Владислав Победоносцев - Тутти Кванти Страница 3

По одному пункту терзался только Бельчук: какой бы разэтакий номер выкинуть на свой юбилей? Тщеславная душа сделала выбор: к финалу подводной резни ворвутся в маскарадный зал беглые уголовники («Отрепетируем с челядью!») в казенных телогрейках и при щетине, бабахнут из обреза в аквариум — для реальности («Ради такой потехи не жалко!»), потребуют выложить драгоценности («Поглядим, какого лазаря запоете, рыцари!»), какой-нибудь дамочке («Подберем покичливей!») подрежут финкой бретельку, а он, Бельчук, откроет огонь («Именно так!») из коллекционного нагана и уложит двоих («Кровью будут клюквенной истекать и зверски стонать!»).

Не успеет гость очухаться от нападения, а в охотничьем домике его подкараулит следующий сюрприз — живой медведь! («Местный егерь давно предлагал».) Если привязать его позади уже всем известного чучела с коромыслом, большая может выйти потеха: живого-то тоже за чучело примут, и вот тут жди чего угодно!..

Утвердив собственные выдумки, долженствовавшие подчеркнуть независимость юбиляра перед сильными сей округи, Бельчук переселился в кресло, подъехал в нем к окну и задумчиво воззрился на заснеженный свой сад, искрящийся в утреннем солнце, необычайно ярком для зимы и каком-то нарядном («Причепурилось в честь юбиляра!»). Собственно, ничего там нельзя было увидеть, кроме голых стволов фруктовых деревьев, но хозяин «видел» и земляничную плантацию, и малиновое каре вдоль всего забора, и вишневый садик («Ах, что за чудо-наливки дают все эти ягоды!»), и огуречно-помидорные парники, и солнечный пятачок с облепихой и женьшенем… От целебных этих растений мысль ассоциативно переключилась на детей. Сперва, конечно, на дочек-близняшек, смешливых и сметливых хабалок, которых он дорогой ценой, да и то через личный канал, впихнул в медвуз. («Предприимчивый человек должен прежде всего иметь бычье здоровье!») На счет дочерей он не только не заблуждался, но, напротив, поощрял их хватательные движения: милостей от жизни ждут дураки, но в дураках и остаются. И юные девы твердо усвоили оригинально преподанную им науку, даже не ведая о сарказме классика: «Бери, большой тут нет науки, бери, что только можно взять. На что ж привешены нам руки, как не на то, чтоб брать!» Обе специализировались на гинекологии…

И пожелалось Бельчуку чем-то порадовать своих стрекулисток по случаю окончания пятого курса. Но к тряпью его не подпускают, и слава богу, а шубы песцовые к этой зиме справили… Ладно, можно плюнуть на принцип — бабе не место за рулем — и подарить моторную яхту — единственную их романтическую мечту. И еще мебель бы сменить к приезду — во всем втором, женском, этаже… Но тогда что-то надо подкинуть и «соседям» по верхотуре — сыновьям, тоже близнецам («К чему ни приложусь — отдача от меня на двести процентов!») и тоже студентам («Сплошной разор от вашего племени!»), одолевающим третий курс юридического факультета («Чтобы закон стал дышлом, предприимчивому человеку надо уметь его поворачивать!»). А чем их удивишь? На шмотки им давным-давно тьфу, по-настоящему среагировали лишь на подарок к двадцатилетию — на практически новенькие «рено» и «плимут». («Вот так ради отпрысков и на отступничество от принципов идешь».) Жать на все пружины и добывать «мерседес»?.. Эх, то ли дело он сам, в лимузинах по городу не раскатывает — всегда на дорожном велосипеде. Оно и здоровее и скромнее («Не надо пробуждать в пролетариях вековую ненависть к буржуазии — опять схватятся за булыжник!»). А лучше, пожалуй, закончить второй терем, заложенный у северного торца, — больше пользы принесет он парням, чем эти дурацкие иномарки: задумал Юрий Валерьянович оборудовать в нем тяжелоатлетический зал — со штангами, набором блинов, гирями, тренажерами для растяжки и накачки силы. Парни-то у него не слабенькие, с задатками, но пока еще не бельчуковской стати. Прежде на каникулах не знали, куда себя приткнуть, теперь вот будут в породу входить.

Размышляя таким образом, Бельчук слегка лукавил: северный терем был нужен наперед прочих ему самому, поскольку во втором-то этаже виделась хозяину бильярдная («Свояка в середину, там теплее, чужака — в дальнюю, на периферию. А при плохом глазомере может выйти наоборот») и буквально грезилась «Пиковая дама», как он уже окрестил комнату для игры в карты. В них он и впрямь знал толк, безупречно считал варианты, всю игру держал в памяти, и обыграть его было непросто. («Выше интеллекта только интеллект, выше преферанса только преферанс. А между ними знак равенства!»)

Едва бельчуковская мысль набредала на карты, он должен был тотчас обратить на них и свои действия. Дотянувшись до орехового столика, Юрий Валерьянович взял гейшевую колоду, к коей питал слабость, чиркнул глазом по зазывным рубашкам, ответно улыбнулся узколицым тонкостанным лукавицам, снова не удержался, сгусарил: «И-и-эх!» — машинально листанул, потасовал и вытянул карту наугад.

Вышла тройка.

«Опять! Надо же… Прямо знак какой-то. Ведь был я когда-то именно троечкой. Всего лишь троечкой…»

В последние месяцы Бельчук испытывал, и по мере приближения юбилея все острее, физическую потребность побыть наедине с собой, остановиться, оглянуться, что называется, на прожитое, потолковать по душам с собственной душой, спервоначала выяснив, правда, цела ли вообще-то, и если окажется, что да, цела, жива и умеет толику совеститься, хотя, понятно, заскорузла, обесчувствелась порядочно и черным-черна от содеянного и виденного, — тогда, может быть, и помараковать с нею, а не подправить ли в чем свою линию, не осадить ли где назад и, главное, впрягаться ли в постромки того капитального и рискованного дела, в котором, примерившись, обсчитав затраты и взрыхлив уже частично почву, обнаружил перехватывающие дух выгоды, но которое, не исключено, могло привести к исходу весьма плачевному, если не роковому.

Собственно, ради уединенного раздумья он и отмахнулся от привычной прорвы дел, вырвался из городской квартиры и прикатил в свою усадьбу, как сам определил, на двое суток тишины. Ведь послезавтра надо будет колготиться с приемом охотничьей и морской провизии, а что того пуще — нагрянет орда нанятой прислуги под водительством Зои Аркадьевны и бой-девиц, поднимется тарарам, пойдут круговерть да бестолковщина, разгон и рохле и шустряку — не спрячешься, не присядешь. Так что хочешь оглянуться — либо сегодня, либо никогда, после-то юбилея уж не ко дню…

И потянулась память к младым годам. Бельчук перебирал лишь основные вехи, но так старательно, будто жизнь свою кому-то рассказывал. Или даже объяснял…

«Тройка, трешка… Был, был, чего там… Продавец лесосклада — кто ж как не трешник… Одначе корни мои там, и чего ж мяться, ежли потом из них такой стволина двинулся. Но не сразу. Пока торговую науку не постиг, до склада на автобусе зайцем ездил — копейку берег, лишней-то не было. Ну а после пошло освоение пружин ремесла, самостийное, в наставники-то никто не набивался, хотя ни зав, ни второй продавец штучек своих особенно не скрывали. Оказалось, можно и кругляк, и тес, хоть обрезной, хоть нет, принять одним сортом, продать другим. А какая бездонность в замерах кубатуры! А как славно, что не изживается дефицит! Попробуй-ка, товарищ клиент, достать оцинкованное железо, или сурик, или паршивый штакетник… А прохлопаешь ушами до лета — ни тебе цемента, ни столбов, ни труб, ни того же теса, независимо от обрезки. Да что там теса — обыкновенных гвоздей нет!.. А клиенту строиться надо — фундамент под дом заложен. Где он возьмет простые эти материалы? А ему и непростые — позарез. Брус, к примеру, или доска половая… И он, сиротина, идет ко мне, за куб драного горбыля готов следы мои целовать. А я его давно жду. С кукишем. Дескать, рад бы помочь, да сами видите — двор под метелку. Когда завезут? Дальше я бывал саркастичен: «Вот смотрю я на вас — вроде солидный человек… Извините, если не засекречены, — где служите? Ах, декан юридического факультета, профессор… Вот смотрю я на вас — вроде декан юридического факультета, профессор, можно сказать, а такие наивности… Давайте в лоб спросим Юрия Валерьяновича, то есть меня: может он протянуть вам хоть жалкую соломинку надежды? И Юрий Валерьянович в лоб ответит: навряд! Потому что в обозримости ожидается статус-кво… Но как мы есть существа мыслящие, будем думать…» С этого момента — клиент мой. Если бы у меня тогда имелась дача, декана можно было бы сторожем брать — преданней любой собаки сделался. Да он ли один! Хоть начцеха с мясокомбината, хоть аптекарь, хоть автомеханик, хоть администратор какой-нибудь — всякий клиент уши прижимал, в глаза заглядывал и у ног скулил: Валерьяныч, будь другом, достань, придержи, сообщи — в долгу не останусь, отблагодарю, будешь доволен… Я и был доволен: ставил в безысходку — давали хорошо. Но надувал не каждого и драл не с каждого. Тому декану в месяц все устроил и ничего не взял: юн был, а смекалист, уже в те поры знал, что дети мои в законники двинутся, хотя Зою Аркадьевну еще и не повстречал… Да я и без декана за полтора года наскреб на «москвичок» и на кооператив…»