Надя Яр - Священная Гора Страница 3

Отец глянул на малыша. Лицо Ари ничего не выражало, кроме недетской усталости и недетского же смирения, и отец не хотел знать, что ещё спрячется с этого дня в глубине его глаз. Если слова «правоверной» уже смогли пробить незаметную трещину в сознании сына, то оставалось только надеяться, что через неё не уйдёт невосполнимое. У отца оставалась слабая надежда, что малыш сказанного не понял. Такую страшную вещь, как отнятие детских имён, и правда было трудно понять. Ещё диче звучал их мотив. Но Ари был смышлёный мальчик, хотя и больной, и он многое понимал.

— Покиньте мой дом! — с неожиданной лёгкостью сказал керальский инженер.

Собственного спокойствия ради он старался не замечать выражения лиц уходящих миссионеров. Женщина ещё сильнее поджала тонкие губы. А весёлый толстяк просто скис и ушёл с таким видом, будто бы ему снова не удалось дёшево купить подержанный телевизор, и он принял это с почти равнодушной досадой.

Они не стали спорить, слава богам и святым. Они не тратили своих дорогих слов на безнадёжно заблудших дикарей.

Иммунобольные массово умирают во время сезона дождей. Их уносят инфекции, их губит грязная вода, их тела не выносят простуд и быстро сдаются вирусам гриппа. Даже тепло очага не может изгнать лихорадку из их продрогших костей. Река набухает и нередко захватывает гниющие летние свалки, и вода ниже по течению становится смертоносной. Когда свирепствует грипп, город полнится лицами в марлевых масках. Гриппы Юга косят слабых и больных, как траву, и тела бедняков, завёрнутые в бумажные ткани, закапывают в общих могилах за городом. Для кремаций под открытым небом всё вокруг слишком сыро.

Когда вместе с долгожданными дождями с далёких островов юго-востока явился очередной грипп, основатель западной миссии слишком поздно понял свою ошибку. У него не было опыта жизни на Юге и особенно не было опыта с местными штаммами гриппа, ну а обменяться опытом с врачами поликлиник Керали ему в голову не пришло. Он доверял своему штабу западных врачей и медсестёр, а те доверяли своей компетенции больше, чем даже страстнейшим молитвам. Уже в первый месяц сезона дождей миссия стала домом для сотен новообращённых больных. Они лежали на нарах в большом общем зале под уходом сестёр милосердия, в уверенности, что уже выздоравливают, и ежедневно глотали таблетки чудо-лекарства. Все они прошли курс инъекций, и некоторые больные, окрылённые надеждой, начали даже вставать. Такие больные жили вместе с семьями в отдельных комнатах, и это дало многим из них возможность выжить, когда, никем не замеченные, в тот большой общий зал вошли невидимые убийцы и принялись за работу.

Большинство иммунобольных миссии умерли на седьмой неделе сезона дождей. Керали дрожал под крышей ливней, туманов и гроз. На улицах плескались глубокие лужи, и в них завелись насекомоподобные рыбки. Врытые по подбородок в землю каменные истуканы по нос и по брови были в воде. Вечером горожане провожали деревянные статуи летних богов в их путь вниз по великой Реке, и дождь медленно заливал плошки с горящими благовониями на плоских животах статуй. Основатель западной миссии ошеломлённо смотрел, как работники городской санитарной инспекции десятками выносят из миссии трупы. Это был страшный удар, но и он не смог бы оторвать правоверных от их великого, правого дела, если бы ушлые инспектора не конфисковали у медсестёр и больных их таблетки и не обнаружили лабораторным анализом, что это практически обыкновенные, слегка навороченные витамины.

Нарочито медленно садясь в бронированный автобус под охраной отряда полиции, на глазах у возмущённо вопящего сборища местных язычников за оцеплением, глава миссии думал, что его витамины, пусть даже они никого не лечили, наверняка помогли хотя бы некоторым из вверенных ему Господом людей одолеть грипп. И в этом, пусть даже ни в чём ином, он был полностью прав.

— Сама не понимаю, на что мы надеялись, — плоским голосом сказала своему спутнику Кати, когда автобус, всё ещё под тяжёлой охраной, покатил прочь из Керали к аэропорту Когатты. Там сотрудников миссии и немногих не отпавших от правой веры новообращённых уже ждал экстренный рейс на Запад. Этот рейс действительно был оплачен Высочайшим Престолом.

— На чудо, — сказал добрый печальный толстяк. — Мы надеялись на чудо, Кат.

На высокой часовой башне Керали команда механиков налаживала древний механизм городских часов и очищала его от грязи и ржавчины, как каждый год после сезона дождей. Стоя перед витражным окном, отец Ари провожал взглядом автобус с миссионерами и думал о Шани. В последние недели целитель часто ночевал в их квартире. Его единственный комментарий ко всему делу, включая попытку семейства «примазаться к чужестранцам», был безэмоционален и сух: «Если бы у Запада было лекарство от иммунодефицита, его не раздавали бы нашим вероотступникам, а продавали бы за безумную цену тем, кто может её уплатить. Чем-чем, а золотом Запад не брезговал никогда.»

Стоял первый месяц сухого сезона, и горячий рассвет сулил Керали пылающий день. Первый прорвавшийся из-за горизонта луч солнца обещал раскалить небеса, выбелить насухо их почти чёрную ночную синь. Шани вышел на паломничий мост и присоединился к неторопливой процессии. В ременном сидении у себя за спиной он нёс сонного малыша. Они шли к Золотой горе, к горе Господа Неру. Её святая вершина уже сверкала под новым солнцем живыми бликами розы и золота. Целительское искусство Шани было отточено в храмах Неру, и теперь Шани нёс своего, да, уже своего малыша ко священной горе, в руки старшего божества. Малыш разделил с Ари Неру его имя, дружбу его посвящённого Шани и вскоре должен был разделить с ним и смерть, его земную судьбу — если только возможное чудо, ожидающее паломников в конце пути, не погасит болезнь, которую не смог утихомирить целительский дар. Ари сидел, сонный, тихий, в широкой соломенной шляпе за спиною друга и глазел на реку, паломников, мост и продажу воды, пока совсем не устал. Он не заснул, а погрузился в оцепенение, положив голову на плечо Шани. Тот перешёл мост и свернул с пути паломников на жреческую дорогу. Она была не короче и ничуть не легче, но куда малолюднее первой. Пыльная, жёлтая, выверенная тысячелетиями босых ног, она подвела их к высоким каменным ступеням. Стоял вечер, и Шани шёл уже более одиннадцати часов, не считая кратких передышек. Малыш Ари молчал. За последние месяцы он всё сильнее уставал, и его глаза всё чаще и чаще слипались, желая закрыться и больше не открываться. Шани сделал всё, чтобы предотвратить этот исход. Он шёл так быстро, как только мог и останавливался только по нужде малыша, он пил на ходу, он ни разу за много часов не присел и дошёл-таки до священной горы за сулящий удачу и чудо один-единственный день.

Только лестница была долгой, долгой и бесконечной, а святая вершина, казалось, не приближалась ни на шаг, такой высокой, такой недосягаемой виделась она людям на склоне горы. Каменные ступени масляно блестели, они были углублены посередине, где камень по крупицам, по атомам стёрли ноги стольких поколений жрецов. Ступени впитывали вечерний свет. Лестница прорезала крутой бок горы, на котором колыхались под нежным ветром высыхающие травинки. Их корни уже тысячи лет жили в склоне горы, оплели её прочным подземным ковром, и трава вновь и вновь умирала под яростным солнцем лета и возрождалась под осенним дождём. И когда силы оставили Шани и он ступил в сторону и лёг отдохнуть на траву, наконец-то пропуская вперёд следующих за ним вот уже полдня жрецов, Ари спокойно отпустил его шею и положил ладони наземь. Травинки были сухими и ломкими, они смирились со своей ежегодной судьбой и неторопливо себе умирали, и Ари понял их великую простоту и смирение и их бесконечный триумф. Лёжа тихо, как мышь, и желая стать невесомым, Ари чувствовал, как под его худым тельцем где-то в глубине груди Шани бьётся измученное сердце друга.

Сказание о царевне Тиру

В то давнее чёрное время, когда Господин Огня Ран пребывал далеко от земель своих подданных, полмира легло под пяту западных королей. Запад силой оружия присвоил многие земли, города и сокровища южных стран, и дети южных царей томились заложниками в башнях закатных владык.

В одно из тех горьких лет юная Тиру, дочь южного царя Тирунэ, и её младший брат были привезены заложниками на Запад. Они жили в высокой холодной башне под надзором дворцовой стражи. Однажды сын западного короля обратил свой взор ввысь, увидал Тиру в окне башни и полюбил её. Её лицо было прекрасно, словно полная луна, её глаза и косы были чёрными, как ночь, а облачённый в золотой шёлк стан тонок и гибок, точно пальма. Принц начал приходить к башне и петь песни, пока царевна не показывалась в окне. И её сердце, поначалу ожесточённое пленом, склонилось к принцу, который был благороден и чист духом.