Михаил Попов - Плерома Страница 23

— Летим!

Не торопясь перевалив через хрустальный саркофаг центра, Вадим на некоторое время завис над речным руслом, ровным в этом месте, как канал. Ивовые облака почти наглухо укутывали с обоих берегов коричневатый поток. Пешеходный мост напоминал деталь алюминиевого конструктора, поставленную концами на берега. Направо от робкой реки лежала крохотная родина Вадима. Среди разреженных взглядом сверху садов-парков разлеглись строения княжеской усадьбы, обнаруживая неожиданное и даже гармоническое единство. Как будто древний архитектор предполагал, что будущие ценители его замысла смогут в прямом смысле слова витать в облаках.

— Ну что, куда? — спросил воздушный водитель.

— Туда.

Княжеская усадьба соединялась с основным телом города полукилометровой вымощенной булыжником тополиной аллеей, проложенной перпендикулярно аллее ивовой и вымощенной водою. По булыжнику тащился автобус, княжеские садовники ехали на работу. На геликоптере или скутере было бы куда быстрее, но очень многие граждане «Нового Света» не выносили этого «летательства». Переплетение внешней патриархальности с самой продвинутой технической начинкой — вещь обычная для всех небольших городов вроде Калинова. И таких пруд пруди на любом материке.

Тополевая колея врезалась в скопление двух-трехэтажных домов, застройки середины двадцатого века. С другой стороны из толпы разновысоких коробок в разных направлениях вытекали три асфальтовые улицы, машин было немного, в основном поливальные. Хотя было отлично известно, что нынешний пешеход не мусорит. Из какого бы века ни был вызван к нынешней жизни. Внизу пучок железнодорожных веток, одна загнулась вправо, и вот уж уперлась в серую окаменелость цемзавода, по второй дерзко наяривает дрезина. Надо понимать, путеиные егеря. Проверка шпало-рельсовых скреплений. Работа настолько же нужная в городе, как и поливка улиц. А мотороремонтный завод теперь галерея. Вадим слышал, что весьма даже приличная; есть работы, каких даже в самой Калуге не сыщешь. Площадь перед автовокзалом: тут тебе и книжный, тут тебе и хозяйственный, усмехнулся ироническим, невеселым смешком Вадим; налево от площади стадион с одной трибуной и какой-то беготней в центре поля. Спортивный образ жизни не то что бы возобладал в городе, но последователей имеет. По правому борту — парниковые дачные участки, примыкающие к вокзальной площади. Вот он и переулок, разрезающий их на два ломтя, дальше неглубокий овраг с родником и мостом, за оврагом — аккуратные еловые посадки. За посадками опять жилые кубики. Три гордые девятиэтажки, среди толпы пятиэтажных зданий.

— Ой, это мы к нам, что ли летим, на Отшиб?

Вадим довольно резко повернул баранку, так что девушку изрядно встряхнуло, пусть избавится от ненужной иллюзии.

— Нет, у нас просто ознакомительный облет.

— А я уж было подумала…

— Что, что?

Люба спокойно, но не без вкрадчивости проговорила:

— Папа и мама сказали, чтобы я пригласила тебя в гости. К нам.

— Папа и мама?

— Даже больше папа. Я им рассказывала про тебя, они же тоже приходят. Вот они и захотели. На чай. И я подумала, что мы сейчас прямо и прилетим. Такое совпадение.

— На чай?

Спросил Вадим изменившимся голосом. Можно было подумать, что невинное предложение девушки поставило его в затруднительное положение. Люба тихо удивлялась. Что-то тут нечисто с этим «чаем». Или только кажется?

Аппарат парил, описывая широкий полукруг. Звук полета напоминал тот, что появляется при проведении ладонью по гладкой ткани. Такое впечатление, что машина заразилась сомнениями пилота, стала притормаживать, готовясь совсем зависнуть.

Вадим с Любой были неодиноки под молочными небесами. Над пестрой картой города в разных направлениях с разной скоростью передвигалось еще с полдюжины летательных аппаратов разного размера.

— Да, — сказал Вадим, — движение не назовешь оживленным.

Люба пожала плечами, она не поняла, к чему ведет собеседник. В той, прежней жизни небо над Калиновым тоже не было запружено лайнерами. Меняет тему разговора? Нет, все-таки приглашение его явно испугало!

— И ведь всякий может воспользоваться леталкой в любой момент. Есть машины с автопилотами, но люди предпочитают пешком или на допотопном транспорте.

— На автобусе?

— Да. Иногда на автобусе, или потребуют какой-нибудь «порш», чтобы снять старинный комплекс. Или, наоборот, дилижанс, даже не соображая, что это такое. Правда, говорят, глобальная мода на кареты и каноэ прошла. А так вообще, мальчишки да врачи, вот основные клиенты такой замечательной, полезной штуки, как аэрослужба. Люди оказались по своей природе консервативнее, чем было принято о них думать. Цепляются за осколки прежней жизни. Причем, больше даже те, кто уже прошел через «процедуру». Что я говорю, в основном они. И это наблюдается в самых разных частях планеты. Нет народов более, если так можно сказать, современных и менее. Некоторые психологи считают все это протестной реакцией на произошедшее. То есть в некотором смысле можно считать, что человечество «не утвердило», внутренне не ратифицировало Плерому. Но, вместе с тем, когда нужно совершить действительно дальнее путешествие, все охотно прибегают к кабинам мгновенной транспортировки. Противоречив все-таки человек.

Люба молча слушала, сидя как отличница, положив ладони на колени, стараясь показать, что она благодарна за сообщаемые сведения. Стоило какой-нибудь фразе Вадима сделаться лекторской, блеснуть мертвенным лоском заученности, Люба опоминалась и мрачнела. Конечно, как же она могла забыть обо всем этом светлом кошмаре.

Люба начинала чувствовать какую-то неопределенную ответственность, как будто она часть серьезного и не до конца понятного мероприятия. Может быть, даже эксперимента. Правда, довольно часто она напрочь забывала про все это и, в общем, довольно быстро свыкалась со странностью окружающей обстановки.

Скорость полета сошла на нет, «шорох ткани» исчез.

Сейчас Вадим скажет еще что-нибудь важное, решила Люба.

— Знаешь что?

— Нет.

— Давай-ка мы сейчас завернем к одному моему приятелю. К однокласснику. Он очень интересный человек. Тебе, наверно, немного надоело слушать меня одного, а он пожил, много видел, много знает. Он из касты бессмертных, так называют тех, кто еще не умирал.

Девушка ничего не успела ответить, как спуск уже начался. Причем весьма крутой и стремительный. «Валерик, ты где?» — крикнул Вадим в приборную доску, где, надо понимать, было устройство для связи. «А-а, на рабочем месте? Тем лучше!»

Геликоптер смягчил кривую спуска, взял правее, прогладил воздух над уже неоднократно упоминавшейся площадью, бросил стремительную круглую тень на спины коров, что паслись на лугу, вклинившемся в пригородную застройку, уважительно обогнул собрание белых монастырских построек. Несмотря на это, с соборной колокольни донеслось биение меди, словно бы вызванное движением стремительного аппарата. «Церковь теперь отделена от времени», — прокричал Вадим. Они уже подлетали к нужному месту. Верстах в трех от Калинова, на берегу внезапного пруда, выступало из травянистого берега странное здание, — шар, сидящий по пояс в земле. Вокруг ни дорог, ни коров.

— Что это? — спросила Люба.

— Музей.

— Музей? Раньше ведь его не было, да?

Вадим даже не счел нужным отвечать, он вышагнул из приземлившегося геликоптера и быстро пошел к зданию. Оно было немаленьким — метров пятнадцать в высоту. По виду — из непрозрачного стекла, гладкое, лоснящееся. Люба, не без труда отстегнувшись, поспешила за ним, оставаться одной ей было в этом месте неприятно. Когда они приблизились к куполу, раздвинулись створки до этого никак не обозначенной двери. За ними угадывался пасмурный, просторный холл. В дверном проеме стоял человек в белом костюме. Старик в белом костюме. И улыбался, чуть прищурившись.

Они переходили из зала в зал. Приземистая девушка с русым хвостом и стройный старикан с драгоценной тростью. Она глазела по сторонам, он говорил. Залы располагались закругленной анфиладой и заполнены были экспонатами исключительно одного рода — хронометрами. Самыми разными: крошечными, старинными, напольными, непонятной конструкции, с огромными циферблатами, в виде трубы с глазком, где мелькали рыжие огоньки, брегетами на цепочке и еще, еще, еще всякими иными. Сверкало золото, тускло блестело драгоценное дерево, играли драгоценные камни, висели цепи, маятники, гири, прямо на каменном полу были расчерчены какие-то круги, разделенные бороздками и расписанные непонятными фигурками.

— Объединяет все эти механизмы только одно, — говорил Валерий Андреевич Тихоненко, по-хозяйски помахивая черной изящной тростью в сторону стендов, — все они неисправны.

Люба подошла поближе к одной из витрин, там стояла шеренга песочных измерителей времени. Некоторые из них содержали песочную массу в верхних емкостях, не просыпая ни песчинки в нижние. Если присмотреться, то начинаешь понимать, как это ненормально.