Гордон Хафтон - Подручный смерти Страница 3

Смерть толкнул дверь, и мы вошли в темный, выложенный каменными плитами коридор. Мой провожатый прислонил лопату к стене и повесил на крюк свой серый шарф. Над крюком из шести больших черных букв слагалось: «СМЕРТЬ». Я заметил еще две куртки, висевшие на соседних крюках с надписями «ГЛАД» и «МОР», и пустой крюк «ВОЙНА».

– Мы здесь занимаемся несколько иными вещами, чем ты себе, должно быть, представил. Основную практическую работу выполняют специальные Агенты-контрактники, тоже проходившие у нас стажировку. – Он улыбнулся, показав два ряда острых желтых зубов. – Мы же занимаемся в основном бумажной работой, хотя раз в день обязаны упражняться на местном населении.

Я рассеянно кивнул:

– Ну да, чтобы держать себя в форме.

– Совершенно верно. До первого из Последних трубных гласов. – Он нелепо взмахнул длинными костлявыми руками, словно дирижер оркестра, на которого напали осы, потом все его тело вдруг обмякло. – Знаешь, – сказал он доверительно, – устал я от всего этого. Нет больше смысла ни в чем… Все без души делаю.

В конце коридора оказалась белая дверь. Смерть ее открыл, и взору предстала высокая стопка бумаг, которая угрожающе кренилась на гладкой поверхности письменного стола. Верхний лист стопки почти касался низкого фактурного потолка. Смерть неуклюже обогнул эту кипу и пропал.

С некоторой опаской я проследовал за ним. События развивались стремительно.

В офисе находились четыре одинаковых письменных стола, составленных квадратом. Каждый был приспособлен для работы с большим количеством бумаг. Бумага обрывками валялась на полу, бумага в коробках стояла вдоль стен, бумажные груды загораживали окна и громоздились на подоконнике, бумажные листы облепили всю офисную технику, бумага закрывала вентиляционные отверстия, от бумаги ломились полки. Комната снизу доверху была украшена документами, папками, контрактами и заметками, а в центре этого бумажного царства сидели трое самых ненормальных людей из всех, что я когда-либо видел.

Смерть перехватил меня на входе и вытолкнул на середину комнаты.

– Всем привет, – сказал он небрежно. На него не обратили ни малейшего внимания. – Вот новый стажер. Будет помогать мне на этой неделе.

И тут будто чья-то рука щелкнула выключателем – все трое медленно повернули головы и оглядели меня. После темноты моего гроба их пристальное внимание внушало ужас. Оно прожигало насквозь созданный мною тонкий слой уверенности. Я ощутил слабость. От желудка к горлу подкатила волна тошноты, подбородок задрожал и отвис – так я и застыл с полураскрытым ртом, не зная, куда деть глаза и что сказать.

Была в их взглядах некая сила, которая напомнила о том времени, когда я был еще жив, о моем детстве.

Я рос болезненным ребенком. Мама оберегала меня от контактов с другими детьми вплоть до самого детского сада, а когда ей все-таки пришлось сдаться и с огромной неохотой выпустить меня к сверстникам, я два года подхватывал одну хворь за другой. Всякий раз, когда я заболевал, мама несла меня в свое гнездо и окружала заботой, пока я не выздоравливал. Я же под любым предлогом старался к ней вернуться.

И хоть я с той поры помню лишь один отчетливый образ, лишь один день, он олицетворяет собой все дни и воспоминания моего детства. Перед глазами всегда одна и та же картина. Я лежу в маминых объятиях на диване. На мне пижама, и я закутан в белый пушистый плед. Всем телом я ощущаю мамино тепло и мягкость ее кожи. У меня температура, но жар ее тела проникает в самое горнило болезни. Она гладит меня по голове так нежно и ласково, что я готов навсегда застыть в этом миге, невзирая на адскую боль в животе. Мне никуда не хочется идти, пока она качает меня в своих больших мягких руках, а ее тонкие волосы ложатся на мое разгоряченное лицо. Я хочу остаться, замереть в ее тепле, когда она склоняется надо мной, так нежно утыкается в щеку и тихо убаюкивает.

Но есть вопрос, на который я должен получить ответ прежде, чем сон меня одолеет. Я хочу знать, когда пройдет лихорадка, когда прекратится эта боль, смешанная с удовольствием. Я поворачиваюсь к ней, чтобы спросить, она интуитивно наклоняется, готовясь выслушать. Но только я встречаюсь с ней взглядом, вопрос замирает на губах. Я не могу говорить – я сгораю в ослепительном свете ее глаз, я обожжен необычайно мощным потоком ее силы и любви.

Неистовая сила, несокрушимая любовь.

Пока новые работодатели продолжали меня изучать, я ощутил, как в меня проникла часть той силы и нежности, даря утешение даже после смерти. Но я так и стоял, парализованный, пока средний персонаж эксцентричной троицы не нарушил зловещую тишину.

– Выкапывали и похуже, – изрек он, облизывая губы. Это было маленькое лысое существо болезненного вида, с тощими руками, ногами-палками и головой, напоминающей пузырчатый кусок шлака. Он носил черные ботинки, черные носки, черные джинсы и черную футболку, на которой рельефно выделялась белая эмблема – две чаши весов. На его письменном столе рядом с горами документов, сплошь помеченных «СРОЧНО», лежала плоская черная кепка.

Смерть ободряюще похлопал меня по спине.

– Учитывая то, как он умер, нам еще повезло, что он стоит здесь целиком.

– А как его зовут?

Вопрос задал самый юный член команды – прыщавый подросток, облаченный в ядовито розовый костюм и такого же оттенка кожаный галстук. Сложением он походил на ощипанного цыпленка, а голос его звучал назойливой игрушкой уйди-уйди. Судя по недовольному ворчанию присутствующих, авторитет его был весьма сомнителен, а симпатий к нему – и того меньше.

– Вот сам и спроси.

Подросток сердито зыркнул, но вернулся к своей работе. Силы мои были на исходе. Я смахнул пару бумажек с кресла у двери и сел поудобнее. В офисе стояла духота, и в пальто Смерти я начал потеть. Пот вперемешку с землей на коже источал резкий, но приятный могильный запах. Когда же мне будут явлены обещанный душ и одежда?

Смерть оглядел комнату:

– А где Война? – спросил он.

Ответил последний из троицы, молчавший досей поры:

– Занят.

– А…

– Обещал вернуться в среду.

– Ясно.

– К собранию.

– Ну да.

Я стал рассматривать третьего незнакомца. Он был одет во все белое: джинсы, теннисные носки, кроссовки и футболку с вышитой на кармашке миниатюрной золотой короной. Его руки были испещрены рубцами – этакий геометрический кошмар из белых рваных линий и четких розовых кругов. Но всего ужасней выглядело его лицо: сплошная масса гнойничков и язвочек, угрей и фурункулов. На столе под завалом бумаги были погребены косметические средства – маскирующий крем, пудра, гель от прыщей. На стене у него над головой висел девиз в рамке:

«Можно и не быть безумцем, чтобы здесь работать, но я – он».

– Что ты там увидел?

Своим вопросом он застал меня врасплох.

– Я…

– Если тебя так шокирует мое лицо, тебе нужно увидеть синяк на моем теле.

– М-м-м…

– Не хочешь?

– Не надо, не беспокойтесь…

– Да ничего. Он прямо тут.

И он ткнул себя в грудь, пониже золотой короны.

– Я видел достаточно синяков.

– Такого – не видел.

И в самом деле. Он задрал футболку, и передо мной возник самый огромный и чудовищный из всех ушибов, что мне пришлось наблюдать. Он гигантским цветком распустился от тощей шеи до впалого живота и от левой подмышки до правого соска. При дыхании синяк мерцал всеми цветами, становясь то бледным, то огненно-красным, как при затмении солнца, в самой глубине он был фиолетовым и иссиня-черным, а по краям – желто-зеленым.

– Это новая экспериментальная болезнь. Никаких видимых симптомов. А потом в одно прекрасное утро клиент просыпается – и опа. – Он похлопал себя по груди и расхохотался. – Обширное подкожное кровоизлияние, разбухание конечностей, возможно, внутренние поражения – насчет этого я не решил – и невыносимая боль. – Он снова захохотал. – У меня есть и еще задумки…

– Пардон. – Смерть поспешно прервал его и обернулся ко мне. – Я должен тебе всех представить. Это вот – Мор, – кивнул он в сторону рассадника инфекций. – Между собой мы зовем его Чумка.

Мор саркастически усмехнулся.

– Это Шкода, – он указал на прыщавого тинэйджера, который натянул глуповатую ухмылку и робко встряхнул мою руку.

– А это Глад.

– Зовите меня лучше Стройным, – пошутил Глад, кивнув лысой головой.

Никто не засмеялся.

– Ну вот и хорошо, – бодро объявил Смерть. – Почта есть?

– Как всегда, – ответил Мор, вручая ему кипу конвертов. – И твой график на следующие три дня, утвержденный на субботнем собрании. Кстати, Шеф недоволен твоими отчетами за прошлую неделю – и весьма, скажу я тебе. И точная инструкция по поводу сегодняшнего клиента: на quadri furcus [1] выпал очень простой номер… Даже ты не запутаешься.

Смерть ответил ему саркастической ухмылкой.