Хольм Ван Зайчик - Дело Судьи Ди Страница 30

Был свой тунпань и в Александрии Невской. Сяргувэдэй Чжолбинга. Баг почти и не знал его, однако же несколько раз деятельная служба сталкивала честного человекоохранителя с Чжолбингой – немногословным бледным маньчжуром громадного роста, – и всякий раз ланчжун почти физически чувствовал, сколь тяжкий груз важных проблем лежит на широких плечах этого человека и какое невидимое глазу, но яростное кипение чувств кроется за непроницаемой маской его невозмутимого лица. Трудно быть оком императора. Не хотел бы Баг служить во Внутренней охране.

А теперь сам ланчжун оказался в поле внимания этого немногочисленного по штату, но крайне влиятельного ведомства. В большой закрытой повозке Бага доставили к восточным вратам Запретного города; обычным чиновникам и посетителям вход в эти врата был заказан – неподалеку от них, во дворце Вэньхуадянь, то есть во Дворце Культуры, и располагалось Управление Внутренней охраны, вотчина известного человеколюбца, защитника униженных и обманутых, выручателя тех, кто подвергся необоснованным наказаниям или просто растерялся от забот и сложностей нынешней жизни, – честного и заботливого тайбао Каругина. Бага вежливо, но настойчиво препроводили во дворец – гвардейцы ненавязчиво, неотступно шли спереди и сзади; предложили сложить вещи, включая сюда и телефон, на хранение в специальный ларь; сигары, впрочем, оставили; а после определили в эту самую комнату, куда некоторое время спустя был доставлен поднос с горячей и, надо сказать, весьма недурно пахнущей снедью и даже с бутылкой пива “Циндаоское бархатное”. Баг, ни в пути, ни во дворце не задавший сопровождающим ни одного вопроса, еду проигнорировал: было не до того, а Судья Ди как ни в чем не бывало вылакал полбутылки пива, поковырялся в гунбао жоудин – свинине с зеленым перцем и арахисом, аккуратно лапой отделяя кусочки мяса от орешков, после чего и залег на ложе, откуда следил невозмутимо за расхаживающим от окна и до двери хозяином.

“Как занятно… – думал Баг, мерно вышагивая мимо кота, – как необычно ощущать себя запертым. – Оказавшись у двери, он подергал за массивную ручку. Вотще. – Запертым в… да что уж там! в узилище, не иначе. Вот так всю жизнь гоняешься за всякими аспидами, настигаешь их, а потом – опа, и сам как будто в числе заблужденцев”.

– Что, кот? – сказал Баг, присаживаясь рядом с Судьей Ди. – Как тебе это нравится? – Хвостатый человекоохранитель, услышав свое имя, поднял голову и внимательно взглянул на ланчжуна: да нормально, читалось на его рыжей морде, пиво свежее. – Я так лично первый раз в узилище, а ты? – Баг погладил кота. – Скажем прямо: это непривычно… И отчего мы с тобой здесь? Чем мы не угодили Тайюаньскому хоу, когда даже и не видели его ни разу в жизни? А?

Кот по обыкновению безмолвствовал.

Ладно.

Попробуем рассуждать логически. Ибо что еще остается?

Итак…

Что-то этакое произошло сегодня. Именно сегодня, потому что не в обычаях Внутренней охраны тянуть время из-за такого незначительного человека, как я.

“А что сегодня произошло? Мы с Богданом прошлись по Ванфуцзину, и я мило пошутил по поводу плаката Ордуспожара „Спаси и сохрани”. Слов нет, плакат не лучший: богатырь со спасенной из пламени девочкой на руках под этой надписью смотрятся… мгм… немного нелепо. Да. Ну и что? Нет, плакат тут явно ни при чем. Да и с каких это пор Внутреннюю охрану стали интересовать обладающие чувством юмора подданные?.. Дальше мы пришли во дворцы. Так. Что было во дворцах? Судья Ди откопал и зажал до поры до времени бумажку, которую мы потом прочитали… бумажка, конечно, внутрисемейная, не для нас была писана… но… дальше мы столкнулись с какими-то невежами на выходе, потом Богдан ездил во французское консульство, а еще у него вышла история с воздухолетом…”

Мысли путались, сбиваясь с одного на другое: Баг действительно еще никогда не сидел в тюрьме.

“Ладно. Предположим, нас действительно кто-то подслушал. Тогда получается, что мы говорили или делали нечто такое, что влиятельные лица не хотели бы предавать широкой огласке. И за что полагается острог… Что же такое мы с ечем там наговорили?.. Мы зашли в „Зал любимой груши”. Но нигде не сказано, что туда ходить нельзя, да и служитель не сказал нам про это ни полслова. И тот же служитель поведал нам о смерти жены этого самого Тайюаньского хоу. И какая тут закавыка? Тайны никакой нет: умерла девушка, не выдержало сердце. Бывает. Много кто знает про то. И ничего”.

– М-да… – вслух протянул Баг в недоумении и положил руку на спину Судье Ди. Кот извернулся всем телом и с готовностью подставил брюхо: чеши, мол. Баг машинально принялся чесать. Он даже не пытался усомниться в правильности действий гвардейцев, ему в голову не приходило и мысли о том, что, быть может, с ним поступают несправедливо: раз Внутренняя стража задержала – значит, у нее есть на то серьезные, не иначе, основания. Только вот какие?

“Хорошо. Служитель поведал нам, что душа умершей Цюн-ну до сих пор бродит в зале. И никто туда давно не заходит, потому что страшно. И в садике там – груша. Дерево. И девица, которую я ночью видел, – да, да, она рисовала в воздухе определенно иероглиф „груша”. И Богдану сон был про грушу. И кот хвостом опять же „грушу” написал… И потом попер из-под грушевого дерева бумажку. Про бумажку эту уж точно никто ничего знать не может: даже Богдан не заметил, а кот мне ее только в „Шоуду” отдал… Ничего не понимаю…”

Баг оставил кота и снова принялся выхаживать по комнате. Туда-сюда.

“Ладно. А что же с умершей, с покойной? С Цюн-ну? Быть может, она тут каким-то боком…”

Известно: у живых и мертвых – разные пути. Когда человек покидает мир живых, его духовная сущность разделяется на две части, и одна остается рядом с бренными останками, а вторая устремляется в мир горний, пред очи неумолимого судьи Яньло-вана, а уж тот, взвесив на весах беспристрастности все ее жизненные дела – дурные и добрые – и выслушав всех вызванных по ее делу свидетелей, выносит свой неумолимый приговор о будущем рождении и его сроках. Загробное воздаяние – неотвратимо. Это вам не мир живых, где ловкого человеконарушителя могут ловить нескончаемо долгое время, а если ему повезет, так и вообще, возможно, никогда не поймают. Человеческие законы устанавливаются людьми и людьми же исполняются, а законы иного мира – существуют извечно, и никому не скрыться от сурового судилища, никому не уйти от справедливого возмездия. И если при этой жизни ты не задумывался о главном, если причинял зло, если чинил вред жизни чужой, а то и посягал на нее, возомнив себя вершителем судеб, имеющим право определять, кому жить, а кому умирать, – то не жди снисхождения: века могут пройти, прежде чем в жестоких муках ты обретешь искупление и последующее перерождение в каком-нибудь склизкого и бездумного червяка, копошащегося в Будда знает какой гадости и находящего в таком времяпровождении истинное наслаждение. Души, тобою загубленные, будут взывать к возмездию до тех пор, пока не пробьет твой час, пока быкоголовые посланцы не встретят тебя у врат твоего жилища и не повлекут тебя на встречу с неизбежным. Души не упокоятся, пока…

Амитофо…

Из того, что рассказал служитель, ясно, что Цюн-ну после смерти не упокоилась. Такие вещи бывают по нескольким причинам, важнейшие из которых: неправильно совершенное – если вообще совершенное – захоронение тела и какие-то неоконченные важные дела в мире, который умерший покинул. Именно поэтому в древности на полях сражений, где кости непогребенных павших воинов лежали беспорядочно, в полном небрежении, так часто и бывали слышны тоскливые голоса, виднелись блуждающие огоньки, а неподалеку все время происходили разные удивительные события и даже гибли люди. Многие совершенномудрые мужи древности прославились в том числе и тем, что предали останки погибших земле, совершили потребные погребальные ритуалы, дабы вернуть несчастных в неостановимое колесо перерождений. Не раз Баг читал рассказы и о том, как просветлевший в познании ученый, обнаружив неупокоенный дух, прилагал все усилия к тому, чтобы окончить его незавершенные дела, – и исполненный благодарности дух наконец упокаивался…

Трудно представить, чтобы член императорской семьи был похоронен неправильно; значит – остается второе. Цюн-ну задержалась в этом мире из-за какого-то очень важного для нее дела, не доведенного до конца, ибо жизнь девушки нежданно оборвалась. Все – и ночное происшествие в “Шоуду” – указывает на это: дух упорно дает понять, что такое дело есть, он посылает знаки – и всюду груша, груша, груша! Что-то такое, что связано с этой грушей. И – возможно – с найденным именно под грушей письмом. Пойми, о чем говорится в письме, и поймешь, что беспокоит Цюн-ну.

“Все это хорошо, но только совершенно не объясняет, почему мы с котом здесь оказались. Именно мы. Потому что с нами был и Богдан, но Тайюаньский хоу не задержал Богдана, он задержал именно меня. Отчего?”