Павел Иевлев - Телефон Господень Страница 23

Лифт, естественно, не работал. Впрочем, это меня не удивило, да и не огорчило особенно — пятый этаж, ерунда. Вот только чемодан на колесиках... Уныло и однообразно чертыхаясь, я преодолевал пролет за пролетом, оставляя за собой «следы снежного человека» — мокрые отпечатки от потерявших всякую благопристойность туфель и комья снега, обильно запасенные в штанинах. Не простудиться бы... Искомая дверь уже не вызвала никаких эмоций — дверь как дверь, деревянная. Покрашена в дебильно-жизнерадостный розовый цвет. Главное — ключ подошел. А то хорош бы я был, в новогоднюю ночь на лестничной площадке... И вот — вступаю в права владения. После смутного сумрака лестницы, в прихожей оказалось темно как в гробу. Некоторое время я шарил по стене руками в поисках выключателя. Логику квартиростроителей иногда постигнуть невозможно — вожделенная клавиша оказалась за углом коридора. Впрочем, значение это имело сугубо академическое — щелчок отнюдь не отозвался вспышкой света, я только зря зажмурился в ожидании. Оставалось только приступить к поискам фонарика в недрах моего полусамоходного чемодана.

Мои новые коллеги обещали позаботиться о некотором минимуме временных удобств в новой квартире, поэтому увидев на кухне простенький стол и пару табуреток, я не удивился. Удивился я другому — на одной из табуреток спокойно сидел человек, а на столе горела заботливо установленная в рюмке тонкая церковная свечка. Слово «удивился», пожалуй, будет некоторым (изрядным, по правде говоря) преуменьшением силы испытанных мной эмоций — если бы не тяжеленный чемодан, я бы, наверное, подпрыгнул на полметра. А так — выпустил изо рта первую пришедшую в голову фразу:

— Что, света нет?

— Почему нет? Вот он... — Непонятный мужик кивнул на свечку, вызвав заметное колебание пламени.

— А... ну... ммда-а-а, — Такой компрессии в моем речевом аппарате подверглись очевидные, в общем, вопросы: «Ты кто такой? Что ты здесь делаешь? Что, черт побери, вообще происходит?»

— Ты присаживайся, — незнакомец указал жестом на табуретку.

С трудом преодолевая ступорозное состояние, я придвинул табурет к столу и медленно на него опустился. Молчание затягивалось. В моей голове вспыхивали и гасли идиотские фразы типа: «А, что, электричества нет?» или «Экая погода-то нынче...», но с воспроизведением звука что-то не ладилось — открывая рот, я ничего не мог сказать, и закрывал его обратно. Мужика, кажется, мои мучения никак не интересовали — он молча смотрел на огонек свечи, явно не желая прояснять ситуацию. В конце концов, мой ступор стал переходить в глухое раздражение, и я откровенно уставился на незнакомца, перебирая и отбрасывая варианты: «Бомж? Новый сотрудник? Бандит?» — нет, явно не то... Не похож был ночной гость ни на приблудившегося в пустую квартиру бомжа, ни на провинциального бизнесмена, ни тем более на налетчика. Если уж судить по внешности, то он скорее вызывал ассоциации с молодым университетским профессором какой-либо бессмысленной гуманитарной науки — философии там, или даже этики: аккуратнейшая бородка клинышком, тонкие черты интеллигентного лица, гладкие ухоженные волосы до плеч, темный красивый плащ — только очков в тонкой оправе не хватало для полноты образа. Такие преподаватели обычно слегка томны, язвительны, бравируют нестандартностью мышления и пользуются бешеной популярностью у романтических студенток...

— Афанасий, — неожиданно сказал «профессор» и, помолчав, добавил:

— Водку привез?

- Кто? — снова обалдел я. Это имя настолько не подходило к рафинированной внешности, что картина мира рассыпалась окончательно.

— Афанасий — я, а водку привез — ты. Ведь привез?

— Ну...

— Доставай.

Сраженный наповал такой непосредственностью, я полез в недра чемодана. Вынырнув из его глубин с бутылкой «Финляндии», обнаружил на столе две тонкие хрустальные рюмки и глиняную плошку с маринованными грибами, столь грубую и аляповатую, что в голове промелькнула сумасшедшая мысль: «Может он археолог?».

— Местные коллеги обеспечили, — ответил на невысказанный вопрос «Афанасий».

Обыденность этой фразы неожиданно привела мое сознание в равновесие и «вопрос вечера» наконец был задан:

— А что вы, собственно, здесь делаете?

— Живу, — нимало не смутившись сказал этот странный человек.

— Но, простите, это я здесь живу...

— Так живи, я разве против?

— Но...

— С наступающим!

В протянутой ко мне руке уже была полная рюмка, в несуразной плошке торчали две тонкие серебряные вилки и, осознав величие принципа «без ста грамм не разберешься», я сдался:

— И вас также!

— Лучше на «ты», — отозвался мой невозмутимый собеседник, и лихо выпил, показав изрядную к этому делу привычку.

— Тем не менее, хотелось бы... — снова начал я...

— Давай по второй, — рюмки снова были полны, — за встречу!

Выпили. Закусили божественно вкусными грибочками.

— И все таки...

— Разговор в этой стране начинается после третьей, — рюмка уже в руке, — твое здоровье!

Недаром алхимики называли спирт «водой жизни» — внутри наконец-то развернулся плотный узел, отпустило напряжение дальней дороги и даже неожиданная ситуация перестала выглядеть столь дикой. В конце концов, что за Новый Год без собутыльника? Тем более, что человек этот, несмотря на очевидную эксцентричность, казался в этом качестве вполне приемлем...

— Простите, Афанасий, но вы, то есть ты — кто такой?

— Я? — собеседник неожиданно широко улыбнулся, продемонстрировав мелкие острые зубы, — я домовой!

— Мой домовой?!!!

— Почему твой? Твой в Москве остался. Ты ведь лапоточек ему для переезда не предложил? А я — свой собственный.

— Какой еще «лапоточек»?

— Ну, — Афанасий поморщился, — положено так. Не знаешь что ли? Кладешь за печку, или хотя бы за плиту, лапоть, просишь вежливо так: «Дедушка, не побрезгуй, поезжай со мной в новый дом, на новое хозяйство...»

— И что, поехал бы?

— Нет, конечно. Ищи дурака, из Москвы в провинцию ехать... Но — традиция...

Ситуация в сознании, даже расширенном принятым вовнутрь алкоголем, никак не укладывалась: на неумного шутника мой ночной собеседник никак не походил, но, с другой стороны, домовой — это как-то чересчур...

Глубокое сомнение, отражающееся на моем лице, явно забавляло Афанасия.

— Что, не верится? Ну смотри...

Ловко повернувшись на табурете, он запустил руку под стол и извлек оттуда здоровенную елку. В кухне ярко запахло снегом, морозом и хвоей.

— Что это за Новый год, да без елочки?

Я растерянно заглянул под стол — его размеры явно не позволяли уместить там такое дерево. Тем временем уже откуда-то появилось ведро с песком и новогодний символ был прочно установлен в углу помещения. Причем, похоже, что Афанасий даже не вставал с табурета...

— Есть еще сомнения? Ну ладно... — быстрым движением рук Афанасий собрал свои длинные волосы в подобие хвоста, открыв большие заостренные уши, покрытые мелкой серой шерсткой, — ну как, убедился?

Он встряхнул головой, рассыпая прическу по плечам, и с веселым вызовом уставился на меня.

Почему-то я ему сразу поверил. Конечно, какой-нибудь Копперфильд еще и не такие фокусы показывает, да и за уши эти я не дергал, но что-то в его облике и поведении было настолько убедительным, что все сомнения отпали, осталось только любопытство.

— А что же ты такой..., — я нарисовал рукой в воздухе неясную кривую, пытаясь передать несоответствие облика собеседника картинкам из детских сказок.

— Ищешь лапти, зипун и броду веником? И размерчик великоват? За печку не пролезу? — Так я, в общем, как хочу, так и выгляжу. — Афанасий вдруг стремительно уменьшился, превратившись в нечто карикатурно-мохнатое, размером с два моих кулака, и так же быстро вернулся к прежнему облику. Я только глазами захлопал.

Домовой стремительно разлил по рюмкам водку.

— Скоро часы бить будут, а мы так и не проводили толком — Прозит!

Выпили. Мое любопытство не унималось.

— Так ты, выходит, местный домовой, этого дома?

— Да нет, я, в общем, приезжий. Только сегодня из Москвы прибыл.

— В лапоточке? — не удержался я.

— Зачем? — обиделся он, — на самолете прилетел, вечерним рейсом. Я вполне современный домовой, в главном корпусе МГУ работал. В самой башне.

Разлили остаток из бутылки. Выпили. Я с сожалением убрал со стола пустую тару.

— Да, надо бы добавить, — поддержал мои размышления Афанасий, — подожди, я сейчас.

Встав с табуретки он подошел к стене и с видимым усилием просунул в нее руку. Сосредоточенно пошарив там, потянулся обратно. Рука не выходила.

— Вот ведь, пьян уже... Молодой я еще домовой, неопытный. И ста лет не исполнилось. Старики у нас знаешь как пьют? Сейчас, сейчас...

Рука выскочила из стены с ясно слышимым треском. В ней была зажата бутылка местной водки. Афанасий с сомнением поглядел на этикетку: