Юрий Никитин - Alouette, little Alouette… Страница 25

– Переналадь, – предложила она. – Это просто. К нему есть инструкция.

Он отмахнулся:

– У меня и так чисто. А кто убирает, не знаю. Может быть, кофемолка по ночам слезает на пол и шурудит веником.

Она чуть повела глазами из стороны в сторону:

– Да откуда у тебя взяться грязи?.. Вещей почти нет, появляешься здесь, как говорят, только к ночи, да и то не каждый день…

Он сказал зачем-то:

– Вообще-то обычно ночую дома. А иногда на работе.

Она отхлебывала мелкими глотками, как он и велел, но без заметных пауз, придраться не придерешься, даже если хочется, держится предельно скромно, совсем не та светская львица, даже здесь, вне стен лаборатории, словно все еще там и все еще простая лаборантка.

Вот ею и будь, сказал он про себя. Меня не разжалобишь напускным смирением. У вас уловок много, и хотя раньше привыкла просто брать все, что возжелается по праву финансовой мощи своего отца, то это не значит, что не сможешь прикидываться лисичкой или вовсе зайчиком, когда понадобится.

Глава 3

Она смирно и благодарно допила сок, но ему показалось, что сглотнула голодную слюну, обратил внимание на ее впалые щеки. В самом деле похудела, с этой чертовой работой сам не помнишь, ел что или нет, а хватаешь со стола только тогда, когда из живота доносится голодное завывание, на которое обращают внимание в радиусе огромной лаборатории.

– Пирожное хочешь? – спросил он.

Она посмотрела несколько трусливо, словно подозревает жестокую шутку, скажет «да», а он с хохотом ударит по голове и объявит, что такое у них в лаборатории пирожное.

– Если есть готовое, – ответила она нерешительно. – Я не хочу вас задерживать, Максим Максимович.

– Готового нет, – ответил он, – но автомат приготовит любое. Назови свои любимые.

– Вечерний Мистраль, – сказала она, – можно Северное Сияние, но это огромная редкость…

Он повернулся в сторону кухни.

– Северное Сияние!.. Две штуки. И покрупнее.

Она улыбнулась несколько неуверенно, он смотрит так серьезно, что можно подумать, будто его простенькая кухня сумеет создать такой шедевр, но на панели заблистали цветные огоньки, донеслось едва слышное жужжание.

– Целых три минуты, – сказал он с досадой. – Что за формула дурацкая, почему так долго?

Она вымученно улыбнулась.

– Там нужно трижды пропекать, потом особым кремом, снова пропечь… а что еще, не знаю, все держится в секрете.

Он хмыкнул с таким видом, что еще бы, от некоторых и спички нужно держать в секрете.

– Ладно, возьми пока что вот там пирожок.

– Правда? – спросила она в нерешительности. – Откуда у тебя еще и пирожки?

– Как-то купил в кафешке внизу, – ответил он. – С месяц тому. Ничего, он не испортился, там все ненастоящее.

– Я подожду три минуты, – сказала она и вымученно улыбнулась. – Вытерплю.

Со стороны кухни донеслась нехитрая мелодия. Максим вскочил и направился туда с таким видом, словно верит в то, что кухня приготовит именно то, что он заказал.

Она отвернулась и склонилась над поверхностью стола, там назойливо всплывают картинки новостей, но, как она ни старалась увидеть, что же происходит в мире моды или развлечений, фильтр отсеивает все, что не касается медицины, да и то показывает не все, а отдает предпочтение тому, что делается в нейрофизиологии.

Дать команду поискать моду не решилась, квартира явно не признает ее, а стол вообще может послать грубо, у этих ученых свой юмор.

А Максим взял с выдвинувшегося подноса пирожное, хотел переложить на блюдце, но оно, проклятое, обожгло пальцы и выскользнуло, как живая рыбка.

Подхватить не успел, шлепнулось на пол, он торопливо подхватил и снова положил на блюдце. Ничего не прилипло, пол идеально чист, а само пирожное достаточно плотное и твердое, форму не потеряло.

Аллуэтта обернулась, когда он вошел в комнату, брови в сильнейшем изумлении взлетели вверх.

– Как?.. Твоя кухня… сумела?

Он сдвинул плечами.

– Наверное, сумела бы и твоя. Но тогда ваши повара потеряют сверхдоходы? А пока рассказывают лохам и лохиням о некой необыкновенной уникальности, что неповторима…

Он поставил перед нею блюдце с пирожным, которое подобрал с пола, а себе то, что не падало, Аллуэтта тут же схватила, блеснули ее ровные белые зубки, вгрызлась с хрустом, замерла, подняв на него огромные, как блюдца, изумленные глаза.

– Все в точности!.. Все оттенки!..

Она изумилась: Северное Сияние считается верхом изысканности, всего три повара в мире могут их готовить, а тут простой автомат, или не совсем простой, но все равно…

Он ел свое пирожное быстро и равнодушно, словно огурец, а она наслаждалась изысканнейшим вкусом, все еще не понимая, почему он не ценит, почему ученые вообще такие люди.

– Сомневалась? – спросил он понимающе.

– Извини…

– Да все норм, – сказал он великодушно. – Мир меняется стремительно. Не все успевают.

Он говорил уверенно, благодушно даже, мужчина всегда должен быть чуточку, а то не чуточку, покровительственным к женщинам, детям и животным, но вдруг ощутил себя несколько хреново. Самую чуточку, но все же, все же… И было бы из-за чего, а то эта мелочь, что уронил пирожное на пол, а потом положил его на блюдце Аллуэтты, начала грызть, как будто совершил какое преступление.

Мусора на полу нет, вовсе нет, ну совершенно, а если и было бы что, то абсолютно не повредило бы, человек устойчив ко всему привычному, у нас просто запреты на всякое-разное. Никто не будет есть, когда ему в тарелку плюнут, но если это сделает повар или официант у себя на кухне, а потом принесет и поставит на стол, то сожрешь и не заметишь, потому нет ничего страшного, если что-то упадет на пол, а ты поднимешь и съешь… хотя мы так обычно не делаем.

Но все-таки положил ей, оправдывая себя тем, что она ж не видела, когда пирожное упало на пол, где только что прошли, и потому съест без всякого отвращения и даже предубеждения, а вот он видел, ему было бы не так уж и вкусно.

Она осторожно хрустела пирожным, откусывая, как белка, по крохотному ломтику с краешка, а он мрачно подумал, что живем в мире, который совсем скоро все сделает явным. Сперва сможем читать мысли друг друга и видеть, кто что думал раньше… да надо верить, что моя будущая жена простит мне, что иногда все же трахался с ее подружками, и сам ничего не скажу, узнав, что она с кем-то из парней, уже встречаясь со мной, занималась любовью или просто трахалась на скорую руку.

– Господин, – сказала Аллуэтта шутливо, – вы о высоком мыслите? Или об очень высоком?

Он очнулся, возвращаясь из мира философских идей и понятий в мир простой и человеческий.

– Что? Почему?

– Очень уж вид мудрый, – объяснила она, – и величественный. Словно вы открыли, почему вселенная существует и какая у нее цель…

– М-да, – пробормотал он, – в самом деле…

Знала бы, что примитивнее и трусливее его мыслей, наверное, и не бывает. Смущает не столько то, что поднял с пола пирожное и не себе положил, а дал ей, а трусливенькое понимание, что все покровы в будущем будут сброшены и это вот откроется.

Это не так стыдно, если бы она узнала, что он, к примеру, повязался с ее сестрой, подругами и даже ее мамой. Ну да, какой-то высокий стыд, чем-то да объясняемый, а здесь нечто мелкое, гаденькое, трусливое.

Судя по книгам, фильмам и вообще всей мировой классике, мужчина лучшее должен отдавать сидящей рядом женщине, даже если ее и не знает вовсе. Твердо знал это и готов был так поступить, окажись, к примеру, на необитаемом острове, но почему-то сейчас так мелко и гаденько?

Говорят, на виду и смерть красна, на виду он всегда благороден, но сейчас, когда никто не видит, как-то нехорошо себя повел, крайне мелочно.

Или взял верх инстинкт, что все лучшее – для себя, а остальное – другим?

Он покачал головой. Нет, все-таки он говно. Даже сейчас больше беспокоит то, что Аллуэтта об этом узнает, а не то, что он поступил не совсем как бы хорошо.

– Ты что не ешь? – спросила она шепотом. – О чем таком страшном думаешь?

Он заставил себя улыбнуться как можно беспечнее.

– Да так. О ерунде всякой.

– Да? О какой?

– О тебе, – ответил он любезно.

– Как лестно…

– Как тебе здесь? – спросил он и, не дожидаясь ответа, пояснил: – Без ночных клубов и беспробудных пьянок?

Она ответила очень осторожно:

– Ночные клубы… это какая-то часть жизни. Хотя, когда мама выпускала меня во взрослую жизнь, она строго наказывала «Только не пей и не кури».

– И что? – спросил он.

– Я не пила, – ответила она и уточнила: – Кроме легких коктейлей, и никогда не курила.

– Но все равно, – сказал он, – нет клубов – нет жизни?

Она вздохнула:

– Ты все еще не веришь?.. Нет жизни там, где нет тебя. Есть там клубы или нет, это неважно… Нет, ты не отводи глазки. Я же не домогаюсь больше. Я, как ни странно, но уже счастлива в твоем мире. Мне нравится Френсис, Георгий, Джордж, Евген, Анечка… и даже все остальные, которые скоро прибудут в твою разрастающуюся команду, хотя в первые пару дней я их люто ненавидела…