Евгений Кривенко - Серые земли Эдема Страница 27

Симон слушал, сдвинув густые брови, и лицо всё мрачнело.

— Да, взяли тебя в оборот, — сказал он, когда я закончил. — Похоже, и у тебя будет неспокойная жизнь. А что до этих… существ, то они недавно в нашем мире и пока осторожничают. Вообще-то время на исходе, и тебе прямая дорога к нам. Но ты ведь почти женат.

И как-то странно поглядел на меня.

— Про это я слышал, — попробовал отшутиться я. — У вас говорят, что холостой старается угодить Богу, а женатый — жене.

— Дело не в этом… — в раздумье начал Симон. — Вот что, расскажу-ка я тебе одну притчу.

Он слегка наморщил лоб, словно вспоминая, и начал:

«Вот настал день, когда снова пришли Сыны Божьи, чтобы предстать Господу, и Противоречащий пришёл с ними. Человеческий язык не в силах описать это место среди великолепия многомерных пространств, так что назовём его точкой Омега.

И спросил у Противоречащего Бог над богами:

„Откуда ты пришёл?“.

И ответил Противоречащий, и сказал:

„Я ходил по Земле и обошёл её. Там много мест хуже, чем уничтоженные Тобой Содом и Гоморра“.

И спросил Живущий в средоточии энергий:

„А обратил ты внимание на людей в стране Моей, что поносили Меня семьдесят лет, но раскаялись и в столице восстановили храм возлюбленному Сыну Моему?“.

И ответил Противоречащий, и сказал:

„Не к Тебе они обратились, но к деньгам. Не Иешуа служат, а Маммоне“.

И сказал Сущий из сердца галактической бури:

„Ты князь мира сего, и время его на исходе. Связанный в бездне отныне свободен, и все люди в руке твоей. Но город тот сохрани“.

И переместился Противоречащий из точки Омега …».

Симон замолчал, глядя на меня зеленовато-чёрными глазами, а я лишь пялился в ответ. Похоже на начало Книги Иова, но многомерные пространства и «точка Омега»?.. Где Симон отыскал столь странную притчу?

Но тут снова появился солдат с девочкой, и я не сдержал усмешки: лицо у девочки раскраснелось, губы распухли, и она еле переступала. Видно, солдат добился-таки своего, пригвоздив её где-нибудь в туалете или к промёрзлой двери.

Симон вздохнул и полез на полку. Я забрался на свою.

Девочка легла и накрылась с головой, а солдат походил по проходу и тоже лёг. Вагон трясло, колёса стучали по железным полозьям. Всё кружил по белым полям и серым перелескам поезд, и не было им конца.

Я думал про девочку — каково это, елозить спиной по промёрзшему стеклу от толчков горячего солдатского члена внутри живота? — а потом вспомнил про нас с Кирой… Похоже, секс — единственное, что связывает мужчин и женщин, и велико должно быть могущество Аннабель-Лилит, если она действительно та, за кого себя выдаёт.

Хотя кроме секса есть и другая сила — оружия. Похоже, тёмный воин с мечом олицетворяет её. А что за силу представляет Рарох? И кто этот связанный в бездне, о ком упомянул Симон?..

Бесплодные размышления утомили, и я задремал.

Когда открыл глаза, за окном плыл изъеденный зимней стужей кустарник. На горизонте угрюмо синело небо. Уже вечер.

Я отлежал бок, а вдобавок хотелось есть, так что слез с полки и развернул колбасу. Что сейчас делает Кира?

Поев, забрался на полку. Думал, что теперь долго не усну, но глаза закрылись почти сразу. Мне снился Крым…

Утром за окном по-прежнему синел снег, а потом поезд въехал в белый пар. Внизу плыли заиндевелые камни, сквозь скрип колёс слышался однообразный шум воды — поезд взошёл на мост. Чёрные потоки низвергались среди белых клубов в серую пустыню моря…

И почти рассвело, когда поезд, тукая колёсами по мёрзлым рельсам, подтянулся к деревянному вокзалу. Здесь железный путь поворачивал от Белого к холодному Баренцеву морю.

Кандалакша.

— Она потому так называется, Андрей, — объяснил старичок, глядя, как я собираюсь, — что до неё арестантов в кандалах везли, а тут снимали, отсюда не убежишь. Они и радовались: «Кандалам ша!» — конец, значит. Но это так говорят, а нам кандалов не надевали. Ничего, и тут жить можно. Ангела тебе!

Симон не выглянул из-под простыни. Девочка посмотрела припухшими глазами и тоже спряталась под одеяло. Я подхватил чемодан и спустился в промозглый холод. Огляделся.

За путаницей рельсов поднимались лесистые холмы, а над ними снежные горы. Две были особенно красивы — словно нагие женские груди выступали из тёмной одежды лесов.

В деревянном здании вокзала было тепло. В кассе потребовали паспорт и командировочное удостоверение.

Повезло, местный поезд уже стоял у дальней платформы. В нём было всего четыре вагона, внутри оказалось на удивление комфортно: ковровые дорожки, мягкие кресла, а пассажиров немного — в основном военные.

Внимательно проверив билет, проводница приветливо сказала, что в первом вагоне работает буфет. Когда поезд тронулся и в окне поехал заснеженный лес, я отправился завтракать.

Взял сосиски с зелёным горошком, бутылку «Балтики» и чашку кофе, унёс на столик. Поезд шёл по безлюдью, над седой щетиной лесов блестели снежные склоны. Остались позади две сопки, похожие на женские груди. Даже колёса стучали тихо, поезд погружался в белое безмолвие. Поев, я вернулся в свой вагон и задремал.

Разбудила меня проводница, встряхнув за плечо. Затем пошла дальше, бодро выкрикивая:

— Рудник! Кому в институт, собирайтесь!

Колёса завизжали по рельсам, и поезд остановился.

Снаружи обжёг мороз, над путями громоздились фабричного вида здания с выбитыми стёклами. В их тени приютился каменный вокзал, возле него попыхивал сизым дымком автобус. Сошедшие с поезда направились к нему. На полоске бумаги за стеклом было написано: «Институт». Я почти бегом пустился по скрипучему снегу и залез в пахнущее бензином тёплое нутро.

Тепловоз засвистел и потянул вагоны дальше. Двери со скрипом затворились, и автобус покатил мимо заброшенных зданий и присыпанных снегом рёбер каких-то механизмов. За производственной зоной начался заброшенный посёлок: ни пешеходов, ни дыма из труб. У группы пятиэтажек снег был расчищен. Автобус сбавил ход и остановился у здания казённого вида — с колоннами, российским флагом и доской с золочёными буквами:

«РАН

Институт земного магнетизма

Заполярный филиал»

Лара стала моим проводником в этом лабиринте зданий. Выйдя из автобуса, я увидел женщину в меховой шубе, с пухлым личиком и чёрными глазами-пуговками. Она оглядела пассажиров и безошибочно направилась ко мне.

— Лариса Михайловна, секретарь-референт, — она протянула руку с пальцами, унизанными перстнями. — Поселю вас.

Схватила меня за руку, отмахнулась от охранника на входе и повлекла по коридорам, где проход загораживали деревянные ящики, а в открытых дверях виднелись нагромождения аппаратуры. На шутливые приветствия парней в замызганных халатах Лара мотала головой, словно отгоняя мух, и задержалась лишь у двери, похожей на вход в физкультурный зал.

— Столовая, — она приоткрыла дверь, и я увидел столы, а на стене выцветший плакат: «Дадим стране больше никеля!».

— Раньше тут был рудник, — пояснила Лара. — Потом месторождение выработали и бросили. Институт занял здание бывшего управления.

Через другую дверь вышли на улицу, пересекли засыпанный снегом двор и оказались возле пятиэтажек. Вошли в подъезд, где Лара постучала в дверь с табличкой «Кастелянша» и, не дождавшись ответа, стала подниматься по лестнице. Остановилась на площадке последнего этажа.

— Ну вот, — сказала она, слегка задыхаясь. — Квартира не прибрана, зато мебель есть.

От связки ключей отделила один и, открыв дверь, сунула мне.

— Постельное бельё возьмёшь у кастелянши на первом этаже, — отбарабанила она. — Вот талоны в столовую, ужин с шести до восьми. Завтра, — она обернулась к лестнице, — с утра зайди к директору. Климент Иванович, главный корпус, комната 107. Пока отдыхай.

Снова бесцеремонное обращение на «ты». Видимо, не произвожу впечатления: дешёвая китайская куртка, потёртый чемодан в руке…

Лара медвежонком скатилась по ступеням, и я остался один. Было тихо — видимо, по соседству никто не жил. Я внёс чемодан, закрыл дверь и обошёл квартиру. В ней оказалось две комнаты, в книжном шкафу лежали древние журналы «Вокруг света», на кухне осталась кое-какая посуда. Тахта испустила облачко пыли, когда я сел. Из пяти рожков в люстре желтовато горели два, за окном виднелось здание управления, в снежном сумраке маячили горы. Я вспомнил, что в это время года на севере рано темнеет.

Я спустился по лестнице и на этот раз застал кастеляншу — в окружении шкафов, из которых высовывались белые простыни. Она покачала головой, узнав, куда меня поселили.

— У нас обычно не селят выше третьего этажа, — сказала она.