Далия Трускиновская - Феминиум (сборник) Страница 33

Раздался смешок. Психоаналитик отметил, что смех у Юлии приятный, низкого тембра, не дурносмех. Шип вздохнул печально, что поделаешь: дал себе слово не ударять за пациентками – держись, маленький тиран.

– Когда человек приходит на настоящую исповедь, в церковь, – иной исповеди, вне церкви, быть не может, – речь идет именно о нашем скорбном Я, о нашем тиране. Поэтому грех и называется грехом, что исходит от тирана, а не ангела.

– О-о! – протянула она. – Верующий психоаналитик…

– Правда, звучит как сентиментальный патологоанатом?

– Угу.

– Это значит, что вы меня понимаете. Это хорошо. А когда пациентка рассказывает…

– Слушайте, почему вы все – пациентка, к вам что, мужчины не ходят?

– За десять лет практики был один. Случай, однако, относился к области психиатрии, а не анализа. Анализировать было уже поздно. Итак, когда дама рассказывает о своей половой жизни, это вовсе не исповедь. Просто между мужчиной и женщиной, не важно – нравятся они друг другу или ненавидят, – происходит некая механика. Это в чистом виде химия: гормоны, феромоны. Это жесткий механизм, заданный природой-матушкой. Если бы я был женщиной – пациентки тоже говорили бы об этом, но плюс поменялся бы с минусом. Там, где она требовала бы от меня сочувствия, от докторши ожидала б укоризны, скажем, по адресу своего любовника. Здесь есть тонкости. Ну, а так как сумма удовольствий в сфере секса превышает сумму всех прочих удовольствий в жизни человека, то здесь и кроются самые большие обиды и страхи. Все мы сидим на этой игле. Внутреннему тирану хочется, чтобы нашелся кто-то, кто одобрит его страсти и рождаемые ими нескромные желания, предосудительные поступки и даже пороки. Этим мы сильно отличаемся от священников. Священник укоряет человека в пороках, а мы гладим по головке. Нравятся тебе мальчики-малолеточки – ничего страшного. Мы тебе откроем глаза: всем нравятся, только они боятся себе в этом признаться. Мы убеждаем, что надо себе в этом признаться – и станет легче. И внутренний тиран скажет себе: «Ба! а стоит ли себя бояться, зачем себя пугаю? Не нужно мне себя бояться!» Слышали, Юля? Я сейчас раскрыл вам главную тайну психоанализа. Ее пациенткам, простите, дамам не сообщают, равно как и пациентам. За то нам и платят и не считают эти деньги потраченными зря. Сам себе человек этого сказать не может. То есть сказать-то он скажет, но не подействует. Тиран не доверяет своему разуму, потому что разум для него – всего лишь инструмент. Мы же не доверяем, скажем, молотку. Для доверия требуется собеседник, облеченный авторитетом, такой собеседник, которого внутренний тиран назначит авторитетом, сделает своим зеркалом.

Она передернула плечами, даже, скорее, вздрогнула, но доктор этого не видел. Он смотрел в стену, которой и в самом деле было не различить в красноватом сумраке, просто темное пятно. Но он и без этого знал, какое впечатление производят на собеседницу его слова.

– Да, не я, психоаналитик, тружусь над вами, а вы надо мной. Вы используете меня в своих интимных надобностях. Вот и посудите, не обидно ли? Есть ли здесь отношения равных? Есть ли здесь одна душа и одно тело? Да, я наше общение построил совсем иным образом. Но изначально вы были готовы назначить меня своим зеркалом и своей тряпкой для смахивания пыли, что скопилась на вашем Я. Теперь же мы с вами – на равных. Вы заплатили мне деньги, и я должен избавить вас от фобии, оставив ваше Я нетронутым, не дав ему заглянуть в себя и удовлетворенно вздохнуть. Если же вы искали у меня именно этого – чтобы ваш тиран смотрел на себя и жмурился от удовольствия, – то есть и другие специалисты, традиционные. Итак, давайте решим, как мы победим сегодня вашу проблему. Способ здесь один, он же общий для всех практикуемых методик. Если проблема не приняла формы психического заболевания, то решается она именно этим единственным способом. У каждого из нас, извините за банальность, есть энергетика. Назовите ее психической, назовите астральной, назовите биополем, наконец. Вы, конечно, не раз замечали подобное. Вспомните, только вы оказывались в новой компании, как уже чувствовали: этот человек вам приятен, а этот почему-то – вы не знаете почему – нет. Это и есть оно, странное свойство каждого из нас влиять друг на друга, минуя слова, взгляды. Мы с вами могли вообще не встретиться в этой жизни, Юля. А я бы все равно когда-нибудь подумал о вас, а вы обо мне. Я бы называл вас не Юлией, а Офелией… Вы же… Не буду гадать, как именно вы бы подумали обо мне. Но подумали б, потому что все на этом свете предопределено. Так или иначе, мы бы встретились. Нет никакой индивидуальной психики, а есть одна, общая, одна на всех. Наши истинные Я погружены в нее. И чтобы встретиться друг с другом, им вовсе не нужно очное, так сказать, телесное знакомство. Они не нуждаются ни во времени, ни в пространстве. Они просто должны знать друг о друге, хотя бы ощутить друг друга. Вам кажется, что я говорю загадочно. А между тем я говорю о самом главном и самом простом. Припомните свои ощущения, ведь вы слушали меня до сих пор с доверием, сознайтесь.

Огонек ее сигареты утонул в пепельнице. Она кашлянула, но ничего не ответила.

– Итак, последнее и главное. Я действую на вас. Все это время я действую на вас, помимо слов и взглядов. А вы действуете на меня. Я это чувствую. Более того, по этим ощущениям и сужу, когда пациентка готова принять исцеляющее воздействие, а когда нет. Традиционный психоаналитик делает то же самое. Он просто переносит свою здоровую, спокойную психику, то есть накладывает на беспокойную психику больного. Происходит это в моменты, когда они вместе припоминают самые болезненные моменты жизни пациента, пускай будет пациент. Это безотчетное действие. Доктор и пациент в этот момент оказываются одним целым в том самом едином мире человеческой психики. И побеждает здоровое начало доктора. Только и всего. И всех делов. И теперь я в последний раз попробую отгадать ваши мысли, Юленька. Вы подумали: «Когда этот хмырь бросит трепаться и приступит к лечению?»

– Не угадали, доктор.

– Да, не угадал. А раз не угадал, значит, разговор окончен, и нам пора поспешить в метро. Там все и произойдет. Все и случится. Вы зайдете внутрь, воспользуетесь магнитной карточкой, минуете турникет, спуститесь на эскалаторе к перрону, подойдете к белой линии, дождетесь поезда, войдете в вагон, проедете одну остановку, выйдете из вагона, подниметесь на эскалаторе, снова пройдете через турникет и спокойно, с легкой душой покинете метро. Вот и весь план наших действий. Почему наших? Не забывайте – будет мое воздействие, замещение здоровым началом, здоровым посылом, здоровым отношением к метро. А сам я буду следовать позади вас, чтобы вы не забыли, о чем мы здесь с вами беседовали. Я не буду держать вас за руку, вы не будете оборачиваться и смотреть на меня. Вы просто посетите метро. И я где-то там, сзади. Если вы испугаетесь – я верну вам ваши деньги. И даже извинюсь. Обувайте ваши босоножки, идемте.

Она вышла на улицу, на стоянке у здания машины в два ряда. Там и ее «Порш». Она шагнула было туда, но передумала или вспомнила, что планы у нее иные.

Налетал порывами ветер, но было душно. Еще не село солнце, а прохожие уже казались одинокими, затерянными в своем одиночестве или в одном общем одиночестве. На каждом лежал золотистый с розовым отливом отблеск закатного солнца, отчуждая всех ото всех, и тех, кто шел по вечернему проспекту, и тех, кто прятался за окнами.

Она надела темные очки – словно скользнула в скафандр отчужденности.

Вход в метро находился неподалеку, на этом же проспекте, нужно было лишь пройти одну троллейбусную остановку.

Перед дверями она остановилась. Ей захотелось оглянуться. Но она не оглянулась, толкнула дверь и подошла к кассе. Молча взяла карточку. Повертела ее в пальцах. И таки оглянулась на вход. Психоаналитика не было, наверное, еще не подошел.

Что ж, тем лучше, зачем ему наблюдать за ее колебаниями? И пока он не вошел, она поспешила к турникетам. Там возникла заминка – она не знала, каким концом вставлять карточку: в последний раз она проходила еще по жетонам. С третьей попытки – оказывается, карточку нужно было вынуть, а потом проходить, – она миновала турникеты и ступила на эскалатор. Хорошо, что на ней были темные очки и никто не видел, что она в этот момент зажмурилась. Она ждала приступа тошноты, но его пока не было. Она открыла глаза – сейчас должно стать страшно от того, что люди исчезают где-то внизу, словно падают в бездну. Но страшно не было. Наверное, где-то сзади уже находился доктор, наверное, он на нее смотрел.

Когда эскалатор вынес ее в подземный зал, к одной из платформ уже прибывал поезд. К нему она и свернула, ускоряя шаг, чтобы не застрять в дверях. Как только вошла в вагон, двери захлопнулись, и поезд мягко стал набирать скорость. Она сжала рукой поручень и снова зажмурилась. Доктор наверняка не успел за ней! Впрочем, он мог зайти в следующий вагон. Но нет, страха все еще не было.