Александр Полещук - Звездный человек Страница 21

— Не вижу разницы, — сказал Дмитрий Дмитриевич, — не вижу!

— Нет, это ужасно, — сказал Пшеничный, — ужасно! Мы делились своими высококвалифицированными заключениями черт знает с кем! Это моя оплошность, моя вина, я объявляю выговор начальнику отдела кадров. Вам, товарищ Михантьев, тоже выговор, третий по счету, если мне не изменяет память. Я должен быть требовательным к себе, должен! Совет окончен! Решения мы не примем!

В наступившей тишине явственно раздался голос заместителя директора по хозяйственной части:

— Но, Павел Александрович, мы… мы сами могли бы стать бессмертными…

Заместитель директора остановился, глаза, его уставились на дверь: там стоял смущенный милиционер в полной форме; из-за его плеча выглядывал начальник отдела кадров,

— Вот этот гражданин, — начальник отдела кадров пальцем указал на Человека, — совсем без паспорта.

Милиционер удивленно спросил Человека:

— У вас действительно совсем нет паспорта?

Дмитрий Дмитриевич и Коля стали наперебой объяснять милиционеру сложившуюся ситуацию, и они втроем вышли в коридор.

Милиционер сказал:

— Пройдемте, — и вышел из института первым.

Авторы поплелись за ним. Сотрудники, прильнув к стеклам, наблюдали их бесславный уход.

— Да ведь мы сами, сами могли бы стать бессмертными! Как это нам в голову не пришло?

— Мы? — сказал Пшеничный и в задумчивости так сильно укусил оправу очков, что лязгнули зубы.

— Хе-хе-хе, — вдруг рассмеялся «Старик». — Круты вы, батенька, не помню вашу фамилию…

— Пшеничный, — подсказал Павел Александрович. — Вот, вот, Пшеничный, круты вы… Ученый совет нужно проводить без милиционера… Да, да… Получается несозвучие, диссонанс, диссонанс получается… между возможностями института и тем направлением, которое придает ученому совету товарищ… не помню вашу фамилию…

— Пшеничный! — в один голос сказали сотрудники.

— Да, да, Пшеничный… Это напоминает одну рыбу, забыл как ее название… а, рыбу слон…

Зал задрожал от смеха, даже Пшеничный сдержанно засмеялся негромким, сухим смешком.

У «Старика» в уголке глаза сверкнула маленькая слезка.

— Я оговорился, — сказал он, — только оговорился… Я хотел сказать: рыба… рыба сом. Да, и вы все похожи на этого сома. У него могучие мускулы, а плавников почти нет, и лежит он себе в тине всю свою жизнь…

«Старик» протянул руку к подносу с леденцами, нащупал зеленый конус, который положил Коля, и поднес его к глазам.

— Мне, — сказал он, — хе-хе… уже терять нечего… Слабеет память. Я его съем, съем его… — И с этими словами «Старик» отправил в рот конус Челвека.

Зал застыл, все с любопытством следили за тем, как «Старик» старательно разжевывает пилюлю.

— Очень приятное ощущение, — сказал «Старик», — вы можете мне позавидовать… И если бы разобрались в сути дела, то все, все могли бы получить по такому угощению, хе-хе-хе…

И здесь произошло совершенно неожиданное. Смех «Старика», слабый, еле слышный, постепенно креп, голос его становился все звучнее, насыщеннее, громче. И через секунду «Старик» хохотал совсем «молодым» смехом.

— Что с ним?! — закричали сотрудники. — Смотрите! Что с ним происходит?

Густой румянец прилил к щекам «Старика»; казалось, что его морщины разгладились, а когда по его белоснежной бороде побежала от корней волос черная полоса, сомнения исчезли: конус был не выдумкой. «Старик» на глазах становился молодым! Вот он стал на ноги и осторожно попробовал их выпрямить… И ноги выпрямились! «Старик» уставился на свои руки, на которых вместо ссохшейся, морщинистой кожи теперь была молодая, чуть розовая кожа… А лицо! Вздох пронесся по залу. Это было не его лицо — это было лицо молодого человека; ему можно было дать не больше тридцати лет, если бы его не старила густая борода, теперь уже почти целиком черная, только на самом конце клинышка бородки белел островок седины.

— Зеркало! — громко и властно сказал «Старик», и только сейчас сотрудники вспомнили, что он не «Старик», а академик Коршунов, смелый ученый и энергичный организатор, веселый и. напористый человек.

Наталья Степановна вытащила из своей сумки маленькое зеркальце и протянула его «Старику».

— Я молод! — закричал он. — Молод! Слышите?! Друзья! Я не могу прийти в себя от счастья… Это драгоценные листики, — сказал он, отбирая у Пшеничного заявку Человека, — драгоценные. И наш институт непременно займется этим вопросом.

— Но мне кажется, что… — начал было Пшеничный. Но академик Коршунов его прервал:

— А мне кажется, товарищ Пшеничный, что в этом институте все-таки я директор. И с сегодняшнего дня считайте, что я вернулся из отпуска — …

— Э, нет! — воскликнул Пшеничный, быстрым, как молния, движением вырвав заявку Человека из рук академика. — Нет, нет! Еще нужно доказать, все доказать! Вам нужно уйти на покой. По старости, по старости…

— Но я молод… Черт возьми, я ужасно, ужасно хочу есть, не просто есть, а ужасно… Я молод, великолепно себя чувствую. Мы еще поработаем, товарищи…

— А ваши документы! — Теперь Павел Александрович уже кричал. — А ваши документы, ведь вам за девяносто, за девяносто! За девяносто!

— Да, моим документам за девяносто, а мне, мне двадцать пять!

Зал разразился громом аплодисментов. Разгневанный Пшеничный выбежал из зала заседания.

Долго еще шумели сотрудники, а потом допоздна горел свет в зале, и Наталья Степановна все носила и носила папки с делами и отчетами за прошлые годы… Академик Коршунов время от времени хватался за голову и говорил:

— Вот проходимец, вот проходимец этот Пшеничный!.. А вы, Наталья Степановна, завтра же разыщите этих авторов. Завтра же, слышите?

КУБИК

Есть между утренним и вечерним приемами час, когда в отделении милиции все затихает. Исчезают прописывающиеся, выписывающиеся и взволнованные подростки с новенькими паспортами; разбегаются хохотуньи-комендантши с пухлыми, похожими на старинные рукописи домовыми книгами; медленно и важно проходят по коридору ответственные дворники; метеором проносится санитарный врач — женщина огромного роста с твердым взглядом и мужским голосом, — заглянет в каждый кабинет и что-то быстро-быстро скажет про акт или штраф, про мусор и копоть… И наступает тишина.

Именно в такой час Коля, Человек и Дмитрий Дмитриевич появились в дверях отделения милиции. Милиционер ввел их в большую комнату, остановился перед дверью с надписью: «Начальник отделения», сказал:

— Сюда, граждане, — и, поправив пояс, негромко постучал.

— Войдите! — послышалось из-за двери. Они вошли.

— Товарищ начальник, ваше приказание выполнено! — доложил милиционер. — Вот эти граждане…

— Можете идти, Авдеев, — сказал начальник отделения. Он внимательно оглядел всех троих, задержав на мгновение взгляд на лице Человека. — Садитесь, товарищи… Вы извините меня, но мне звонили из института, и я не мог не вмешаться… Так кто из вас без паспорта?

— Вот он, Человек, — сказал Дмитрий Дмитриевич, — а мы с ним…

— Где же ваш паспорт? Потеряли?

— Он не потерял паспорт, — сказал Коля.

— Не терял? Значит, украли?

— Он не знает, что такое паспорт.

— Я не совсем понимаю… На вид этому гражданину, — он кивнул в сторону Человека, — лет тридцать пять, сорок…

Все заулыбались.

— Я намного ошибся? — осведомился начальник.

— Во много раз, — улыбнулся Дмитрий Дмитриевич.

— Допустим… Как вы сказали? Во много раз?! — Начальник отделения взглянул на Дмитрия Дмитриевича. — Ну хорошо, во всяком случае, ему больше шестнадцати, а в нашем государстве паспорт дают с шестнадцати лет.

— Вы ему покажите и объясните, что такое паспорт, — сказал Коля. — Он понятливый.

— Покажите — пойму, — рявкнул Человек. Начальник отделения вздрогнул.

— А почему у вас голос такой? — спросил он.

— Это не мое изобретение. Я не говорю в вашем диапазоне частот.

— В диапазоне… А что такое паспорт — не знаете, — заметил начальник отделения, вглядываясь в его лицо.

— Он не с нашей планеты, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Он неземной.

Наступило продолжительное молчание. Затем начальник попросил не морочить ему голову.

Тогда Коля и Дмитрий Дмитриевич рассказали все: о появлении Человека, о его столкновении с электричкой, о больнице, о заявке на «Способ физического бессмертия» и о сегодняшнем ученом совете.

Начальник отделения качал головой недоверчиво, насмешливо улыбался, но каждый раз, когда глаза его встречались с зелеными, без зрачков, глазами Человека, улыбка его исчезала, и он принимался усиленно тереть лоб.

— Понимаю, — сказал наконец он. — Все теперь понятно. Ну и ну! Никогда в жизни не поверил бы…

Он достал из стола чей-то паспорт, показал его Человеку и пустился было в объяснения, но Человек перебил его.