Сергей Дубянский - Пятая жизнь Страница 3

— Надеюсь, она поняла, что речь идет не о лавке ее отца? — усмехнулся инквизитор.

— Ваша милость, — сказала Марта, — завтра, если Вы не будете работать столь усердно, как сегодня, и закончите пораньше, я снова отведу ее в камеру и более подробно расскажу об устройстве машин, даже покажу, как они действуют, не вкладывая, правда, туда человеческих органов. Думаю, после этого она готова будет исполнить все Ваши желания, потому что, в любом случае, они окажутся более приятными, чем противоположный вариант.

— Что значит, «в любом случае»?! — воскликнул инквизитор, — не забывай, Марта, кто ты и кто я! Как ты смеешь подозревать, что я могу совершить с ней нечто непотребное? Или забыла, как тебя собирались высечь на площади за кражу зерна? И кто тебя спас? При желании я могу все вернуть назад…

— Я помню, Ваша милость. Простите, помутнение нашло…

— То-то же, — инквизитор смягчился, — завтра мы закончим пораньше. Можешь отвести ее в камеру и исполнить задуманное, а ближе к полуночи я навещу ее. Надеюсь, она будет уже готова.

— Ваша милость, Агнесс и Катрин ожидают…

— Чего они ожидают?.. — перебил инквизитор, — уж не думаешь ли ты, глупая, что я в обществе этих девиц придаюсь греховным утехам? Я провожу «тихое» дознание и выведываю их потаенное, пока Сатана торжествует, думая, что усыпил мой разум и заставил впасть в грех с прислужницами своими. Я всегда служу Господу нашему, даже когда другим кажется, что я предаюсь греху. В Инструкции сказано — обман, есть оружие Сатаны и его надлежит использовать против него самого!..

— Да, Ваша милость…

— Так вот, Агнесс уже раскрыла свою богомерзкую сущность и поведала, как дьявол являлся к ней в образе юноши с черными волосами и ублажал своими ласками. Хотя она призналась мне наедине и свидетелей тому нет, но согласно третьего основания Инструкции по проведению дознания, я уже сейчас могу зачитать ей приговор. Мне пока некогда с нею заниматься, потому что ересь плодится и множится за стенами сей обители.

Марта молчала, понимая, что любое ее слово может быть истолковано против нее, а в отношениях с инквизитором, это чревато серьезными последствиями. Ее вполне устраивало нынешнее положение служанки при двух уважаемых господах и одновременно надсмотрщицы за обвиняемыми. В ее обязанности входило не только подготовка испытуемых «тихим» дознанием, но и кормление остальных заключенных, раздевание их, «бритье» интимных мест перед началом первого допроса и осмотр тела в поисках «дьявольской метки». Все эти обязанности ее несильно утомляли, зато она получала бесплатную еду и деньги, на которые можно будет достойно жить после того, как Святой суд закончит работу и переберется в следующий город.

— Завтра утром ты мне понадобишься, — произнес инквизитор миролюбиво, словно забыв все, сказанное только что, — приведут новую подозреваемую. С ней надо будет выполнить обычную процедуру, — не прощаясь, инквизитор вышел.

За окном уже брезжил рассвет. Спать оставалось не более двух часов, но святое дело не должно считаться со временем. Господь творил без сна и отдыха, и чадам своим наказал бороться за Его правду с тем же рвением и неистовством. Поэтому, когда Марта постучала в дверь епископа, принеся завтрак, инквизитор уже находился у городского головы, не менее него обеспокоенного процветанием ереси во вверенном ему городе.

К полудню Святой суд собрался в полном составе, включая нотариуса, который молча подписал протоколы вчерашнего дознания и важно уселся за стол, готовый дальнейшей работе.

— Брат, — сказал инквизитор, поворачиваясь к епископу, — я велел привести сюда дочь ведьмы, которая вчера созналась в своих грехах.

— У нас есть и на нее денунциация?

— Нет, но мы можем допросить ее по третьему основанию Инструкции, как обвинение именем инквизиции. Поверь, брат, то, в чем призналась ведьма не могло не отразиться на ее потомстве. Я полагаю, что девица, есть отродье демона, а не того тупого горожанина.

Последний довод убедил епископа в правильности принятого инквизитором решения.

— Ее уже доставили? — спросил он.

— С минуты на минуту…

Словно услышав его слова, два здоровых хмурых мужика внесли в камеру девушку. Внесли, будто куль с мукой. Один держал ее поперек живота, другой за плечи. Ноги ее раскачивались в полуметре от земли, а головы совсем не было видно. Девушка всхлипывала, издавая странные булькающие звуки. Видимо, рыдать сил у нее уже не осталось.

Конвоиры опустили ее на землю и молча удалились, довольные, что удалось так легко покинуть это мрачное место. Подозреваемую они поставили лицом к двери, спиной к столу, как положено по Инструкции — такова мера безопасности до того, как судьи прочтут молитву и сотворят крестное знамение. До этого дьявол через свою приспешницу мог легко соблазнить их посредствам голоса, взгляда или нечистого дыхания.

Когда дверь закрылась, девушка подняла руки к лицу. Плечи ее затряслись от сдавленного плача; потом ноги вдруг подкосились, и она, скорчившись, упала на бок. Длинные волосы разметались по грязному полу. Все это противоречило Инструкции, но предпринимать что-либо было поздно, потому что девушка открыла глаза.

Епископ поперхнулся и замер на полуслове, не дочитав до конца слова обращенные к Господу, а нотариус судорожно, словно боясь опоздать, перекрестился. Лишь инквизитор, самый невпечатлительный изо всех, продолжал беззвучно шевелить губами, хотя, какие слова он мысленно произносил при этом, никто не знал.

Епископ видел перед собой не лицо, а лик, подобного которому, он не встречал ни на одной иконе. Нечеловеческое притяжение наполненных слезами глаз не поддавалось вразумительному объяснению, а бледное лицо в обрамлении темных густых волос казалось неестественно вытянутым и узким. Покрасневшие веки с влажными ресницами, тонкие, по-детски приоткрытые губы…. Нет, все-таки главное — глаза. Оторвать взгляд от этих расширенных зрачков за дрожащей прозрачной пеленой Бог не дал силы простому смертному, даже, если тот являлся членом Святого суда.

Один инквизитор сохранил присутствие духа. Закончив читать молитву, он широко перекрестился три раза и сел, в то время, как остальные продолжали стоять, заворожено глядя на подозреваемую.

— Марта! — крикнул инквизитор.

Женщина, дожидавшаяся за дверью уже около получаса, появилась незамедлительно. Она прекрасно знала, что должна сделать, ибо подозреваемая обязана выслушать обвинение непременно стоя. Это закон.

Она подхватила девушку под мышки своими толстыми руками и легко поставила на ноги.

— Во имя Господне. Аминь, — начал инквизитор заученный текст, — в год 1572 от Рождества Христова, шестого дня месяца июля до слуха Святого суда дошло, что о девице Анне Куппель, дочери Эллис и Гейнца из Мидгейма идет дурная молва, касающаяся ее частых отлучек в лес, что само по себе подозрительно для молодой девушки. А также участие в шабашах, для чего, используя колдовство, она перемещалась в пространстве в указанное место. Тому имеются надежные свидетели. Кроме того, используя колдовские снадобья, она насылала недуги на добропорядочных жителей Мидгейма. Тому также имеются надежные свидетели. Кроме того, она совершала многое другое, что станет известно в процессе дознания. Вышеперечисленные действия идут против веры и служат во вред государству. Записано седьмого дня месяца июля 1572 года в присутствии свидетелей…

Девушка, наверное, снова повалилась бы на пол, если б Марта не держала ее заведенные за спину руки. Глаза ее погасли, унеся ощущение бесконечной глубины и страдания. Они будто наполнились темным туманом, но епископ продолжал видеть перед собой странное сияние, сравнимое, разве что, с нимбом.

— Для проведения справедливого дознания и определения истинной вины подозреваемой закон предписывает нам отделить ее от дьявола, оказывающего ей покровительство при помощи амулетов, вшитых под кожу, либо «дьявольских меток». Марта, можешь приступать к обнажению подозреваемой.

Алая волна, поднимаясь снизу, проявилась сначала на шее, постепенно залив лицо девушки. Марта же, перестав удерживать ее руки, бесстрастно распустила пояс на юбке, которая тут же медленно сползла на пол, надувшись пузырем. Та же участь постигла блузку. Девушка не сопротивлялась и не пыталась протестовать, стоя с низко опущенной головой и поникшими плечами. То ли из-за этой позы, выражавшей полную покорность, то ли от белизны исподнего, но на фоне мрачных стен и отблесков факелов она показалась епископу святой.

Марта не восприняла эту святость, выполняя лишь приказания инквизитора. Ее руки продолжали действовать уверенно и четко, а на лице не проявлялось никаких эмоций.

Когда белые одежды мнимой святой превратились в кучу тряпья на грязном полу, девушка подняла голову. Ее рот приоткрылся, словно она хотела о чем-то спросить, и епископ с ужасом ощутил, что перед ним уже совершенно другая женщина. Теперь это была… прародительница Ева. Именно такая, какой изображают ее на картинах, манящая и в то же время стыдливо прикрывающая свои женские прелести.