Сергей Дубянский - Пятая жизнь Страница 26

Мысль о будущем разбудила воспоминание, которое за последние сутки превратилось в далекое-далекое прошлое. …А ведь Борис прав! Как он говорил — нельзя жить ради будущего, которого нам не дано знать, пока оно не сделается настоящим. Разве я могла представить свое будущее таким, например, еще сегодня утром?.. Да даже нет — до того, как вытащила эти проклятые джинсы! Так какой смысл думать о нем, если оно способно меняться в считанные секунды? Возможны ж любые варианты, например, вдруг Пашка давно ее бросил? Снимкам-то больше года и джинсы эти он не надевал черти сколько!.. Эх, бедное мое сознание! Как оно бьется, как не хочет смириться!.. Был бы рядом Борис — он бы помог решить все проблемы… хотя реальных-то проблем еще нет и не будет, пока не вернется Пашка… Тем не менее, воспоминание всколыхнуло трепетную теплую волну; Юлины мысли с радостью вернулись на АЗС, над которой вставало солнце, и вместе с ними появилось удивительное ощущение… нет, не неги, а какого-то нерушимого покоя и единения с чем-то всемогущим. …К черту будущее! Что я могу о нем знать? А пока у меня есть здоровье, какие-никакие деньги, машина; пока меня никто не гонит из дома — о чем еще можно мечтать? И в этом заключается настоящее — совсем не такое ужасное, как показалось с первого взгляда, а когда «завтра» превратится в «сегодня», возможно, начнется новая жизнь. Я ж сама давно хотела ее начать… вот, только эта Катя… — Юля снова взяла снимок, — неважно, как мы с Пашей решим наши вопросы, но ты, сучка, должна получить урок на всю оставшуюся жизнь…

Постепенно ее мысли совсем отошли, и от собственной персоны, и от изменника-мужа (его предстоящие объяснения уже опоздали и больше не интересовали Юлю); память о недавних мерзких разоблачениях осталась внутри противным червячком, пытавшимся грызть ее женскую гордость, но достаточно было грозно цыкнуть, и он послушно замолкал. На месте бессмысленного сумбура, творившегося в Юлиной голове всего час назад, появилась четкая цель: …Где ж найти эту Катю?.. Нет, надо сначала придумать, что я с ней сделаю… Вот, не умею я мстить… блин, так я никогда и не думала, что мне это потребуется… Ладно, надо спать, а то встречать Пашку с черными кругами под глазами, не лучший вариант. Мне нужна нормальная рожа и светлые мозги, чтоб быстренько расставить все по местам…

Понежившись под теплым душем, Юля постелила постель, открыла балкон, впустив в комнату ночную прохладу, и легла. Но сон не шел. …Узнать бы, где та Катя живет или работает, а так… химера бестелесная. Хотя, вот, с телом-то у нее все нормально, — Юля с радостью обнаружила, что способна шутить, а, следовательно, владеет собой, и успокоилась, относительно предстоящего разговора с мужем. Мысли быстро вернулись к удачливой сопернице и вдруг она подумала, что самое замечательное свойство человеческого мозга — воображение; благодаря нему, на целую ночь она имеет полную власть над этой шлюшкой, ведь ничто не мешает ей строить любые мизансцены, и они непременно оживут!..

Постепенно факт того, что соперница еще даже не найдена, делался все менее важным; разве дело в этом? Главное, что будет потом!.. Юля представила, как Катя, в ажурных чулках, стоит на четвереньках, униженно вылизывая языком пол их кухни; ее грудь обвисла, а зад вызывающе торчал вверх. Зрелище было приятным, но: …Блин, прям, кадр из порнухи, — сообразила Юля, — надо что-то другое — унизительное, но менее сексуальное…

Однако ничего другое не придумывалось . …Разве что плеснуть кислотой, как недавно показывали по «ящику»?.. А потом сесть в тюрьму из-за какой-то шалавы?.. Стоп, а куда я спешу? Я ж могу не говорить Пашке ни о записке, ни о фотках, пока не решу, как наказать сучку!.. И это будет правильно! А теперь спать!..

Усилием воли Юля выбросила из головы любовницу мужа. …Эх, вернулся б сейчас «человек-сон»! Именно сегодня он мне так нужен!..

Постепенно мысли стали превращаться в густое облако, будто ползшее с балкона и скрывавшее знакомые предметы… Неожиданно Юля поняла, что комната изменилась, да и сама она уже не лежала в постели, а сидела на деревянной лавке. В облаке проявилась фигура, сидевшая в той же позе, что и на фотографии из сквера; потом облако стремительно исчезло, полностью открыв обстановку комнаты. Только это оказалась совсем другая комната — все прежние вещи облако унесло с собой, прихватив заодно и Катину одежду, поэтому та, оставшись совершенно голой, испуганно озиралась по сторонам. Юле же оно подарило странный черный балахон, но, самое интересное, что за непонятно откуда взявшимся длинным столом, рядом с ней сидел мужчина в таких же черных одеждах. Он повернулся к Юле и произнес, видимо, продолжая начатый разговор:

— Брат, а денунциация на подозреваемую у нас есть?

— Есть, — уверенно ответила Юля, — с помощью колдовского зелья она соблазнила добропорядочного горожанина Мидгейма.

— Признаешь ли ты себя виновной в преступлении? — Юлин помощник (или, наоборот, начальник) обратился к Кате.

— Какой виновной?.. В каком преступлении?.. Кто вы такие?.. — она заплакала, — верните мне одежду…

— В случаях с ведьмами, соблазняющими мужчин при помощи дьявола, слезы не могут являться свидетельством невиновности, — произнесла Юля назидательно.

— Надо подвергнуть ее испытанию, — предложил мужчина, называвшийся «братом».

— Какому испытанию?.. Вы с ума сошли!.. — Катя вскочила, но возникшая ниоткуда огромная суровая женщина схватила ее за волосы и заставила встать на колени; под ее тяжелой рукой больше Катя не сопротивлялась.

— Перед испытанием мы обязаны определить, есть ли у нее метки Сатаны, — Юля взяла со стола тонкую длинную иглу, — думаю, таких мест мы обнаружим предостаточно, — она направилась к жертве, — например, на сосках должны быть знаки.

— Нет, не надо!.. — взмолилась Катя, — я во всем признаюсь!

— То есть, ты готова принести публичное покаяние? Мы внесем это в протокол, — смягчился «брат», — но признание не снимает с тебя вины. Как следует из Инструкции, в случае добровольного покаяния в преступлении, не отягощенном смертью человека или животного, мы можем квалифицировать обвинение, как подозрение первой степени.

— И что это… — Катя шмыгнула носом, — значит?..

— Ты избежишь Святого костра, и пройдешь ритуал очищения: сначала ты, одетая в позорные одежды еретика, с порога церкви святого Бернарда поведаешь жителям Мидгейма о своем преступлении, о связи с дьяволом и остальных совершенных тобой мерзостях, а также добровольно и искренне раскаешься, троекратно произнеся отречение от Сатаны…

— Я уже раскаялась… — жалобно проскулила Катя.

— …после отречения, — заученно продолжал «брат», — тебя разденут и высекут.

— За что?.. — Катя дернулась, но суровая женщина удержала ее, — я больше не буду… я не знала, правда…

— Незнание, либо позднее раскаяние, способно сохранить ведьме жизнь, но не может освободить от наказания, — пояснил «брат», — поэтому наш вердикт таков — сорок ударов розгами по ягодицам; а если мы сочтем раскаяние недостаточно искренним, ты получишь еще сорок ударов, и так, пока не раскаешься полностью и окончательно. Вердикт понятен, ведьма?

Захлебываясь слезами, Катя повисла на руках суровой женщины, и тут Юля почувствовала удивительную благодать справедливо совершаемого возмездия…

Дальше начался уже не совсем сон, так как включившееся в творческий процесс сознание быстро воссоздало заполненную народом площадь и столб на высоком помосте. К нему была привязана истошно визжавшая Катя; подол странной желтой одежды был завернут ей на голову, скрыв лицо, а рядом стоял палач с розгами, которые методично рассекали воздух, раз за разом врезаясь в уже окровавленный Катин зад.

…Круто! — Юля чуть не задохнулась от замечательного зрелища, — в сто раз лучше, чем поливать кислотой!.. — она блаженно улыбнулась, — вот это мысль! Позову ее в гости — она ж не знает, что я все знаю, и припрется познакомиться с дурой-женой. Драться я с ней не буду, а подпою, свяжу… хотя нет — надо, чтоб она трезвая все прочувствовала… О, придумала! Скажу Пашке — если он хочет сохранить семью, пусть сам приведет ее, сам снимет трусы, сам держит, а я при нем буду ее пороть!.. Может, не до крови, но чтоб всю жизнь помнила!.. Юля представила голую Катю, лежащую в их гостиной поперек дивана, и себя, хлещущую ее по попе, уже и так покрытой малиновыми рубцами, сложенным вдвое ремнем из Пашкиных джинсов; добавила к изображению звук, в виде истошного визга, периодически сменяющегося жалобным скулежом… но недавнего восторга не испытала. Окончательно проснувшееся сознание не смогло оживить картинку, поэтому выглядела та весьма глупо. Юле страстно захотелось вернуться в ночное творение своей сорвавшейся с катушек фантазии — она отчаянно швырнула свое сознание вдогонку исчезавшему сну, но вместо площади, оказалась в комнате, рядом с «братом».