Александр Беляев - Человек, нашедший свое лицо Страница 22

Престо приветствовал хозяина и вышел из машины. Он хотел бы снять одну-две комнаты. В отелях слишком шумно, ему же необходимо отдохнуть и немного поработать над своей книгой. Он журналист и немного писатель. Смит, Адам Смит.

Старик испытующе смотрел на Престо. Многие туристы, которые хотели устроиться подешевле, обращались к парковым сторожам с просьбою поселиться у них. Каждый такой турист выдумывал различные причины, почему ему в гостинице «неудобно».

Администрация парка неодобрительно относилась к тому, что туристы останавливались у сторожей. От этого страдали интересы владельцев отелей. Поэтому служащие парка, как ни хотелось им заработать, только в редких случаях принимали жильцов-туристов под видом родственников или друзей.

Престо заметил, что сторож колеблется, и поспешил сказать:

— Я буду платить вам столько же, сколько возьмут с меня в отеле… даже больше.

— Но у меня вы не найдёте тех удобств, — возразил сторож, видимо, сдаваясь.

— Я неприхотлив. Стол, стул, кровать, простой обед, больше мне ничего не требуется, — сказал Престо. — Мне нужна только тишина, а здесь, кажется, тихо.

— Да, если не считать шума гейзеров. Но к нему скоро привыкаешь и не замечаешь. Что же, посмотрите.

Хозяин провёл Престо в дом. Это была совсем не такая маленькая хижина, какою казалась издали. В доме было три комнаты, — одна из них довольно большая, — кухня и даже ванная. В маленькой комнате, которую хозяин показал только мельком. Престо заметил кровать с пологом, туалетный столик с зеркалом и маленькие женские туфли. В комнате хозяина стояла узкая кровать, довольно большой письменный стол, шкаф с книгами. На стенах висели хорошо изготовленные чучела птиц и барометр. Над письменным столом, в овальных рамках — небольшие портреты Дарвина и Геккеля, которые немало удивили Престо.

— Здесь у нас нечто вроде гостиной и парадной столовой, — указал хозяин на большую комнату, — но обычно мы обедаем в кухне.

— У вас большая семья? — с некоторой опаской спросил Престо.

— Я и племянница, — ответил хозяин. — Вот эту комнату я могу предложить вам.

Окна и дверь выходили в цветник, на холме росли сосны. Престо понравилась комната, и договор был заключён, чемоданы внесены, шофёр отпущен.

— Как только Эллен вернётся, она приведёт в порядок вашу комнату. А пока идёмте в кухню, я приготовлю чай. Наверно, с дороги пить хочется.

— Вы очень любезны, мистер…

— Простите, я ещё не назвал своего имени. Джон Барри.

За чаем Барри рассказывал Престо, сколько в парке буйволов, оленей, серн, медведей, какие живут птицы. Со многими обитателями парка Барри жил в дружбе, — некоторые медведи брали даже хлеб из его рук. Потом он начал рассказывать о деревьях, о необычайных растениях, и не только Йолстоунского парка. Кое-что из его рассказов было уже известно Престо по справочникам и путеводителям, — о гигантском росте и толщине секвой, о том, как на одном срезе с пня секвойи стояло пианино, сидело четверо музыкантов и ещё оставалось место для шестнадцати пар танцующих, как на другом срезе был поставлен домик, вмещавший типографию, где печатались «Известия дерева-гиганта». Как для Парижской выставки в тысяча девятисотом году американцы заготовили из секвойи «величайшую в мире доску», и эта доска так и осталась в Америке: ни один пароход не брался перевезти её в Европу целиком.

Подобные истории рассказывались всеми гидами падким на «колоссальные масштабы» американским туристам. Но ведь Барри был простым сторожем, и его знания, его правильная литературная речь удивляли Престо.

— Вы знаете историю названия секвойи? — спросил, улыбаясь, Барри. — Среди индейских вождей был один, которого звали Секвойя. Вы ошибётесь, если подумаете о нём, что это был дикарь, потрясающий томагавком, охотник за скальпами. Он был очень культурный человек, изобретатель индейской письменности. В его честь индейцы и назвали дерево секвойей. Американские секвойи были открыты учёными менее ста лет тому назад и названы «калифорнийскими соснами», или «мамонтовыми деревьями» Мамонтовыми, может быть, потому, что голые сухие суки старых секвой напоминают бивни мамонта. Первый, изучивший секвойю ботаник-англичанин захотел увековечить имя английского героя, полководца Веллингтона, и в честь его назвал дерево «Веллингтониа гигантеа». Но американцы обиделись, запротестовали: их американское дерево назвать именем англичанина, да ещё генерала! И американские ботаники назвали дерево по имени своего национального героя, Вашингтона: «Вашингтониа гигантеа». Однако позднее выяснилось, что то и другое название неправильно, так как новое дерево представляло собою новый вид, но не новый род. Поэтому вполне заслуженное название «гигантеа» могло быть оставлено, но родовое название должно быть иное, какое имело уже ранее известное дерево того же рода — «Секвойа семпервиренс» — секвойа вечноживущая. Так вождь индейцев победил национальных героев Англии и Америки. Эту историю гиды не очень охотно рассказывают туристам-американцам и англичанам, чтобы не оскорбить их национальное самолюбие.

— Мистер Барри! — не выдержал Престо. — Вы так много знаете. Почему же вы служите сторожем, а не заняли место по крайней мере гида?

— Именно потому, что много знаю, — с печальной улыбкой ответил Барри. — Да сторожем и спокойнее. Надо быть благодарным судьбе и за это.

— Но ведь вы человек образованный! — горячился Престо.

— Это я перед вами, пришлым человеком, так разболтался. — И, помолчав, Барри спросил: — Вы не из Гарднеровского газетного треста?

— Нет, нет! Можете быть со мною совершенно откровенны! — поспешил успокоить Престо.

— Да, я имею высшее образование, — сказал Барри. — Биолог. Был учителем, но изгнан за вольнодумство.

Престо вспомнил портреты Дарвина и Геккеля и догадался, в чём заключалось вольнодумство умного, высокообразованного учителя.

Ещё одна область жизни, которая не допускалась в киностудию Питча! Сценаристы, если и слыхали о таких жизненных драмах и конфликтах, то не интересовались ими хотя бы потому, что хозяева кинопредприятий боялись подобных тем, как огня.

«А между тем чем не сюжет? Взять хотя бы „обезьяний процесс“!» — подумал Престо.

— Администрация парка даже не подозревает, что я имею диплом Гарвард-колледжа, — продолжал Барри.

— Гарвард-колледж! Знаю. Как же. Старейший университет в Штатах, — сказал Престо. — Но вам, я думаю, нелегко живётся, и вы не один?

— Что же делать? Эллен — сирота. Дочь моей покойной сестры. В городах ей работы не найти. Пробовала, но безуспешно. Она ведёт у меня домашнее хозяйство. Если случается, на стороне работает. Ей обещают место судомойки в отеле. Она у меня молодец! — сказал он с любовью и, посмотрев на стенные часы, добавил уже с некоторым беспокойством: — Что-то она запоздала, уже совсем стемнело.

В этот самый момент за окном послышался весёлый собачий лай и детский, как показалось Престо, голосок:

— Тише, Пип! Сумасшедший!

— Вот и они! — радостно воскликнул Барри.

Через минуту в широко открытую дверь вбежала собака, запряжённая в маленькую колясочку, и остановилась против хозяина, весело лая и помахивая хвостом. Вслед за собакой вошла молодая девушка. Её каштановые коротко остриженные волосы придавали ей мальчишеский вид. Привычным глазом артиста Престо окинул её фигуру. Средний рост, безукоризненное сложение, крепкое, подвижное тело. На девушке была простая белая блузка с низким вырезом ворота и короткими рукавами, клетчатая короткая юбка. Голые загорелые ноги, обутые в сандалии. Почти бронзовый загар кожи южанки. Её лицо нельзя было назвать вполне красивым, — чуть-чуть вздёрнутый нос, полные губы, как-то по-детски сложенные, быстрый и умный взгляд карих глаз, — но в этом лице была та миловидность, которая привлекает больше красоты. В каждом её движении чувствовался избыток сил и жизнь. Вошла она запыхавшейся от быстрой ходьбы и воскликнула, обращаясь к собаке:

— Безобразник! едва не вывернул тележку… Купила муки, сахару… — Тут она увидела Престо и, ничуть не смущаясь, сказала: — Здравствуйте, мистер. Добрый вечер — как будто была давно с ним знакома.

Престо с улыбкой раскланялся с ней.

Это неожиданное появление запряжённой в тележку собаки в сопровождении девушки напомнило Престо цирковую сцену его юных лет. Ему вдруг стало радостно и весело.

А девушка прикрикнула на Пипа:

— Стой смирно! Сейчас распрягу! — и начала вынимать из тележки кульки и пакеты.

— Да ты познакомься с гостем как следует! — сказал Барри, ласково глядя на девушку.

— Ай, и правда. Всё торопишься. Простите! — воскликнула она, немного смутившись. — Я только освобожу Пипа от его сбруи. А то он опять наделает бед.