Павел Кучер - 1647 год. Королева Наташка. Страница 26

— Прекрасная традиция бить салабонов (слегка опошленная тупым садизмом некоторых старослужащих и увечьями) имеет глубокий смысл в воспитании воина! Человек, который не имеет устойчивой привычки, что его бьют, доведенной до обыденности и равнодушия, в бою может впасть в ступор от безобидного удара, либо от одной мысли. Человек — боится непривычного. Иногда, до паралича. А когда ему регулярно, крепкие ребята, пробивают фанеру или лося, оно так приедается, что никакой дрожи уже не вызовет никогда. Такова человеческая натура. Главное понимать, зачем все это. Тогда не будет увечий — один правильный эффект!

Мне эти рассуждения казалось в чем-то глубоко правильными, пускай и первобытными. Только, дядя Гриша как-то появился, в разгар очередной речи, и всё перевернул с ног на голову:

— А тебя, Леша, в военном училище сильно били? — и прищурился, ехидно.

— Как можно?! Я же был будущий офицер!

— То есть, по-твоему, чужая отбитая печенка не болит, если она солдатская? — и посмотрел, мрачно… — Привыкать к рукоприкладству вредно для психики. Терпеть побои — особенно.

А надо знать, кто такой дядя Гриша и как он владеет навыками рукопашного боя. Папа отчего-то смолчал. Через год дядя Гриша вел у нас занятия, по основам самообороны. Показывал, как отбивать нож и уклоняться от удара рукой-ногой. А потом сказал странную фразу. «В настоящем бою, тот, кто подпустил к себе противника на удар рукой — труп. Привычка драться голыми руками — это удел рабов. Только рабы ходят безоружными.» Я запомнила… А Барон, почему-то, называет нашу Базу — университетом. Вспоминал, что студентом может стать последний простолюдин, причем это сразу дает ему право на шпагу Всякий поступивший в университет получает шпагу, обязан являться на лекции или экзамены при шпаге. Университетский устав дает ему право убивать обидчиков и защищать своё достоинство с оружием в руках. Интересно было бы с ним папу свести…

Как же быстро время бежит! До свадьбы — меньше двух часов… А что мне с этими архаровцами делать — ума не приложу. Ладно бы фрейлины меня сопровождали… (от какой сырости они заведутся?). Но, тогда сразу встанет вопрос — что делать с фрейлинами? И вообще, что делают фрейлины? Особенно, когда «объект» — вне зоны обслуживания? Известно, что! Языки чешут и косточки моют. «Объекту» — в первую голову… Оно мне надо?

Решено! Отделываюсь от эскорта, переодеваюсь в праздничное (мой голубой шелковый комбинезончик — самое оно), набираюсь духу и — вперед в семейную жизнь. Чем меньше поднимем шума, тем меньше хлопот. Может — оно и к лучшему. Дома бы фокус не прошел. Родичи бы не допустили, да и знакомых полно. Зато тут — проскочит. А то ещё пойдут по Европам разговоры, что новобрачные де, в храме не венчаны, разной веры, мезальянс у них и так далее… Фигу им всем, а не торжественную церемонию! Особенно, если учесть, что в комбинезончике меня в церковь и не пустят. Я бы, на месте верующих, точно не пустила. Про попа и речи нет. Не для них шито. В смысле, сшит комбинезончик так, что бы на меня смотрели, а поп (или пастор, кто тут, на Острове, служитель культа?), со мною, конкуренции не выдержит. Забудут о нем прихожане, а на меня уставятся… Как сейчас, ребята, на меня смотрят. Вот-вот дырки провертят… Явно считают, что разговор не окончен. Возможно, ждут распоряжений? А может — вопросов.

— Дезертиров много? — интересно, это что же я такое ляпнула? Язык спешит впереди головы.

— Nein! Es gibt nicht (не имеется)! — ага, это они имеют в виду результаты прошедших учений. Отчет…

— А среди тех, кто сразу после карантина? — ну, куда я лезу, спрашивается… Или не могу в это поверить?

— Es gibt nicht! — вроде в глазах понимание промелькнуло. Они что, просчитали меня быстрее, чем я их?

— Кто отвечал за порядок? — не представляю, как можно уследить за такой толпой на огромном заросшем лесом острове.

— Wir unser (мы все), — значит, это все же Университет (или школа с большой буквы, по понятиям века) и иезуит, с его нечеловеческой проницательностью, оказался прав. Они здесь, поголовно, добровольцы. Раз так…

— У вас есть парадная форма? — за отсутствием под рукой другой родни — сойдут. Типа, университетское братство.

— Это парадная форма, экселенца, — ага, ради маленького спектакля они испортили клеем свои «парадки». Жертва должна быть вознаграждена по достоинству.

— Приглашаю вас всех на мою свадьбу! Гостями… Verstehen? — переглянулись, встали по стойке «смирно», хором гаркнули:

— Natuerlich (конечно)! — фи, солдафоны. Небось, старых фильмов, с Земли-1, насмотрелись. Подражают…

— Разберитесь, кто дежурит сначала, а кто потом, — за попытку усадить за стол всех разом меня точно не похвалят. Приставлены сопровождать — пусть сопровождают, а унижать ребят я никому не позволю.

— Danke (спасибо)… — буркнул только один и покраснел… Вот и славно. Совсем на людей стали похожи.

Голому одеться — только подпоясаться. Маленькую постирушку я комбинезончику ещё вчера учинила. Как чувствовала… Шелк — материал не мнущийся. Последний осмотр… Нет ли пятнышек, или разошедшихся швов, или отставших нашивок… «Если хочешь, что бы всё было сделано хорошо — сделай это сам!» Какой фрейлине можно доверить такие вещи? Это всё равно, что свой пистолет отдать, кому-то чистить. Дикость! Душ? Пожалуй… Мазаться-краситься? Мама показывала, как это надо делать правильно. А сама не красится. Фриц меня накрашенной ни разу не видел. Вот и нечего баловать… Тем более, чуть смажется — буду как дура. Повертелась, так и этак — хороша…

Двери в комнату я спецом оставила приоткрытой. Вдруг, долетят обрывки разговора. Специально слушать, что о тебе говорят, дурной тон, а если случайно — это ничего. Увы, треск телетайпов глушит все остальные звуки… Зато, перед окном промелькнул силуэт. Получается, что кто-то вышел из домика и бродит вокруг. Стерегут… Пригляделась. Винтовки не видно, внешний вид — безмятежно расхлябанный, а кобура расстегнута. Напевает себе под нос какую-то знакомую песенку, на архаичном немецком. Ничего себе… Застольная студенческая… Древний как мир — «Орден вагантов». Наши научники её, иногда, под настроение (хорошо поддатые) горланят… Та же мелодия, те же интонации… наверное — заметно другие слова, так ведь, сколько лет прошло… Вечные студенты… Пение, понемногу, становится громче и воодушевленнее… Для меня старается? В голове, сам собой, складывается перевод:

«Эй, — раздался светлый зов, началось веселье!Поп, забудь про часослов! Прочь, монах, из кельи!»Сам профессор, как школяр, выбежал из класса,Ощутив соблазн и жар радостного часа.

Будет ныне учрежден наш союз вагантов,Для людей любых племен, званий и талантов.Все — храбрец ты или трус, олух или гений —Принимаются в союз без ограничений.

«Каждый добрый человек, — сказано в Уставе, —Немец, турок или грек, стать вагантом вправе».Признаешь ли ты Христа, — это нам не важно,Лишь была б душа чиста, сердце не продажно.

(Здесь и далее, перевод песни «Орден вагантов» со староненемецкого — Натальи Пятаковой, 2007 год)

Хотела получить ответ — почему они не сбегают? Папа рассказывал, как они в детстве сбегали с уроков из школы. Но, его в школу гнали из-под палки. Дай волю — все уроки проиграл бы в футбол или в компьютер. Сам признавался, что только армия из него человека сделала… А здесь — по другому. Никого не держат силой. Дядя Лева рассказывал о временах юности, когда был секретарем в комсомольской организации. Говорил, что в комсомол тогда уже принимали всех подряд, а исключить из него, даже самого отпетого ублюдка, уже не было ни какой возможности. Потому что, по неписаному закону, за отчислением из комсомола должно следовать и отчисление из вуза. А это — уже перебор. В результате, шпана, фарцовщики и всякие любители глумиться над слабыми, которых следовало бы, ещё на пионерской линейке, публично расстрелять перед строем (кто их только в пионеры принимал?) выросли и благополучно стали в 90-х годах уважаемыми бандитами, политиками и видными бизнесменами. Ведь секрет успешного бизнеса — это равнодушие к человеческим интересам партнера и готовность давить сок из подчиненных.

Что интересно, если верить папе (а он 1976 года рождения, по временной шкале Земли-1), уже тогда, все и про всё знали заранее. В школе им говорили одно, а после уроков — другое. Что справедливости нет… Что сила и деньги — круче любой правды… Что дети начальников — сами станут начальниками, а дети рабочих — могут не подпрыгивать… Но, все верили не тому, во что говорилось, а тому, во что хотели верить. Например, никто не подозревал, что в СССР скоро будет война. Когда в Закавказье полыхнуло — удивлялись. Когда в Молдавии — удивлялись ещё сильнее. Когда вдруг не стало СССР — просто не захотели об этом думать. Продолжали жить, «как будто он ещё есть». Страусы, блин! А ещё, в них особо вколачивали, что «один человек ничего не может». Совсем. Нечего даже пытаться.