тоже не знает — разве за один урок в неделю выучишь! — и вот поэтому они говорят на живом языке, но с каждой репликой живые слова теряют смысл, ссыхаются, мертвеют.