Михаил Чернолусский - Фаэтон Страница 27

— Елки зеленые, лошадей-то сколько понагнали! Откудова? — удивлялся Ефрем, который, вернув Утяеву листовку, вновь стал разглядывать прохожих и улицы, по которым они проезжали. — Агитируют нас, хотят спекулянтами сделать.

— Сам удивляюсь, — заикаясь, сказал Утяев. — Неужели можно ради праздника столько содержать лошадей? И где? За городом… э-э-э… в конюшнях?

— А может, их потом на мясо пустят? — Ефрем толкнул в спину переводчика-кучера, который за всю дорогу не проронил ни слова. — Эй, слышь-ка, объясни, друг, где у вас лошадей столько держат и зачем? — Переводчик не обернулся. — Эй, тебе говорят!

После третьего толчка в спину переводчик оглянулся и, грозя пальцем, быстро проговорил:

— У нас правят богачи, каста расистов. Вас предупреждали, что вы должны молчать?

— У нас нет врагов, дорогой.

— Враги Третьего Тобби отныне ваши враги. Еще раз прошу молчать.

Утяев и Ефрем, переглянувшись, пожали плечами.

— Вот тебе и праздник, как говорится, — вздохнул Утяев. — Интересно, что на этот счет… э-э-э… думают местные расисты-богачи?

— Нас домой бы отпустили… — вдруг громко произнес Ефрем. — А тут пусть разбираются сами как хотят!

Переводчик, не оборачиваясь, погрозил кулаком. Ефрем и Утяев замолкли. Шутки в сторону.

Такого огромного стадиона в двадцатом веке не мог увидеть ни один землянин. Если бы эту гигантскую чашу, наполненную людьми, а точнее сказать — человечками-муравьями, расползшимися по всем трибунам, вдруг приподнять над почвой, а затем опрокинуть, то родилась бы полуживая муравьиная куча, равная, наверно, по высоте горе. К счастью, для инопоостоанства понятия «верх, низ» относительные. Инопространство тоже вращается, оно не может никуда опрокинуть Желтого Дьявола. Вот если остановить вращение… Но что за дикая мысль! Впрочем, стадион походил на гигантское вогнутое чертово колесо, которое, если его раскрутить и сразу затем затормозить, быстро разбросает по касательной всю копошащуюся массу фаэтов-муравьев.

Утяеву и Ефрему нашли наконец трибуну ЮЗ 1804, и они заняли в соответствии с билетами места. Утяев с удивлением глянул на переводчика, но промолчал. А Ефрем съязвил:

— Философ ты, мужик. Случайно, не того, не из торгашей каких-нибудь?

— Что значит — торгашей? — не понял Рыжий.

— Ну, спекулянт, скажем.

— Что значит спекулянт? У нас бизнес!

Утяев рассмеялся и прервал разговор:

— Кто нам сказал, что враг в маске опаснее врага без маски?

— Господин Утяев, — ответил переводчик, — ближайшие десять трибун закуплены нашим Тобби. Здесь можно разговаривать.

Ефрем присвистнул.

— Стало быть, нам оказывают доверие…

— Однако отпустят ли, неизвестно, — сказал Рыжий и отошел в соседний ряд, где, видимо, увидел приятеля.

— Уй, сколько народу! — восхищался между тем Маратик.

Все расселись. Людмила Петровна сняла с лица маску.

— Между прочим, — сказал Утяев, рассматривая маску, — колдуньи существует у всех народов.

— Наверно, они только называются иначе, — поправила Утяева Людмила Петровна, вытирая платком вспотевшее лицо.

Тут раздался мощный гонг и на зеленом поле появились всадники на коровах. С южных ворот выехал отряд всадников на голубых коровах, с восточных — на зеленых, с западных — на белых, с северных — на красных коровах.

— Таких коров не бывает! — крикнул Маратик. — Не бывает!

— Тише, Маратик. Как же не бывает, когда ты их видишь, — успокаивала паренька Людмила Петровна.

— Да… Как говорится… э-э-э… — удивился Утяев.

Ефрем, нахмурившись, ждал продолжения. В эту минуту, к счастью, вернулся Рыжий переводчик, и все вскоре прояснилось.

Коровы, оказывается, были механические. Они, сказал Рыжий, дороги в производстве, но живых нечем было бы кормить, к тому же всадника на живую корову не посадишь и поле в чистоте вряд ли сохранишь.

— А на кой дьявол они тут нужны, вообще-то говоря? Для смеху?

— О нет! Отнюдь не для смеха.

Между тем от каждого отряда отделилось по одному рослому всаднику. Выхватив из-за поясов топоры, всадники на коровах понеслись друг на друга, красный сцепился с белым, зеленый — с голубым. Начался бой.

— Всадники с топорами, — шептал переводчик, — олицетворяют собой первобытные племена, существовавшие в этих краях до появления Первых Пришельцев. Меладу отрядами постоянно велись войны.

— Раньше соперничали племена, нынче торгаши-расисты Тобби, — сказал Ефрем.

— Если хотите, — согласился неожиданно Рыжий, — то вы сегодня Тобби и увидите.

— Будет еще один бой?! — обрадовался Маратик. Ему не ответили.

Утяев перестал смотреть на поле, неожиданно схватил за руку Ефрема.

— Послушай, Ефремушка, а ведь от лошади… э-э-э… бензином пахло. И морда у нее была какая-то не такая. А?!

Рыжий, услыхав это, улыбнулся и ответил вместо Ефрема:

— Наши лошади, господин Утяев, приводятся в движение электроэнергией от аккумуляторов, находящихся в брюхе. Бензином от них пахнуть не могло. Может быть, смазкой.

— Ох, смазкой… — испуганно прошептала Людмила Петровна, услыхав слова переводчика.

— Смотрите! Смотрите! — крикнул тут Маратик, и разговор оборвался.

На поле появился человек в костюме охотника. Он выстрелил из ружья, и всадники на коровах, прекратив бой, перепуганные, в панике понеслись к своим отрядам. Коровы вздыбили хвосты, и стадион ликующе загудел.

Утяева, однако, мало интересовало происходящее на стадионе. Ему хотелось вернуться к прерванному разговору. Поправив на голове Ефрема колпак лавочника, он сказал:

— Это что же, Ефремушка… э-э-э… получается? Взрослые забавляются игрушками, а детям и игрушек хороших придумать не могут?

Но директора никто уже не слушал. На зеленом поле назревали новые события. Выстрелив, охотник положил на землю ружье, снял с головы шляпу с пером и тоже положил ее у своих ног. Вслед за тем послышалась музыка, пронзительная, неземная, и охотник простер руки к небу. Высоко в сером небе — голубым его фаэтовцы уже давно не видят — вспыхнул яркий диск света, словно второе солнце; свет тотчас погас, и там родилась черная, быстро увеличивающаяся клякса. Она приближалась к стадиону.

Нарастающая тишина — вдруг прекратилась музыка — завораживала. Ефрем слышал, как дышит Людмила Петровна, испуганная и удивленная происходящим. Да и сам он кивал от удивления головой.

И вот Маратик вскрикнул. Первый: — Кони! Дядя Ефрем, кони!

Стадион взорвался.

По небу неслась с бешеной скоростью упряжка волшебных лошадей. Из-под копыт сыпались искры, из ноздрей — струи огня.

— Как говорится… — Остальные слова Утяева растворились в гуле.

Сделав круг над стадионом, упряжка стала снижаться. Колесница на огромных колесах раскрылась, и стадион увидел вооруженных копьями и мечами воинов в золотых шлемах. А в центре — женщину в желтом одеянии, в руке у нее был стяг с львинозмеиной головой.

Под восторженный рев толпы колесница опустилась на зеленовато-желтый искусственный ковер стадиона.

В женщине Ефрем узнал матушку, но из сухой согбенной старушки она сейчас превратилась в стройную величавую Повелительницу.

Колесница сделала круг почета и остановилась посреди стадиона. Матушка и вслед за ней воины медленно сошли на ковер. А волшебные кони — вновь в искрах и пламени — взвились в небо, управляемые одним оставшимся в колеснице человеком.

Стадион в торжественной тишине провожал упряжку, с Первыми Пришельцами.

Всадники четырех отрядов послезали со своих коров, и, все, встав на колени, склонили головы.

Прогремели три пушечных залпа, и вслед за этим миллионный стадион взорвался от мощного приветственного крика:

— О-о-о!.. О-о-о!.. О-о-о!..

— Слышишь, Ефремушка? О-о-о! Почему «о-о-о»? — прокричал в самое ухо Ефрема Утяев.

Ефрем оттолкнул Утяева — смотри, мол. Вдруг стадион смолк. Матушка подняла над головой выхваченный из ножен меч.

— Ну вот. А теперь внимание, — прошептал переводчик. — Смотрите! Это призыв к расизму. Вождей всех отрядов будут благословлять на разбой.

— Э-э-э… зачем? — удивился Утяев.

— Ради наживы, конечно!

— Тобби? — спросил Ефрем.

— Нет. «Тобби» — по-фаэтонски «отряд». Вождь — Бур.

Стадион молчал. Из отряда белых коров отделился один человек, он медленно приближался к матушке, окруженной воинами.

— Предупреждаю, сейчас будет настоящая казнь, — шепнул Рыжий переводчик Ефрему. — Это преступники, добровольно согласившиеся за большие деньги на смерть. Попросите детей и женщину отвернуться.

Но тут случилось непредвиденное. Еще на стадионе жертва не подошла к палачу, как вдруг по проходу между рядами пробежал человек. Он на секунду остановился, увидев открытое, без маски, лицо Людмилы Петровны.