Хольм ван Зайчик - Дело жадного варвара Страница 24

— Ищут.

— И у вас нет никаких соображений, кто, если не эта несчастная женщина, мог быть сообщником грабителей?

— Честно говоря, напарница Ли, мы не спали почти двое суток и уже довольно худо соображаем. Оба. Нужно прерваться на какое-то время.

— Вы можете отдохнуть здесь, — явно обрадованная, что может предложить напарникам нечто действительно им нужное, буквально вскинулась принцесса. — Я не подумала, когда приглашала… Нет, правда! Пустует столько помещений. Пять павильонов, три террасы и Левая Высокая Палата Созерцания Дамбы. Вам постелют, где угодно!

Предложение было соблазнительным – Богдан действительно с ног валился, перед глазами, несмотря на крепчайший чай, все уже плыло. Но дома ждали… Хорош он будет, вторую ночь не навестив жен! Он покосился на Бага. Тот был в буквальном смысле слова испуган.

— Нет, прин… то есть, единочаятельница… напарница Чжу. Ли. Нет! Надо ехать…

— Благодарим за любезность, еч Ли, — сказал Богдан, — но дома заждались. Я и так сорвался в середине ночи не в самый подходящий момент…

Принцесса вдруг отчаянно покраснела.

— Понимаю… — сказала она. Баг горестно тряхнул головой, взял бутылку и вторым глотком приговорил ее. По неистребимой привычке не возвращать пустую тару туда, откуда взял ее полной, искательно огляделся и, не найдя ничего подходящего, поставил ее прямо на устилавший весь пол длинношерстый ковер, рядом со своими подушками.

— Хорошо, — сказала принцесса. — Через несколько минут я дам вам разрешение удалиться. Просто я хочу уяснить для себя все и тоже поразмыслить ночью. Может, придет что-нибудь в голову. Удалось ли выяснить, в котором часу инок увел Бибигуль из помещения с крестом?

— Точно ни она, ни он не помнят, но ориентировочно – без двадцати час.

— Значит, нужно найти человека, который, не участвуя в ограблении, между без двадцати час и двадцатью минутами второго был на территории ризницы?

Богдан чуть поклонился.

— Напарница Ли все схватывает на лету.

Принцесса усмехнулась.

— И при этом все, кто был в ризнице, одинаково чисты, — подытожила она.

— Вернее, в равной степени чисты, — подал голос Баг. Богдан кивнул. — То есть они все могут оказаться как замешаны, так и ни при чем. В совершенно равной степени.

Богдан снова кивнул, а чуть погодя пояснил:

— Показания каждого из них не подтверждаются ничьими другими показаниями. Каждый может говорить и кривду, и правду. Свидетелей нет ни для кого.

Принцесса досадливо поджала губки.

— Как вы думаете, кому мог понадобиться крест? — спросила она после паузы.

— Ну, мало ли… — проговорил Баг с безнадежностью в голосе. — Камушки там цены немалой.

— То есть надо ждать, когда камни всплывут на нелегальном рынке? Возможно, вне страны?

— Если всплывут, то скорее всего – вне страны, — согласился Баг. — Тут с ними делать нечего, разве что держать дома, любоваться и никому не показывать. Узнают сразу.

Помолчали.

— Но мало ли на свете красивых аметистов, — вдруг даже чуть раздраженно сказала, встряхнув головой, принцесса. — Почему именно крест? Кому мог понадобиться именно крест?

— А я сейчас думаю о другом, признаться, — тихо сказал Богдан, глядя в пространство. — Кому мог понадобиться НЕ крест.

— Не понимаю, — призналась принцесса, а Баг вообще смолчал.

— Я и сам не понимаю, — признался в ответ Богдан. — Только вот… Коль скоро в том же здании было так много не менее ценных вещей, а взят был только крест, мы уверили себя, что нужен был крест. А действительно, если подумать спокойно: ну почему именно он? Не самый древний. Не самый дорогой. Почему? Может, лишь потому, что нас хотят уверить, будто нужен был именно крест, а на самом деле…

— Что – на самом деле? — завороженно спросила принцесса.

— Не знаю.

— Мудришь опять, — буркнул Баг.

— Угу, — с усталой улыбкой ответил Богдан. — Спать пора.

— Что же, — принцесса повела веером. — Время позднее. Драгоценные преждерожденные могут нас покинуть.

Напарники встали и совершили глубокий поклон.

— Спасибо за чай, еч Ли. — молвил Богдан.

— И за пиво, — добавил Баг и ухмыльнулся. Он уже простил Богдана и даже чуточку жалел, что пнул его пониже поясницы.

Демократизация в Павильоне Красного Воробья дошла в тот вечер до такой степени, что принцесса Чжу изволила подняться со своих подушек и проводила напарников до выхода, сделав целых семь шагов.

Пока все тот же проводник не вывел их к вратам и не оставил одних, Богдан и Баг хранили молчание. Усталость брала свое. Говорить не хотелось, думать не получалось. Вихрь честной службы вымотал их нынче до последнего предела. И все же, оставшись одни, напарники не могли не обменяться парой фраз хотя бы о самом главном.

— Славная девушка, — с не свойственной ему легкой дрожью в голосе сообщил Баг ночному пространству.

— Да, — подтвердил Богдан. — Очень. А поначалу показалось – такая казнь египетская!

Они уселись в повозку, Баг взялся было за ключ зажигания – и вдруг в сердцах звонко хлопнул себя ладонью по лбу.

— Переродиться мне навозной мухой!!!

— Что такое? — перепугался Богдан.

— Бутылку-то я оставил!

Богдан только расхохотался.

— Тебе смешно!

— Действительно, сдать же можно было, — сказал Богдан с серьезным видом. — Тридцать чохов зачем-то подарил принцессе…

— Да не в чохах дело, чурбан ты бесчувственный!

— Еще какой чувственный, — ответил Богдан, демонстративно помассировав ушибленное Багом место.

— Это же сувенир! Хоть что-то на память об этом вечере и о ней…

— Думаю, она тебе обязательно что-нибудь подарит, — сказал Богдан.

— Почем ты знаешь? — подозрительно покосился на него Баг.

— Мне так кажется, — ответил Богдан.

— Вечно тебе что-то кажется, — проворчал Баг и провернул ключ зажигания. Мотор с готовностью заурчал.

Обоим странно было даже вспомнить о том, что еще сутки назад они не знали друг друга.

Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,

25 день шестого месяца, отчий день,

ночь

До дому Богдан добрался уже в полуневменяемом состоянии. Баг, от усталости тоже осунувшийся, с проступившей антрацитово-черной щетиной и запавшими глазами, подвез его к стоянке воздухолетного вокзала, где Богдана мирно дожидался его мокрый снаружи и сухой внутри «хиус», оставленный здесь днем; и там они с напарником разъехались, уговорившись встретиться спозаранку завтра же, невзирая, увы, на отчий день. Бывают такие обстоятельства в жизни, бывают. Слава Богу, не так уж часто.

На последних крохах сил Богдан аккуратно, соблюдая все дорожно-транспортные уложения и стоически выполняя наставления дорожных знаков, по пустым ночным улицам доехал до дому, кое-как вскарабкался на свой этаж – и пал на руки жен.

Уже через полчаса он, накормленный, умытый и целомудренно, нетребовательно зацелованный, лежал на своем ложе в сладкой полудреме – несмотря ни на что, жаль было засыпать совсем, хотелось продлить миг глубокого, почти полного, но еще сознательного отдохновения. Так уютно было, так иначе, чем в распотрошенной мерзавцами ризнице, или в убогой квартирке Бибигуль, которую не покидает и, вероятно, никогда уже не покинет печаль… Впрочем, Бог милостив.

Сквозь дремоту Богдан слышал, как за плохо прикрытой дверью воркуют Фирузе и Жанна. «Как ты думаешь, это взять с собой?» —«Конечно! Сейчас так очень даже носят! Вот родишь, фигура немножко придет в норму – и вперед!» —«Возьму. Ох, бусы, бусы! Чуть не забыла! Это же Богдан подарил, когда еще только ухаживал за мной, это же талисман, я без них никуда!» —«Послушай, преждерожденная сестрица. Ты правду говоришь, что он не всегда так работает? Это же на износ! На нем же лица не было, когда вошел!» —«Нет, нет, не бойся. Бывает, конечно, всякое – но редко. Это уж так совпало, не гневайся…» —«Да я не гневаюсь, жалко просто. Ну и, конечно… да».

И чувствовалось при всем дружелюбии их, с каким удовольствием – наверное, сама не отдавая себе в том отчета, произносит Жанна вежливое обращение «преждерожденная сестрица», бессознательно напирая на «преждерожденная» – я, мол, моложе. Обязательно надо ощущать себя хоть в чем-то лучше того, кто рядом – пусть любящего тебя, пусть приятного и родного тебе самому, но ощущать такое надо обязательно, иначе и жизнь не жизнь… Все-таки варварка. Но, если вдуматься, в этом ничего по-настоящему плохого нет; забавно, конечно, но – ничего плохого. Пусть гордится – ведь это ей приятно.

Пока ничего плохого нет – то и нет ничего плохого.

И чувствовалось, с каким мудрым спокойствием и пониманием, лишь чуть-чуть усмехаясь про себя, отвечает ей в душе Фирузе: глупышка наша милая, это в твои двадцать три тебе разница в шесть лет кажется значительной…