Лариса Бортникова - Гарнизон "Алые паруса" Страница 3

– В прошлом инженер-конструктор, кандидат наук, сейчас лицо без определённого места жительства, - доложил Инженер.

– Располагайтесь. - Полковник брезгливо повёл носом - от Инженера прилично воняло перегаром и мочой.

Именно тогда Полковнику и пришла в голову мысль обратиться в воинскую часть неподалёку и привлечь тамошнего прапорщика к вопросам обмундирования и снабжения. Прапорщику была передана незначительная часть имущества «Алых парусов» в виде постельного белья и лыжных креплений, а взамен контингент пионерского лагеря получил новую форму, хоть и списанную, но вполне пригодную к использованию.

– Хорошо, что старого образца, - радовался Сержант, привычно наматывая портянки. - А то носят не пойми что - страшно посмотреть.

– А я в армии не служил и начинать не намерен, - капризничал Инженер, разглядывая хлястик на шинели.

– Сержант. Покажите товарищу, как перешивать подворотнички. - Полковник недовольно наблюдал, как Инженер, похожий на зелёного воробья, шаркает подошвами тяжёлых сапог.

– Дожил до семидесяти - ни разу не перешивал, - ныл Инженер, однако довольно кривил губы, поглядывая на своё отражение в стеклянной двери.

Ночью Милка перебрала мешок с добычей, и в комнате под табличкой «Умелые руки» застрекотала машинка. Утром она, краснея, вышла на кухню в новой рубашке. Полковник одобрительно хмыкнул.

– Докладываю. Гарнизон к приёму пищи готов. - Сержант щёлкнул каблуками и вытянулся стрункой, улыбаясь. - Разрешите приступить?

Октябрь липнет к стеклу прелыми листьями. «Бессаме мучьо», - хрипит проигрыватель: Милка перетащила его в столовую и, когда Полковника нет, ставит гибкую пластинку.

– Так я и знал. Забрал денежки и уехал в деревню. У него там дом есть, садик. - Инженер бегает от окна к окну, злится.

– Чушь какая. Нам же лететь завтра, чтоб к ноябрьским до места добраться. Случилось что-то. - Когда Лев Соломонович нервничает, он начинает сильно картавить.

– Отставить панику! - Сержант пробует выглядеть уверенным, но у него плохо получается. - Приказываю!

– В казарме будешь приказывать, а тут свободные люди, - шипит Инженер, но видно, что он расстроен. Расстроен так, что почти плачет, и только обида не позволяет ему разрыдаться вслух. - Ну и ладно. Как раз меньше на одного. Сами полетим.

– Как это сами? Он же лётчик. Кроме него никто не может управлять аппаратом, - «р» грассирует совсем бессовестно - Лев Соломонович почти в истерике.

– Подумаешь! Я проектировал, я строил - сам и поведу.

– Нельзя без Полковника. Кто будет с кубинскими товарищами договариваться? - «…товаи'щами догова'иваться» звучит пародией на вождя.

– Он обязательно придёт, - шепчет Милка и дёргает за рукав отца Михаила в поисках поддержки, тот разводит руками.

– Надо поискать, что ли. - Сержант нахлобучивает шапку, потом снова стягивает, опять пытается пристроить на лысине.

– Сами полетим! - ершится Инженер.

– Да! Надо искать! - Милка встряхивает рыжими кудряшками. - Всем! Я в деревню. Сержант на станцию. Инженер с отцом Михаилом пусть идут в часть. А Лев Соломонович - в районную больницу.

– Может, морги обзвонить… - задумчиво грассирует Лев Соломонович, - телефон, вроде, в порядке.

– Не сметь! Собирайтесь живо, - кричит Милка, и все вдруг облегчённо начинают суетиться, разбирать кто шинели, кто бушлаты.

– Отыщем с Божьей помощью. - Шинель на отце Михаиле болтается, как ряса цвета полыни.

Они идут строем. Маршируют мимо здания изолятора, огибают площадь перед административным блоком - грот-мачта пустого флагштока застыла в пионерском салюте. Каптёрка. Ворота. В луже у калитки среди рябиновых листьев плавает луна. Инженер оглядывается: футбольное поле скрыто за серыми стенами первого корпуса, но ему достаточно того, что он может видеть. Там, над мокрой крышей неровно колышется сдутый пузырь дирижабля. В темноте он кажется густо-чёрным, но Инженер знает, что пятьсот занавесок из каландрированного капрона, сшитые в единое полотно, днём опять станут яркими - яркими и алыми, как паруса.

– Встречаемся здесь в полдень, - командует Милка и срывается с места. Последний раз Милка так бегала ещё в школе, когда участвовала в общегородском марафоне.

– На Кубе всегда жарко, - чихает Лев Соломонович и потуже заматывает на шее офицерское кашне цвета полыни.

– Увидим с Божьей помощью…

Милка привела отца Михаила из деревни. Он побирался на ступенях сельмага. Нет. Он не просил ничего, а просто сидел, щурясь на солнце, и радовался. У ног его хрустела картонная коробочка, в коробочке было пусто.

– А за день хоть один человек подаст - считай, огромная радость. Подумай, дочка, - он семенил вслед за Милкой и болтал, не умолкая, - придёт человек домой, а на душе у него благодать, потому что он сегодня добро сделал. У меня пенсия есть - хватает, и детишки раньше помогали. Сын всё ругался, зачем, мол, отец, нас позоришь? А я ему поясняю, что тут не в деньгах дело, а в милосердии. А он меня под замок. Я окошко разбил и ушёл, прям как колобок. Нельзя мне взаперти. Ведь иначе кто людям покажет, какие они хорошие. Как? Любовь и милосердие в каждом есть, только пуганые они. А я вроде наживки для души.

Вечером отец Михаил похлебал супу, промокнул горбушкой надпись «Общепит» и проговорил задумчиво:

– Хорошо у вас. Поживу здесь зиму, а там дальше пойду.

– У нас тут маленькая шинелка имелась, - Сержант просительно глядел на командира.

– Поставьте товарища на довольствие. - Кажется, Полковник улыбался.

Каждое утро отец Михаил выбирался за территорию и шёл по окрестным деревням. Иногда он добывал горсть мелочи, иногда еды, иногда приходил с пустыми руками. Инженер обзывал отца Михаила юродивым, но задевал редко и даже как-то намекнул Полковнику, что отцу Михаилу в сапогах тяжело по округе километры наматывать. После этого Полковник озадачил знакомого прапорщика, а через неделю отцу Михаилу торжественно были преподнесены валенки с калошами.

– Мягонькие, - отец Михаил лихо прошёлся по столовой, подпрыгнул и вдруг неожиданно подмигнул Милке.

– Заводи, барышня, музыку - спляшем.

– Как это? - засмущалась Милка, но руки её уже перебирали стопку с пластинками.

«Бессаме мучьо», - дребезжали стёкла столовой. «Кавалеры приглашают дам», - отец Михаил подхватил Милку за талию, утянутую офицерским ремнём, и ловко закружил в полувальсе-полутанго. Милка хихикала, неловко переставляла ногами и потела. «Как будто в фильме про войну», - заметил Полковник, оторвавшись на секунду от газеты, - Милка таскала ему «Правду» со станции. Полковник так и не поднялся в тот вечер. Милка ещё потопталась с Сержантом, и ещё раз с отцом Михаилом, и немного одна, но Полковник что-то подчёркивал, качал седой головой, злился.

Бессаме мучьо… Воздух в столовой привычно расслаивался на тонкие пластины, дрожал Милкиной поздней любовью.

– Вы не видели здесь мужчину в военной форме? - Милка стоит в дверях клуба - очень строгая, очень рыжая, очень замёрзшая. По будням клуб работает до девяти, но сегодня воскресенье, и молодёжь устраивает дискотеку.

– Чего? - парнишка показывает себе на уши, мол, не слышно, и тычет пальцами в динамики.

– Полковник авиации. Вы не видели? - кричит Милка.

– Не-а, - мотает головой парнишка.

– Он такой худой. Высокий. Старый. - Милка ещё ни разу не говорила про Полковника «старый», но сейчас это нужно сказать.

– Ща, - машет рукой парнишка, что-то крутит у себя на панели, и в клубе наступает тишина. - Ребя, длинного старикана из «Алых парусов» никто не встречал сегодня? Тут тётенька волнуется.

Молодёжь шумит недовольно, свистит, требует музыки. Ди-джей пожимает плечами. Милка выходит под дождь, в спину её подталкивает волна тёплого воздуха, пропитанного звуками, запахом вина и молодого пота.

– Полковник… У него погоны, фуражка и форма старого образца, - злится Инженер, пытаясь вдолбить солдатику на КПП, что здесь понадобилось двум дедам, одетым в давно списанные шинели. Отец Михаил жмётся в сторонке и шепчет, шепчет, шепчет…

Сержант бегает по пустому перрону. Касса давно уже закрыта, и Сержанту даже не у кого спросить про командира. Сержант прячется под козырёк кассы, поднимает с бетона сухой бычок, прикуривает, долго стоит под фонарём, беспомощно кашляя.

– Ну, мало ли. Может у него инфаркт, вот и лежит здесь, - Лев Соломонович извиняется перед уставшей санитаркой, а та извиняется перед Львом Соломоновичем.

– Вы бы морги обзвонили, - советует она, зевая.

– Нет. Что вы? Полковник - он не такой… - Лев Соломонович выходит на дорогу и долго вспоминает, в какую сторону ему надо идти, чтобы добраться до лагеря.

Потом Лев Соломонович садится на мокрую приступочку возле какого-то магазина и мечтает о Кубе.