Екатерина Паньо - Имена льда Страница 29

— Ты уезжаешь, Пьетро? — спрашивает тетушка Анна, снова изображая на лице крайнюю степень удивления.

— Разумеется, он уезжает, Анна, — раздраженно произносит тетушка Мариса. — Ты же не думаешь, что молодой занятый мужчина будет торчать в твоей компании неделю?

— Но сейчас, — тетушка Элен растерянно помахивает куда-то в сторону. — Сейчас ему никак нельзя ехать. К тому же обед…

— Брось, Элен, — тетушка Дамиана брезгливо морщится. — Он съест гораздо лучший обед в ресторане.

— Вместе с симпатичной девчонкой, а не со старухами, — тетушка Виктория заводит глаза горе и стряхивает тушь, после чего заканчивает: — Хотя эти старухи наверняка любят его куда больше, чем та девчонка.

— До встречи, — говорит он и собирается уже повернуться, когда строгий окрик его останавливает.

— Подожди, Пьетро!

Тетушка Мариса. Ее снова слышно на трассе и у Престола Славы Господней.

— Все это, конечно, чушь. Но ты действительно собираешься ехать сейчас?

— Почему нет? — спрашивает он.

— Да потому, что сейчас два часа пополудни! — восклицает тетушка Мариса.

— Ну и что? Не пополуночи же.

— Да лучше бы была ночь! Сейчас ужасное солнце!

— Мариса! — строго окликает ее тетушка Элен.

Но тетушка Мариса только отмахивается.

— Вы можете делать вид, что все нормально, а я не стану! — выкрикивает она. Престол Славы Господней оглушен. Тетушка Мариса всем корпусом поворачивается к нему и упирает руки в боки. Тетушка Элен растерянно опускает глаза. Тетушка Полина нервно теребит рукоделие. Кто-то из теток роняет чашку в траву и тихо ахает.

— Ты что, забыл о своем сердце? — до странности тихо произносит тетушка Мариса.

— О сердце?

— Вот, — тетушка Мариса патетически воздевает руки. — Вот она, молодежь. Сама о себе ни за что не позаботится.

Он морщится. Ему только забот полоумных теток не хватало…

— У меня все хорошо с сердцем, — говорит он.

— С каких пор? — саркастически интересуется тетушка Элен.

Он пожимает плечами.

— В любом случае, в машине есть кондиционер.

— Ты беспечен, племянник, — тихо говорит тетушка Полина, снова опуская взгляд на кружево. — Твой отец тоже был беспечен. В результате сначала появился ты, а потом умер он сам.

Пьетро круто разворачивается, выходит из садика, пересекает двор и садится в машину. Мотор заводится, машина резко рвет с места, выписывает дугу, обдавая двор с его лавочками, ухоженными клумбами и прочей дребеденью тучей пыли. Его визиты всегда заканчиваются примерно одинаково. Старухи его ненавидят. И он платит им взаимностью.

Жара действительно стояла немилосердная — кондиционеры работали на полную мощность, отчего в горле начинало першить. Но стоило их отключить, за две минуты машина нагревалась, как консервная банка, через приоткрытое окно летела пыль — и в горле першило еще сильнее.

Машина заглохла на том самом месте, где и в прошлый раз — до выезда на проселок оставалось не больше полутора километров. Это была подлость. С тех пор, как это случилось с ним первый раз, он не ездил на хутор в нежных городских автомобилях — для этих поездок у него был внедорожник, который просто не мог заглохнуть из-за какой-то там пыли или небольшого ухаба.

Он вышел из машины и открыл капот. Ритуальный жест — он ничего не смыслил в автомобилях, для того существовали сервисные службы и протоколы обмена. Он полез в карман за информатором. Но не обнаружил его. По-видимому, где-то забыл. На хуторе, или, вероятнее, в рабочем кабинете. Информатор был с ним связан — когда он слишком от него удалялся, срабатывала сигнализация. Но он иногда ее отключал. Например, когда уходил на прогулки по лесу, где информатор был совершенно лишним. Вот, наверное, и в этот раз отключил — да и позабыл.

Он полез в машину и включил встроенный информатор. Это было даже удобнее — он пошлет вызов на сервис, и они смогут сразу идентифицировать машину по позывному. Ему это почти удалось. Он успел коснуться идеограммы вызова, но экран мигнул и потребовал повторить операцию. Он повторил. Но операция снова прервалась. А еще после трех или четырех все более нервных повторов, экран стал тусклым, металлический голос потребовал перезагрузки системы. После отключения информатор не ожил. Возможно то, что остановило мотор, поразило каким-то образом весь организм машины.

Он сел и откинулся на спинку кресла. Приступ паники сменился апатией. Вот, оказывается, как просто — один информатор забыл, второй по каким-то причинам умер, и все. Ты один посреди незнакомых долин. И цивилизация где-то совсем рядом, ведь люди очень плотно населили планету, но ты не знаешь, в какую сторону тебе идти. Ведь ты всю жизнь ориентировался по информатору, указателям и спутниковым навигаторам.

Впрочем, у него был один путь — наверняка не самый короткий, но с него он точно не собьется. Можно идти по дороге. Выйти на проселок. По нему ездят редко — но все-таки ездят. Он будет двигаться в направлении трассы, и рано или поздно кто-нибудь будет проезжать мимо и поможет с вызовом сервиса. А может, и подбросит — хотя бы до трассы. Он часто совершает плановые пешие прогулки. Вот, будет еще одна, незапланированная.

Он вылез из машины, которая, несмотря на распахнутые двери, успела раскалиться едва не докрасна. Вокруг под слабым горячим ветром покачивалась высокая кукуруза. Наверное, прямо за ближайшим холмом находится ферма. А может, не за этим, а за тем. Он накинул на голову куртку, расстегнул рубашку и пошел в направлении проселка.

Он не сразу заметил, что дышать становится труднее. А когда заметил, сначала подумал, что взял слишком быстрый темп. Он откинул края куртки и осмотрелся. Перед глазами плыло. Впереди он увидел дорогу, по которой одна за другой неслись машины. Слишком оживленно для проселка. Может, он его проскочил? Мысли смешивались. Всплывали почему-то в памяти старухи с их сериалами. Рауль и Жиль. Или Роза. Зрение застили красные и слепящие белые пятна. Кажется, они говорили, что у него больное сердце…

Это у трансгрессора-то?

Откуда вообще у трансгрессора сердце? По штатному расписанию не положено.

Или это было такое проклятие? Старые ведьмы…

Впрочем, кто-то ему говорил…

Нет, она не о сердце говорила. О солнце. Берегись яркого солнца, Мельник…

Кто это — Мельник?

Ноги подкосились, но удара о землю он уже не почувствовал.

Он бы вывалился из кресла — прямо на пол, если бы не ремни. Они врезались в плечи, замок воткнулся в живот, словно затупившаяся пика.

— Матерь Божия, — простонал он, едва восстановив дыхание. — Дармоеды поганые, вы когда-нибудь отрегулируете этот чертов трансформатор? В один прекрасный момент я просто окочурюсь…

Дежурный фантомотехник даже не повернул головы от контрольного экрана.

— Умирать всегда неприятно, — философски заметил он.

— Как будто ты пробовал, — проворчал Мельник, отстегивая ремни. — И зачем обязательно умирать? Не можете запрограммировать похищение инопланетянами? Или случайного пространственно-временного скачка?

— Теоретически запрограммировать можно все, — охотно отвечал техник. — Вопрос в затратах ресурсов. Внезапная смерть в безлюдном месте — самый эффективный способ трансгрессии. Затраты минимальные.

— Затраты у них… А если я действительно сдохну в процессе?

— Вы не сдохнете в процессе, Мельник. С вами все хорошо, — техник ткнул пальцем в экран. — Через пятнадцать минут вы вообще обо всем забудете.

Мельник отмахнулся — он и сам об этом знал. Но сейчас, сию минуту, ему было скверно и не брюзжать было невозможно. Затраты ресурсов они считают…

— Лучшее, что мы могли бы вам предложить — тихую смерть во сне в собственной постели, — продолжал техник, перемещаясь к экрану с биометрической информацией. — Но это потребует затрат. В случае если вы умрете, и вас найдет кто-нибудь из представителей фантомного мира, вы больше не сможете там появиться. А сделать так, чтобы вас не нашли или нашли, а потом об этом забыли… Дешевле запрограммировать инопланетян…

Мельник, наконец, заставил себя вылезти из кресла и, пошатываясь, направился к двери.

— Я свободен? — на всякий случай спросил он.

Фантомотехник еще раз придирчиво глянул на экран и кивнул.

— Я не в восторге от вашей биометрии, — сказал он, — но сейчас вам нельзя терять время. Забывание начнется через пять с половиной минут.

Мельник кивнул и вышел.

Через две минуты он сидел в аппаратной и бубнил в микрофон — все, о чем говорили старухи, о чем он сам думал, что видел на хуторе — и старое, и новое, — старательно протоколировалось. Ему несколько раз пришлось повторить свои детские воспоминания. Техник, следивший за МРТ, возвращал его к началу — он то забывал что-то упомянуть, то сознательно скрывал, то его воображение дорисовывало несуществующие детали. Потом он долго вспоминал, на какую ногу прихрамывала собака. Он нервничал, потому что забывание должно было начаться вот-вот, а он добрался только до середины истории. Техник монотонно пообещал укол успокоительного и отметку в журнале. Он постарался взять себя в руки — и разозлился еще сильнее. Запись вместо пяти минут длилась все семь с половиной — и он наверняка под конец что-то напортачил. Техник, впрочем, сделал вид, что ничего не произошло. И Мельник направился в рекреационную зону — забывать.