Мария Фомальгаут - Время неместное Страница 28

Qwerty: ОК.

Вызывает Qwerty:.

Lord_of_Word Ну чего ещё?

Qwerty: А лайки?

Lord_of_Word Ох, мне бы твои проблемы… ладно, на, на…

МНЕ НРАВИТСЯ

Не спится.

Что за чёрт, не спится. И это здесь-то, в квертиных покоях, на матраце каком-то понавороченном, с микромассажем и всей такой хренью. Я когда первый раз лёг, так и подскочил, думал, там живой кто-то внизу…

Кверти смеялась.

Кверти вообще много где надо мной смеётся. Когда пытался обуздать эти плавающие в воздухе экраны, выберите напиток, выберите температуру, а вам латте или эспрессо, или фрай, или экзотик, выберите аромат… а потом стоишь как дурак, думаешь, куда руки подставить, где этот стакан с фрай-экзотик ловить, а потом бац, падает мне этот фрай-экзотик на голову, все ржут, просят на бис, а то они камеры не включили, в инстаграмм выложить не успели, сволочи…

Не спится.

Бегут по потолку ласковые волны, какие-то голограммы, вы ещё акулу сюда в волны пустите… вот, блин, чем больше всего напридумывают, чтобы человек заснул, тем меньше спать хочется…

Не спится. У Кверти конфетки есть, съешь, и вырубаешься, только, боюсь, в наше тёмное время за такие конфетки арестовали бы, и поделом, нечего наркоту плодить.

Не спится.

Воспоминания. Я их не зову, они лезут, как кошки, на одеяло, пшли, пшли вон, как же, щас-с, пойдут они.

Воспоминания… осторожно иду назад по времени, вниз по склону. Пробираюсь через девяностые, вот, блин, пока жил в них, не боялся, а теперь назад иду, все жилки трясутся, а никак братки поналетят, застрелят, ой, сильно я им нужен…

Пробираюсь через восьмидесятые, не удерживаюсь, бросаю нашенские пять копеек в автомат, надо же, принял, газировочки налил… Пью, сладко щиплет нос, теперь такую не делают, секрет утерян, вроде, говорят, собирались у восьмидесятых на продажу газяву покупать… Москва нынешняя с Москвой тогдашней договор подписали…

Иду дальше, потихоньку, в семидесятые, как-то не по себе, вот что значит, в этом времени меня не было никогда. Лихорадочно припоминаю номер квартиры, сейчас в домофон звонить, вот куда звонить… тьфу чёрт, какой домофон, дверь нараспашку, заходи, кто хочет.

Захожу. Поднимаюсь на этаж, вроде, третий, нажимаю кнопку звонка, тр-р-р, хр-р-р, ну только не окажись дома…

– Здравствуйте.

Я её не узнаю. Она меня тоже.

– Ты… меня не узнаёшь?

– Нет, простите…

Молчим. Нужно что-то говорить, не знаю, что…

– Да вы проходите… вы к Одинцовым? Они месяц назад съехали, на Чистые…

Наконец, выжимаю из себя:

– Мама.

Смотрит на меня. Понимает. Люди как-то сразу чувствуют, кто не из их времени…

– Так вот ты какой будешь… – обнимает меня, – Тимка….

– А откуда ты знаешь, что я Тимка?

– А я всегда знала, что ты Тимка будешь… Ну давай, рассказывай, кем работаешь, как живёшь… наши-то на Марс полетели?

Ёкает сердце. Вот, блин… и на Марсе будут яблони цвести…

Нагло вру про свою карьеру в ай-ти, а это кибернетика такая, рассказываю какие-то байки, как американцы на Марс марсоход ткнули, он фотки на Землю передал, в смысле, фотографии, а они зеленоватые… американцы фотки подкрасили, чтобы красноватые получились, в и-нет выложили… ну это… м-м-м… в газетах напечатали… а Марс на самом деле вблизи зелёный, и все это знают, и скандал был, и все орали, что ни на каком Марсе американцы не были…

Мама…

Я тебе не скажу, как наши утопили спутник в океане.

Не скажу.

И что будет в девяносто первом.

Тоже не скажу.

Чай. Настоящий. Варенье. Тоже настоящее. Я уже и забыл, что такое настоящее… Осторожно уклоняюсь от вопросов про мир во всём мире, про колонии на Луне, про торжествующую победу социализма, про искусственную пи… а-а-а, вот про искусственную пищу могу, е-двести, е-триста-сорок-пять, ароматизатор, идентичный натуральному… как это… в детстве мечтал, что доживу до тех времён, когда еда будет искусственная… к сожалению, дожил…

Напоследок говорю то, ради чего пришёл:

– Это… в девяносто девятом… ты сходи, у врача проверься…

Не могу выговорить страшное слово. Правда, сейчас на всех углах кричат, что не такое уж и страшное, если на первой стадии, да даже и если на второй, да даже и если на третьей…

Мать кивает. Вижу, что она поняла.

– Нельзя так, Тимка…

– Как?

– Нельзя так… ход истории…

Еле сдерживаюсь, чтобы не выматериться, звучно, раскатисто, вот, блин, грёбаное советское воспитание, наш бы глазом не моргнул, историю под себя перекроил… и фильмы о том же снимают, главгерой Имярек меняет ход истории, развязывает мировые катастрофы, войны, цивилизация летит к чёрту в задницу, и всё это для того, чтобы спасти любимую девушку, чтобы не сбил её пьяный лихач на джипе… а эти… ходят слухи, что склон потому резко вверх пошёл в двадцатом веке, что наши отцы-деды костями своими его выложили…

Готовлюсь что-то доказывать. Объяснять. Уговаривать. И вообще, мама, кто ты такая, чтобы из-за тебя мир не туда покатился, ты же не в Кремле сидишь, или сказок этих начиталась, как не та бабочка не там крылышком махнула, и в не той стране не того президента выб…

Мать прижимает палец мне к губам, чш, чш…

– Беги.

– Чего?

– Беги… через чёрный ход давай, скорее… эти… пришли…

Уже не спрашиваю, кто эти, уже понимаю, кто эти, ещё бы, поделом, чтобы неповадно было, ишь какие, повадились в прошлое шастать…

Всё понимаю.

За мной.

Выскальзываю на лестницу, где здесь чёрный ход, ну-у, если это чёрный ход, что тогда парадный, выбираюсь на улицу, прячусь за какими-то сараями, мимо меня ковыляет малыш, тащит за ухо синего медведя, хочу спросить, где ж твоя мама, а-а, это семидесятые, тут малыши так и ходят по двору… молодая женщина смотрит из окна, даже не дрогнет, когда видит, как её сынулька ковыляет к какому-то дядьке…

Вот они.

Их трое.

Выходят с чёрного хода, просекли-таки, с-суки, оглядываются, переговариваются тихонько.

Вон они. Идут через пустошь. Идут прямо на меня, надо куда-то бежать, ха, бежать, легко сказать, подстрелят, хлопнут, как муху…

– Товарищ, здесь нельзя.

– А?

– Здесь ходить нельзя. Закрытая зона.

– А… я только…

– Идите, идите… вон дорога нормальная, если вам в город, так в два счёта дойдёте.

Иду. Запоздало прошибает пот, обошлось, приняли за товарища, который стоит в очередях за кефиром и делает пятилетку за пять минут. Иду к городу, за сараи, так непривычно, ни одного фантика от сникерса, ни одной бутылки из-под колы, дикие люди…

Оборачиваюсь.

Смотрю на этих, которые здесь-нельзя, чего они там задумали. Припоминаю какие-то дешёвые передачи про контакты КГБ с пришельцами и тайные заговоры.

Зарывают что-то в землю, отсюда вижу – камертон. Слышу обрывки фраз, от которых не по себе:

– Трындец Чернобылю.

Оборачиваются. Смотрят на меня. В упор.

Исчезаю. Вот это бывает, когда страшное что-то, вот тут психанёшь, сам не поймёшь, как побежишь вперёд по времени, домой, домой. Задним числом спохватываюсь, мог бы уйти за сараи, да поздно уже.

Бегу.

По времени.

Со всех ног. Главное, первей этих головорезов добраться до Вершины, затеряться в мегаполисе, хрен найдут… А ведь они, чего доброго, не пешочком через время прутся, у них там таймоходы какие-нибудь, в жизни таймоходов не видел, в фильме в каком-то фантастическом попадались…

Добираюсь до Вершины, долго не могу открыть дверь квартиры, а я чё, а я ничё…

Воспоминания.

Приходят, ложатся на грудь, давят, душат…

Далёкий шум моря… а-а, это не море, это Квертины штучки всякие…

Воспоминания… как сижу на кухне с борисовскими головорезами, гадаем, куда чёрт Артурку занёс, да его всегда чёрт куда-нибудь заносит, мы потом виноватые бываем…

– Может, убрал его кто… – говорю шёпотом.

– И я даже знаю, кто, – кивает здоровый бычара, который представился Кириллом.

– Да вы… что?

– Папаша евоный и убрал. А потом комедию разыграл, ах, сыночка мой пропал, найдите сыночку…

Чуть не давлюсь языком, это новенькое что-то.

– А… почему?

– А по кочану. Знал сильно много сыночка. Папочка человечков неугодных убирал, а сыночка пронюхал…

Прыгает сердце.

– Убивал?

– Да не убивал, тебе говорю, а у-би-рал. Нас в прошлое закинет, покажет, вот, человечек, вот папа-мама его, сделай, чтобы папа-мама не встретились… и все.

– Так это же… криминал.

Бычары и слоняры фыркают. Кому ты тут говоришь про криминал…

Воспоминания.

Неуместные. Нездешние.

Подхожу к окну, небо сегодня ясное, чистое, видно далеко-далеко. Где-то там, там, мелькают другие миры. Вон мир, в котором так и не появилась жизнь, стелется прямой ровной дорогой из бесконечности в бесконечность. Этим миром нас ещё в школе пугали, ну-ка, кто верещал, что без войн можно жить, вот вам мир без войн…

Вон вспышка какая-то бесконечно далеко, это Большой Взрыв, рождение новой вселенной. И тут же, через какие-то доли секунды – Большой Разрыв, сильно много оказалось тёмной материи, разметала частицы в бесконечность.