Андрей Валентинов - Нуар Страница 21

Ну что, пора? А то проснусь — и ничего не увижу. Интересно, девица все еще там? Должна быть, она здесь вроде экскурсовода. Ходячая инструкция в деревянных башмачках.

— Ой, молодой господин! Молодой господин! Вы помолились нашему Святому? Вы должны были обязательно вознести молитву, мне голос свыше был…

Да, с языком уже все в порядке. С пастушкой тоже — улыбается, глазками моргает. Луна-парк начинает программу. Для самых нетерпеливых первый номер уже на сцене. А если чуть глубже копнуть?

— Помолился. С большим успехом… Слушай, а чего ты ко мне пристала? Сидел на дереве, не трогал никого. У тебя дел других нет?

Сейчас плакать начнет… Уже плачет. Может, зря я так? Пастушка все-таки не компьютерный персонаж, а творение живое. Существует, чувствует, мыслит… Слезы льет.

— Я чем-то обидела молодого господина? Думала… Думала, молодой господин будет мне рад. Мы обычно встречаемся с молодым господином под деревом, я отпросилась у отца, пришла…

А имен-то и нет! Вероятно, можно выбрать любое, по вкусу. Вредный я человек, вместо того, чтобы кататься на карусели, начинаю разбирать механизм. Но если я не просто любитель поспать, а «коллега»…

— Ну-ка пойдем…

Церковь лучше оставить за деревьями, до реки далеко… А вот сюда можно. Холмик, кусты, лужок, какие-то серые камни… И никого. Как там пейзанка, не отстала? Не отстала, рядом бежит.

— Ой, молодой господин, вы идете так быстро…

— Уже пришел. Сядем! Да, прямо на траву.

Штаны я точно испачкаю, но это издержки производства, как и ее платье. Ничего, к следующему моему визиту отстирает. А вот тянуться ко мне не надо. Дистанция!

— Я спрашиваю, ты отвечаешь. Это будет как игра. Согласна?

— Да, молодой…

Горят глазенки!.. Если бы я работал над этой гравюрой, сценарий был бы прост. Юная пара, охи-вздохи, суровые родители, побег, само собой, разбойники.

— Разбойников в деревне давно видели?

Самое время испугаться и перейти на шепот. «Ой, не говорите о них!»

— Ой, не говорите о них, молодой господин! К нам не заходили, но в соседней деревне были, как раз три дня назад. Пограбили как есть всё! Тем, у кого дом побогаче, пятки огнем жгли, золота требовали. А девушек, каких поймали… Молодой господин, мне страшно, можно я ближе сяду? Если молодой господин меня обнимет, я сразу стану храбрее.

Ладно, пусть становится храбрее, пусть даже в ухо сопит.

— А танцевать ты умеешь?

Ого, прыгучая какая! Уже в полной боевой — руки вверх, подбородочек вздернут. Хороша пейзаночка, прямо как с картины! Стоп… А откуда же она еще?

— Что господин желает? Павану, которую знатные господа предпочитают? Или сальтареллу? Ее на карнавалах любят, она быстрая, пляшешь — себя забываешь. Я могу и тарантеллу, но ее сразу не станцуешь, трудная, все силы вытягивает.

Неплохая намечается культурная программа! На будущее надо учесть.

— Молодец! Я подумаю и скажу. А теперь — сказку. Страшную. Очень страшную! Можешь стоя, можешь сидя.

— Сказку… Зачем молодому господину страшная сказка? Солнце светит, мир Божий радуется, не нужен нам страх!

Красивые у нее глаза! Девчонка совсем, а смотрит по-взрослому, словно догадывается о чем-то. Или… Или что-то знает. Творение — всегда отсвет Творца.

— Во-первых, садись. Вот так, можно и ближе. Теперь я обниму тебя для храбрости…

«Во-вторых» ей, кажется, и не требуется. Снова сопит. Ничего, сейчас подбодрим.

— Страх надо страхом вышибать, вроде как клин клином. Ты разбойников боишься…

— Ой…

Ого, видать, и вправду боится, даже щеки цвет потеряли! Пуганые они тут. Странно, разбойники, вроде, не шибко кровожадные.

— А ты страшную сказку вспомни. Вот одно другим и перешибем.

Задумалась, брови свела… Интересно, что я надеюсь услышать? Во сне обычно общаешься сам с собой, симпатичные пейзаночки — просто спарринг-партнерши.

— Ну… Есть сказка про волка, который перекидываться умел. В человека, в смысле. И однажды пошел он на ярмарку…

Вот тебе и «сам с собой». Даже не слышал про такое. Но, может, читал когда-то и просто забыл?

— Очень страшно. Давай еще.

— Еще? Еще про девушку, которая любила белок. А злой лесной колдун решил заманить ее в самую чащу и сам белкой притворился… Но я еще страшнее знаю. Про человека, которому нельзя было умирать, но он умер… Ай!..

Главное, чтобы не убежала. За плечи держим, в глаза смотрим. И мягко, мягко, мягенько…

— Шею сдавил? Извини, это мне очень страшно стало. По-моему, подходящая сказка. Рассказывай!

— А… А молодой господин меня не выдаст? Это взрослая сказка, ее детям знать нельзя. А я еще маленькая!..

Ничего себе «маленькая»! Губами так и тянется… Э-э, нет, сладкое на потом. Все верно, во сне общаешься прежде всего с самим собой. Но это не обычный сон, здесь не только я хозяин. А может, не столько.

— Ну-у-у… Ладно, расскажу. Только пусть молодой господин меня крепче обнимет, а то сказка очень уж жуткая. Бабушка рассказывала, но не мне, а соседке, которая со священником не ладит. Тот человек тоже… Ой, лучше с самого начала. У одного крестьянина была плохая земля. Камни, песок, не росло ничего, прямо хоть пропадай. Что делать? Пошел он к сельскому колдуну, тот и посоветовал. Отправляйся, мол, если смелый, за горы, реку большую переплыви. Дальше, за холмами, стоит замок старого герцога. Герцог этот и добрый, и злой. Добрый потому, что землю дает и очень малый оброк требует. А земля там очень хорошая, быстро разбогатеть можно. Но за это старый герцог полную власть над человеком забирает. Не только над жизнью, но и над смертью. Захочет — ни в рай, ни в ад не пустит, а отправит в свою темницу — на остров, который между Жизнью и Смертью. К тому острову только один корабль ходит…

Кажется, зря я это затеял. Небо потемнело, ветер невесть откуда задул. И девушка куда-то пропала. Голос еще слышу, а под рукой что-то холодное. Не плоть живая — мертвое железо. Мокрый металл на пустой палубе.

— Того корабля все страшатся. Когда он в порт заходит, люди прячутся, лишний раз боятся увидеть. А что в темнице у герцога, никто не ведает. Говорят, хуже, чем в аду. Потому как человек сам себя пытает, пока в тень не превратится…

Вот и голоса нет. Ветер… Задувает прямо в лицо, не дает дышать, холодом сводит губы. Очень знакомый ветер — харматан, сахарский северо-восточник. Над песками он горячий, даже знойный, несмотря на зиму, но здесь, над океаном, быстро теряет тепло, превращаясь в ледяной атлантический норд-ост…

Общий план. Эль-Джадира.

Февраль 1945 года.

— Сначала до главной площади, — велел он шоферу, — потом к цитадели и направо, к арабскому рынку, где магазины.

Таксист, покладисто кивнув, тронул авто с места. Набрав скорость, пристроился в хвост идущему впереди армейскому грузовику, затем бросил быстрый взгляд в зеркальце заднего вида.

— Мсье, вы часом не из Америки? В смысле, из Штатов?

Ричард Грай невольно улыбнулся. Много лет назад, когда он впервые ехал по этому городу в такси, шофер задал ему именно этот вопрос.

— Не из Штатов. Неужели у меня акцент североамериканский?

Короткий стриженый затылок водителя дрогнул. Кажется, он тоже улыбнулся.

— Акцент! У этих янки, мсье, акцент бывает какой угодно, хоть русский, хоть китайский. У них там сейчас Вавилон, кто только не приезжает. Я это к тому, мсье, что если у вас чего на продажу имеется, я могу адресок подсказать. И цену хорошую дадут, и не обманут.

Американцев в городе было действительно много. Не то чтобы на каждом шагу, но машины с белыми звездами встречались часто, да и на тротуарах хватало рослых парней в знакомой форме. Наверняка имелись и те, что в штатском, недаром водитель проявил интерес.

— Про магазины, что у рынка, вы, мсье, в путеводителе прочитали? Так это прежде было, до войны. Сейчас все закрыто, а что не закрыто, то арабы перекупили. Ничего там приличного, я вам скажу, и нет. Но воля ваша, надо будет, повернем.

Отвечать Ричард Грай не стал, лишь кивнул молча. Город за окном таксомотора не слишком изменился. Когда бывший штабс-капитан уезжал, американцев в нем было еще больше. Касабланка не справлялась с огромным военным грузопотоком, и часть кораблей янки стали направлять в здешний порт. Обратно везли беженцев. Американские власти, внезапно подобрев, предложили всем желающим покинуть негостеприимный Старый Свет. Многие, хлебнув лиха в родной Европе, прельстились, и Эль-Джадира начала быстро пустеть. Тогда Ричард Грай и продал аптеку. Доходы оставались высокими, но перспектива была слишком очевидной. Жан Марселец это тоже понял и засобирался в дальний путь. Его прельщали Североамериканские Штаты, но для начала следовало, как он выражался, ликвидировать дела. Вышло иначе. Дела остались, пропал сам Марселец.

— Площадь Перемирия, — напомнил шофер. — Вы интересовались, мсье. Остановимся?