Алекс Белов - Бифуркатор (СИ) Страница 29

А потом я вообще теряю все органы чувств, потому что меня сминают в комок. Я ничего не вижу, дядька сзади сильно упирается в затылок, и моё лицо размазывается по спине идущего впереди парня. На какое-то время я теряю способность видеть и иногда даже вдыхать. Лишь рука Стёпки всё ещё крепко сжимает мою ладонь.

Звуки, витающие под потолком, напоминают базарный гам. Иногда я выхватываю из невнятицы понятные мне слова, но их смысл расстраивает, и я едва держусь, чтобы не описаться.

— Ловите эту женщину! — крикнул чей-то высокий голос. Слышу выстрелы. Потом в воздух взлетает гамма визгов. Я стонаю в спину парня впереди, а Стёпка крепче сжимает руку.

Внезапно лицо обдаёт ветерком, опора исчезает, и я открываю глаза. Мы стоим перед аркой-металлоискателем. Впереди два крупных солдата ощупывают парня, в которого я только что упирался носом. Чтобы не привлекать к себе внимания, опускаю голову, но Стёпка внезапно сдавливает мою руку до боли, что мне приходиться вскинуться.

Я вижу глаза друга, огромные, изумлённые, наверное, это самый удивительный взгляд, который я видел на Стёпке за всю жизнь. Он смотрит куда-то вперёд, и его губы беззвучно шепчут:

— Мама?

Я ничего не понимаю.

Слежу за взглядом друга, и внезапно застываю сам. Справа от металлической регистрационной стойки кучкуются три солдата, с вынюхивающей овчаркой. Фигура в центре оказалась женщиной, и разорвите меня напополам как Алесса Кристабеллу, если в чертах лица не прячется знакомый профиль тёти Марины. Тот же ровный нос как у Стёпки, брови, глубокий взгляд моего друга, только вот вместо золотистых кудряшек у неё теперь крупный ёжик, выглядывающий редкими волосами из-под каскетки.

Я смотрю на женщину несколько секунд, а она уже замечает нас, и в то же время понимаю, что уже битую минуту грозный голос то ли охранника, то ли таможенника просит меня пройти под аркой. Он кричит.

Лицо тёти Марины меняется со строгой едва ли не жестокой маски на изумленную гримасу. Её губы шепчут то ли беззвучно, то ли столь тихо, что голос поглощается гамом толпы. Я не слышу, но вижу эти слова. Они материализуются в воздухе: Стёпка-сынок.

А потом меня грубо дёргают в сторону и несильно бьют чем-то по пояснице. Боль заставляет отвлечься от тёти Марины. В ухо орут:

— Если ты не глухой, то лучше тебе оглохнуть немедленно! Иначе я тебя пристрелю как бешеную собаку! Где багаж?! Что у тебя под одеждой! На полный досмотр сейчас пойдёшь!

Теперь перед глазами разъярённая морда полицейского-таможенника.

— Я… я… — пытаюсь что-то сказать, но страх заставляет забыть все слова.

— Где багаж??? — вопит таможенник, и лицо у него искажается гневом донельзя, вот-вот лопнет. А по моему телу уже снуют руки молодых таможенников. Лезут в карманы, проверяют подкладки куртки.

Успеваю краем глазом зацепить тётю Марину. Стёпка и Серёга уже рядом с ней, обнимаются. Обо мне не забудьте, ребята!

— Без багажа, — выдавливаю, наконец таможеннику. — Я приехал…

— Что ты мямлишь? Что ты мямлишь??? Можешь говорить громче???

— Я с ними, — тыкаю в сторону тёти Марины. На секунду гневная рожа таможенника отрывает от меня взгляд, чтобы лицезреть обнимающуюся семью. А потом мужик снова орёт: — Тут таких блатных каждый второй! На полный досмотр его!

Меня хватают сильные руки, но я в сердцах кричу:

— Стёпка!

Не вижу друга, надеюсь, в базарном гаме вокзала мой вопль не потерялся. Мы проходим шага два, а потом останавливаемся. Нам кричат, и голос я уже ни с каким другим не перепутаю. Именно он уже столько лет взывал из недр соседнего дома: Стёпка, обедать!!!

— Идите сюда! — кричит тётя Марина.

И вот меня уже подвели к ней. Стёпка и Серёга прячутся за плечи матери и испуганно выглядывают, словно котята, сбежавшие от взрыва петарды. Строгий взгляд тёти Марины бегло оценивает меня с ног до головы, а потом женщина, чуть повернув голову, но не отрывая от меня колючего взгляда, спрашивает у сыновей:

— Он?

— Да-да, он, — лепечет Стёпка.

Твёрдая рука тёти Марины хватает меня за плечо и тянет к себе. Ничего так сила, неуверен, что у матери моих друзей из нашей реальности такая же хватка.

А потом мы идём. Толкаемся в толпе приезжих и движемся в неизвестном мне направлении. Замечаю в походке тёти Марины армейскую выправку, ещё одно отличие от той женщины, которую я знал всю жизнь.

— Может, я совершаю глупость, — говорит она. — Но материнское чутьё не обманешь. Я чувствую своих детей. Я чувствую… Пусть это и странно. Я сама же хоронила вас. Видела мёртвые тела в гробах. Кидала первых ком земли на вашей могиле…

Тётю Марину перебивает выстрел из центра зала. Казалось бы здесь, в этой реальности, люди уже должны привыкнуть к взрывам и огню, но слышатся новые вскрики, тётя Марина притормаживает и оборачивается. А потом я слышу ещё один голос, который знаю и не так давно, но не спутаю ни с каким другим:

— Внимание! Это оранжевый патруль! Всем оставаться на своих местах!

Крик Буратино усиливает громкоговоритель. Я вижу парочку человек в оранжевых костюмах и с автоматами наперевес, но владелец голоса остаётся за кадром.

— Мы разыскиваем нескольких беглецов-оппозиционеров. Мы проведём патрулирование зала, и до тех пор, пока не закончим, отсюда никто не выйдет!

Оранжевые ребята уже проникают в толпу, а Стёпка начинает дёргать мать за руку.

— Мама, пошли быстрее, это за нами.

За нами??? В сложившейся куралесице, кажется, я потерял способность мыслить. А ведь это и правда за нами, кто ещё мог понадобиться доктору Вечности и его прихвостням.

На лице тёти Марины растерянность.

— Это не могут быть за вами. Вы террористы?

— Нет, — шёпотом хнычет Стёпка, утаскивая мать за собой. — Но это и не совсем полицейские.

Да почему же никто из таможенников не выгонит Буратино? Почему его не скрутят и не арестуют? Почему все, чёрт возьми, слушаются его? Вопросов больше, чем ответов, и я просто позволяю себе двигаться за вереницей своих друзей.

— Ладно, я попробую протащить вас через один из чёрных входов, если оранжевые ещё не перекрыли их, — шепчет тётя Марина. — А уж потом вы мне всё расскажете. Двигаемся как можно тише и быстро.

Под лёгкую панику и негромкий шум голосов, мы пробираемся к колонне, что возвышалась в каких-то нескольких метрах от нас, и я вдруг испытываю непревзойдённое чувство одиночества. Чужая реальность, мать с отцом в неизвестном где, тут можно было держаться только за Стёпку и Сергея, но теперь, когда нашлась тётя Марина, они немедленно образовали своеобразный костяк, где я — чужак.

Да-да, не иначе.

Вы только посмотрите на лицо Стёпки: и страх, и бурная радость, и безграничное удивление. А уж на гримасе Серёги бестолковый восторг читается как на ладони. Что тётя Марина прикажет сделать, то они и сделают. И плевать, что никакая это не тётя Марина, а солдафон из параллельной реальности, которая, судя по недавним словам, уже похоронила своих детей. Красивый финал трогательной мелодрамы: детишки теряют единственную мать, а в альтернативной вселенной она же теряет своих детей, но вот семья воссоединяется. А Артёмка Бреус? А что он? В любом художественном фильме должны быть жертвы. Санта Барбара заканчивается. Спасибо за внимание. Минута молчания в честь погибшего Тёмки.

Когда мы проникаем в коридор за колонной, я почти злюсь.

Здесь народа почти нет, поэтому мы быстро минуем мрачный старомодный павильон и вот я уже вижу арку металлоискателя и чёрный ход, ведущий в город. Дорогу нам преграждают два солдафона.

— Женя, Андрюша, нам надо выйти, — не останавливаясь произносит тётя Марина.

— Марина, стоп! Мы не можем вас выпустить. Приказ оранжевых, — растерянно произносит молодой солдат блондинчик.

— Женя, — хмурится тётя Марина. — Они со мной. Мы торопимся. У нас нет времени ждать окончание досмотра.

— Ну… я… — теряется Женя.

— Мы не выпустим! — вдруг твёрдо произносит второй солдат, которого, судя по всему, зовут Андрей, и его ладонь ложится на рукоять пистолета. — Быть может ты ведёшь в город террористов. Нам не нужны такие проблемы.

— Какие террористы! — восклицает тётя Марина. — Это же дети! Мои дети! Андрюшка, приглядись, вот Стёпка, а вот — Серёженька.

Тётя Марина выставляет напоказ ребят, подталкивая их в спины.

— Они же вроде как подорваны, ты похоронила их в прошлом году, — хмурится солдат.

— Я сама многого не пойму, но, кажется, здесь всё гораздо запутаннее, чем мы с тобой видим. Но поверь, это моя семья! Неужели ты думаешь, что я — солдат выше тебя званием — могу быть террористкой? Или кто-то из моих детей.

На лице Андрея блуждает замешательство, и вдруг его глаза падают прямо на меня.

— А это тогда кто? — строго спрашивает он.

— Друг сыновей. Мы его и встречали! — не менее строго отвечает тётя Марина.