Саймон Кларк - Чужак Страница 30

«Одному лишь Богу известным местом назначения» оказался амбар на склоне холма, с которого открывался вид на раскинувшееся в долине озеро. Выглядело все вполне мирно: тюки соломы под самый крышу и красный, покрытый густым слоем пыли трактор.

— Я проверю, — сказал Тони и, дав газу, помчался через поле. Микаэла расстегнула пряжки ремней, которыми были перевязаны сложенные в коляске припасы.

— У нас все отлажено, — сказала она. — Тони занимается разведкой, смотрит, чтобы поблизости не оказалось шершней. Мы устраиваемся, разводим костер, готовим еду, если есть что положить в кастрюлю. Малыш собирает хворост для костра. Помоги ему, но обязательно возьми с собой ружье. Как бы не попасть в гостит к шершням.

У всех были свои обязанности. Работали все быстро. Мотоциклы завели в амбар — подальше от посторонних глаз. Зак, вооружившись ножом, принялся открывать банки с говяжьей тушенкой, вываливая куски розового мяса в большой кухонный котел. Я впервые видел его без ковбойской шляпы.

Парню едва ли исполнилось больше девятнадцати, но волос на голове у него не было вовсе. Бровей тоже. Последствия шока бывают иногда непредсказуемыми. Зак лишился волос, а вот Малыш, в помощь которому меня отрядили, — да, я снова стал заготовителем хвороста, наверное, во мне есть что-то располагающее именно к этому занятию, — пережил, должно быть, нечто настолько ужасное, что полностью отгородился от прошлого, забыв даже собственное имя.

К полудню солнце пробило облака и начало припекать по-настоящему. Я надел темные очки. Амбар, в котором мы расположились, был окружен заросшими в отсутствие человеческого ухода полями. Ни одного дома вокруг, ни единого строения. Редкие деревья вряд ли могли укрыть сколько-нибудь значительные силы шершней, но, тем не менее, я захватил с собой запасную обойму.

Малыш шел впереди, решительно выдвинув подбородок, и внимательно, как сказал бы любой школьный учитель, «наметанным глазом» посматривал по сторонам.

— Собирай сухие ветки для растопки, — сказал он. Сказал? Нет, скорее, приказал. И все же мне он показался хорошим пареньком. Ему поручили важную работу, от которой зависела жизнь его самого и всей группы. — Нет, нет, зеленые не бери. — Я как раз поднял какую-то ветку. — Только сухие. От них не так много дыма. Вот так забор. Видишь? Иди и оторви несколько штакетин, они хорошо горят. Есть хочешь?

— Да.

— Всегда ешь как можно больше. Набивай живот. Неизвестно, когда будет следующий раз. — Он наклонился, выбирая из травы сухие деревяшки. — Мне нравится шоколад. Но сейчас его нигде не найдешь. Когда мне исполнилось восемь лет, я получил на день рождения шоколадную машину. Вот такую. — Он развел руки примерно на фут. — Это была гоночная машина. Вроде тех, которые участвуют в «Формуле-1». Я ел шоколад целых две недели. Каждый день.

— Кто тебе подарил ее? Родители?

— Черта с два! А у тебя есть шоколад?

— Нет. Пришлось брать то, что нужнее: макароны, муку, рис, консервы, соль и прочее…

— И у тебя дома не оказалось шоколада? Микаэла говорила, что там еды было выше крыши.

— Наверное, она права, но у меня не было времени захватить хотя бы шоколадку.

— Но он у тебя есть? Дома? В том городе?

— Есть. Только рано или поздно все кончается. Не будет ни шоколада, ни кофе, ни других продуктов, которые нельзя производить на месте. Придется обходиться…

— Я хочу туда.

— В Салливан?

— Да, если у них есть шоколад.

— Не советую.

— Почему?

— Они боятся чужих.

— Но я же ребенок. Мне всего десять лет.

— Все равно. Тебя не впустят в город.

— Вот ублюдки. Они просто не хотят делиться шоколадом. А коктейли у них есть? У меня была когда-то такая штука… шейкер. Наливаешь молока, потом добавляешь шоколадную крошку, нажимаешь кнопку, взбиваешь и пьешь через трубочку. Эта штука так гудела и тряслась, что зубы чуть не выскакивали. В Салливане ведь делают такие шоколадные коктейли, да?

В траве лежал скелет, одетый в полосатую пижаму. Малыш сердито пнул его, и череп откатился в сторону. А я вдруг представил себе фермера, вышедшего из дома, чтобы проверить, как там его драгоценные коровы. Стемнело. Он собирается ложиться спать, но знает, что где-то поблизости объявились хлебные бандиты. Жена умоляет его не выходить, но ему необходимо убедиться, что с животными ничего не случилось. И вот тут, в поле, на беднягу набрасываются несколько шершней и забивают его до смерти, а потом оставляют лежать в промокшей от крови дурацкой полосатой пижаме.

И вот теперь, спустя десять месяцев, какой-то мальчишка пинает его череп, как футбольный мяч. Чудной мир, согласны?

Малыш собирал веточки с проворством насекомого.

— Не забудь про забор, — напомнил он. Не глядя на меня. — Набери побольше штакетин.

Я отбил несколько штук ударом ноги, но поднять их все мешало сползавшее с плеча ружье. Наконец, запасшись дровами, мы повернули к амбару.

— Помнишь ту штуку в пустом доме?

Мальчик не ответил. Только насупился и еще крепче обхватил охапку хвороста.

— Страшно, да? — сказал я, стараясь разговорить своего неожиданно умолкшего спутника.

Малыш как будто сжался.

— Ты сказал, что это был улей. А раньше тебе такие улья не попадались?

— Да, попадались. Много раз. — Ему явно не хотелось вдаваться в подробности.

— А ты знаешь, что они такое?

— Да.

— Что?

— Они — беда. Большая Беда. Держись от них подальше. Однажды… давно… я видел, как они высосали девочку. Мы со Сьюзен зашли в один дом и открыли дверь в ванную. Как и ты в той комнате. — Глаза у него заблестели и повлажнели. Из-за нежелания говорить слова вылетали изо рта так, словно он их выплевывал, словно у них был гадкий привкус. — Мы зашли туда, потому что думали найти какую-нибудь еду. Мы ничего не ели несколько дней. Те ублюдки подчистую вымели все, но Сью кое-что нашла в холодильнике. Возле стенки, маленький кусочек шоколада. Она его разломила пополам, и мы его не ели. А положили под язык — вот вкусно было! Да, по-настоящему вкусно. — Малыш облизнулся. — Я и сейчас чувствую этот вкус на губах. Потом мы поднялись наверх посмотреть, нет ли там чего стоящего. Сью было двадцать лет. У нее из дома осталась только одна золотая медаль. Она быстро бегала. Говорила, что только поэтому и спаслась. Шершни просто не могли ее догнать. Потом она открыла дверь в ванную. И там была вся эта розовая дрянь. Сью ничего не боялась, она просто посмотрела… ну, как в лужу, понимаешь? Сказала, что видит там руки, ноги и что-то еще. А потом как закричит. Эта штука схватила ее, вцепилась в лицо. Как будто приклеилась. Я попробовал ее оторвать. Но не смог, сил не хватило. И убежать тоже не мог. Не знаю почему. Стоял и смотрел. Думал, что оно ее отпустит. А потом увидел, как все, что было в этом желе, поплыло к ней. Я стоял там долго. Наверное, несколько часов. Видел все: как ее высосали, как она сморщилась, как будто воздушный шарик, если его проколоть. Только все это шло медленно. Эта штука высосала ее! Выпила из нее все! До последней капли! Вот что делают ульи! Они и меня высосут, если поймают!

— Ты хочешь сказать, что улей высосал из нее всю кровь?

В его глазах сверкнула ярость.

— Почему ты спрашиваешь? Тебе интересно? Я не помню. Я не хочу ничего помнить! Ты просто паршивый ублюдок! Вот пойду к Микаэле и расскажу, что ты со мной сделал!

Он повернулся и побежал к амбару, прижимая к груди охапку хвороста, как заблудившийся ребенок прижимал бы к себе плюшевого мишку.

23

— Зачем ты набросился на ребенка? Что тебе от него надо? — Лысая голова Зака порозовела от злости. В лишенных бровей глазах полыхало возмущение. Безволосый, он чем-то напоминал змею, а когда наши взгляды встретились, мне показалось, что я и впрямь вижу готовую к броску гремучую змею.

— Да ничего я не набрасывался. Просто разговаривал с ним.

— О чем?

— Спросил, знает ли он что-нибудь об ульях.

— Ты устроил ему настоящий допрос. Ради чего? Почему не спросил у меня или у Тони? Почему не поговорил с Микаэлой? Зачем мучить мальчишку?

Разговор проходил в амбаре, Микаэла стояла поодаль, обняв Малыша, спрятавшего лицо у нее на груди. Не знаю, может быть, он плакал.

— Ладно, извини, — бросил я, скорее, с раздражением, чем с раскаянием.

— Да уж, тебе есть, за что извиняться. — Девушка посмотрела на меня откровенно враждебно. — Боже, Валдива, неужели непонятно, через что нам всем пришлось пройти? Мы же висим над пропастью буквально на волоске, едва держимся. И нам не нравится, когда кто-то начинает задавать такие вопросы.

— Но вы же сказали, что если я принесу продукты, то…

— То мы расскажем тебе об ульях? Да, я это сделаю, но только когда буду готова. И спасибо за все, — добавила она, переходя на официальный тон. — Это чтобы ты не подумал, что мы такие уж неблагодарные.