Святослав Логинов - Высокие технологии Страница 3

- Ладно, - сказал Маркел. - Сдаюсь. Хотя мне всё равно непонятно, почему в быту у нас нанотехнологии, а на работе - каменный век. Как-то это неестественно получается.

- Слушай, - спросил вдруг Фермен, - что за нанотехнологии ты поминаешь? Не врубаюсь я что-то.

- Это просто, - улыбнулся Маркел. - Нанотехнологии у нас всюду, едва ли не всё вокруг изготовлено с их помощью. Вот, скажем, сломалась у тебя ложка, что ты делать будешь?

- С чего это она сломается? - возмутился Фермен. - Я одной ложкой который сезон ем и ничего ей не делается.

- Я, например, возьму и сломаю. Что делать будешь?

- В морду дам.

- А потом?

- Новую закажу. - Фермен кивнул на стоящую в углу низкую тумбу сервисного центра.

- И что же, ложка так сама и сделается?

- Конечно! А как же ещё?

- Нет, братец, сами вещи только ломаются, а чтобы их делать, нужны технологии. В прежние времена, чтобы ложку получить, нужно было взять кусок дерева и ножичком выстрогать из него ложку. Видел, как коллега Никтон в свободное время деревянные фигурки вырезает? Вот так же и ложку. Это если деревянную надо. А если металлическую, то там другие технологии были, посложнее.

- У сервиса заказать проще, - не согласился Фермен.

- Тебе проще, а на самом деле в сервисном центре сложнейшие технологии. Микроскопические информационные системы, наноботы, которые буквально по молекуле собирают всё, что душе угодно. Это сейчас, заказал нужную вещь и горя не знаешь, а прежде всякую мелочь нужно было своими руками делать, как Никтон нэцкэ. И обед варить, и посуду мыть, и одежду шить - всё своими руками. А нарушишь технологию - ничего у тебя не получится: сиди голодный, или раздетый, или без нужной вещи. Потому и специалистов было много разных. Скажем, вместо нашего повара был бы человек, который умеет варить обед. Ничем другим он бы не занимался, нона каждое блюдо уходило бы у него несколько часов, так что все ели бы одно и то же. Сегодня калыо, завтра - кашу размазню.

- Погоди! - остановил лекцию Фермен. - Если каждый в своём деле дока, и это дело много времени отнимает, то когда людям элюр растить?

- Вот то-то и оно! Пока люди жили в дикости, то никакого элюра не растили. У них в ту пору одна задача была - с голоду не помереть. И только когда появились высокие технологии, люди начали растить элюр.

- Ну тогда пустьих эти технологии, - смилостивился Фермен. - Только от элюра они пусть держатся подальше. Я там как-нибудь и без наноботов управлюсь.

Утро следующего дня началось как обычно. Подъём и скорый, заказанный с вечера завтрак. Тут уже нельзя изводить повара заказами, а потом смаковать удивительное блюдо. Всё должно быть готово к сроку и съедено в пять минут. Общежитие за ночь передвинулось на полкилометра, чтобы бригада не тратила времени на дорогу, топоры наточены, культиваторы начищены до сияющего блеска. Подготовлено всё, работа ждёт.

Маркел шел, радуясь, что день не придётся начинать вознёй с увядшим лопушником, осыпающим тебя тучей въедливых колючек. Лопушник уже выдран и валяется на куче древесного лома.

Именно там он и лежал, а рядом с кучей сидели, поджидая Маркела, трое мужчин в форме контролёров. Один из них рассеянно вертел в руках линейку для измерения длины выдранного корня. Такие же деления были нанесены у Маркела на рукояти культиватора, но контрольный эталон являлся как бы символом высшей власти, и казалось удивительным, что им можно измерять длину корня не только теоретически, но это действительно делалось минуту назад. Легче представить, как древний царь своим скипетром разбивает голову непокорному. Ведь скипетр - это изначально всего лишь боевая дубинка, так что череп им расколоть очень даже можно.

Внутренне замерев, Маркел подошёл к контролёрам.

- Там должно быть двенадцать сантиметров, - стараясь выглядеть спокойным, произнёс он, - разве что за ночь корень малость усох.

- Не усох, - успокоил контролёр. - Все двенадцать сантиметров на месте. А вот топориком ты его зря…

Небо качнулось и косо пошло на Маркела.

- Прошу сдать инструмент и следовать за нами. - Тон просьбы, чисто приказной, не терпел возражений.

- Но ведь я… - начал было Маркел.

- Все объяснения потом, - предупредил старший, забирая топор из ослабевшей руки.

Главный контролёр региона оказался женщиной, чего Маркел никак не мог ожидать. Подавляющее большинство женщин трудилось на прополке, хотя, как говорят, кое-где встречались бригады редильщиц, да и среди браковщиков женщины тоже попадались. Рассказывают, что когда-то существовали смешанные бригады, но потом в управлении контроля сочли, что это вредно сказывается на качестве работы, и мужчин с женщинами развели по разным бригадам, так что встречаться они могли лишь по окончании сезона полевых работ. И теперь при виде женского лица Маркел совершенно некстати вспомнил, как во время прошлого отпуска познакомился с молоденькой пропольщицей и как чудесно жил с ней целых два месяца.

Црополыцики - самая низшая ступень совершенного общества, их легко узнать по морщинистым обветренным лицам, согбенным спинам, рукам с навечно въевшейся землёй. Но Моника отработала только первый сезон, так что кожа у неё была не задубелой, а загорелой, и фигурка сохраняла первозданную стройность. Конечно, ей было лестно, что за ней ухаживает не корявый пропольщик, а редилыцик. Кажется, она даже связывала с курортным романом какие-то надежды на улучшение своего положения, хотя всякий знал: упасть в прополыцики можно, подняться из прополыциков - нельзя.

А теперь такая же бессмысленная надежда овладела уличённым преступником: ведь не может женщина слишком сурово отнестись к его проступку. В конце концов, никакого вреда элюру Он не нанёс и вряд ли достоин полной отбраковки. Ну, переведут в прополыцики, в крайнем случае вообще отстранят от работы с элюром; говорят, где-то ещё сохранились профессии, не связанные с великим деревом. Но всё-таки он останется жив, хотя даже Моника, ежели вдруг им доведётся встретиться, не испытает При виде бывшего любовника ничего, кроме презрительного отвращения.

Госпожа старший контролёр была не слишком молода, но лицо её сохраняло привлекательность, ведь ей никогда не приходилось заниматься физическим трудом под палящим солнцем, проливным дождём, страдая от комаров, слепней и беспощадного гнуса. Она всю жизнь провела в кабинете, решая судьбы людей: кого оправдать, кого, строго предупредив, перевести на худшую работу, а кого попросту забраковать, лишив права на жизнь. Человек, не нужный элюру, не нужен и обществу, такие существовать не должны. Именно от этой женщины сейчас зависело, будет ли существовать Маркел. Казалось бы, зловещая профессия должна оставлять на лице следы более явные, чем ветер и зной, однако и в этом плане лицо начальницы ничем не выделялось. Симпатичное лицо, неотмеченное печатью демонизма.

- Мне сообщили, что ты хотел что-то сказать по существу дела, - произнесла главный контролёр, когда их оставили наедине. - Говори, я слушаю.

- Понимаете, - заторопился Маркел, - я, конечно, виноват, я нарушил регламент, нонарушение никак не касается сути дела. То есть по отношению к элюру никакого нарушения не было. Я действительно ударил в землю топором, чтобы быстрее выдрать лопушник, я понимаю, топор от этого ненормативно тупится, но ведь это произошло в самом конце смены, я спешил, чтобы уложиться в нормативные тридцать секунд после сигнала. А топор ночью всё равно будет точиться…

- В тридцать секунд ты тоже не уложился, - сухо заметила контролёр, - так что за тобой сразу два технологических нарушения.

- Я хотел как лучше…

- - А это - третье нарушение, причём самое серьёзное. Где-нибудь в регламенте записано, что надо делать «как лучше»? Нет, там написано, что надо делать «как следует». «Лучше», как и «хуже», является отклонением и подлежит наказанию. Если другие нарушения можно считать лёгкими, то за это полагается отбраковка, вариантов здесь нет.

- Элюру вреда не было, - пролепетал Маркел. - Всю жизнь работал как следует, первый раз оступился…

- Врать не надо, - оборвала его контролёр. - За тобой ещё числится погубленный элюр, семь лет назад. Тогда тебя простили и, как вижу, зря.

- Как?! - воскликнул Маркел.

Многое слилось в непроизвольном выкрике: удивление, стыд, ужас при мысли, что давнее преступление, которое он считал похороненным, известно… И как ни странно, была в этом вопросе надежда: раз уж то, запредельное деяние простили, то сейчас-то за что казнить?

- Так-то вот, - покивала контролёр. - Простили тебя. Между прочим, я и выносила решение. Ты небось думал, что хуже вины не бывает, а между тем среди прополыциков, почитай, ни одного нет, кто бы в таком деле повинен не был. Новорожденный элюр от земли едва видать, среди травы его не вдруг и отыщешь, и нежный он, коснись неловко - и конец. Так что губят их прополыцики, иной раз сами того не замечая. А мы всё замечаем и прощаем проступок или нет, смотря по обстоятельствам. Иной раскаивается в содеянном, руки на себя готов наложить. А другой принимается едва ли не героем разгуливать: вот, мол, какие штуки мне с рук сходят. Задумываться начинает о непотребном, разговорчики разговаривать: зачем мы элюр растим и нельзя ли это как-нибудь иначе делать, чтобы ручки белые пожалеть и спину не натрудить. Вот этих субъектов мы отбраковываем в ту же минуту.