Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник) Страница 33

– Получается, всё напрасно? – Отчего-то мне хотелось задать ему этот вопрос. – Годы ожиданий, страха, что кто-то откроет тайну Филарета… Предательство, в конце концов! Ведь ты знал, что лаборатория будет взорвана, не так ли?

– Всё разнюхал…

– Менту ментово. – Я потёр лоб ладонью. Жара здесь была несусветная. – Кое-что сопоставил. Почему ты тщательно прятал профессора, а сам гулял, как откинувшийся фраер. Тебя просто никто не преследовал, ведь так? Ты для них свой… они полагали… Но ошиблись. Власть и для тебя была мёдом намазана, за неё, не глядя, ты расплатился чужими жизнями.

Максим задёргался в судорожном смехе-кашле.

– Празднуй победу, майор! Да, я работал на тех, кто принял решение уничтожить лабораторию.

– И не жаль было коллег? Не жаль их работы?

– За двумя зайцами только дураки бегают… Я выбрал Шереха и его разработки. Власть над сознанием уже сегодня могла принести дивиденды.

– Странно, ты позволял властвовать над умами профессору, а сам довольствовался ролью снабженца.

Максим повёл мутными глазами.

– Халиф на час? Нет. Я ждал большего.

– Ты дождался.

Я встал и направился к двери. Снова мне казалось, что-то сгустилось в воздухе. Что-то, стыдливо называемое людьми наказанием, а Тем, Кто Над – Карой. Там, где чёрным дымом из потухающего камина клубилась Кара, наказание смысла не имело.

С исчезновением Максимиана, рассеялась и наша паства. Какое-то время, подсевшие на бинауральный наркотик, прихожане являлись к церкви. Ждали. Взывали к небесам, печально смотрящим на них сквозь дыру в потолке. Старец не являлся.

«Старец» часами сидел в лаборатории, уставившись остановившимся взглядом в тёмные мониторы. Выходить из своего подземелья отказывался. Думаю, он был прав. Охота на него срока давности не имела. Я привозил продукты, но снабдить материалами для продолжения исследований, естественно, не мог. Не было у меня ни тех денег, которыми вертел Максим, ни связей. А, главное, не было уверенности, что поиски стоит продолжать. От пищи Шерех отказывался. По-моему, так он решил распрощаться с прошедшей мимо него жизнью. На все увещевания лишь отмахивался. Дело приняло угрожающий оборот.

Как-то раз, подъехав к церкви, я увидел доктора. Он стоял на вершине разрушенного барабана и смотрел вдаль. Снова на нём было длинное рубище, свисающее с плечей мешком.

– Что вы ещё придумали?! – заорал я.

Объяснять свои намерения профессор не стал. Они были очевидны. Вместо этого велел спуститься в лабораторию, принести какую-то из пронумерованных пробирок и шприц. Я выполнил распоряжение.

– Теперь колите! – приказал он. – В вену колите. Надеюсь, они у вас хорошие.

– Зачем? – Я пытался затянуть разговор и отвлечь старика.

– Я уничтожил записи, – простонал профессор. – Это был срыв, глупость! Я жалею об этом. Людям нужны бинауральные нанотехнологии. Моё поражение ни о чём не говорит. Мне просто не повезло. Но мне удалось собрать последний материал и синтезировать препарат. Тот, с недельным сроком действия. Спасите его! Через двое суток вне среды наночастицы погибнут. Введите его себе и езжайте в любой НИИ. Просите, требуйте… Делайте что-нибудь!

Передо мной был безумец. Одержимый, забывший о погибшей лаборатории и своей жизни.

– Доктор, спускайтесь! Поедем в НИИ вместе, вы продолжите работу…

– Я ухожу! – Шерех тряхнул спутанными космами. – Я дал обет. Колите же!

И я вколол. Не знаю, зачем. Потому что на церковном барабане стоял человек, и человек этот непременно шагнул бы, не сделай я что-то для его спасения. Вколол потому что знал – препарат действует мгновенно.

Ничего не произошло. Просто по венам понеслись сотни тысяч крошечных машин, управляемых моим сознанием и способных управлять сознанием других. Я не задумывался, как манипулировать ими. Так не задумывается новорождённый, что надо делать, чтобы разжать кулак. Я заговорил. Не помню, о чём.

Скоро на церковном барабане стоял смеющийся, абсолютно счастливый старик. Он был счастлив, несмотря на то, что его жизнь закончилась крахом. Смеялся, невзирая на то, что до сих пор не знал – добру или злу посвятил свой труд и талант. Хохотал, забыв, что единственный человек, которому он верил, оказался подлецом. Он был счастлив, потому что я велел ему в этот миг быть счастливым.

От этого смеха – страшного, явившегося из чуждой старику жизни – по спине у меня ползли мурашки.

Сгущёнка для пингвинов

«Вертушка» дрогнула в последней судороге и затихла. За иллюминатором лениво циркулировали тени от затухающего бега лопастей. Кострицын выглянул в окно и хмыкнул.

– Научно-популярная фантастика! Примерно так я представлял свою высадку на Луне.

Синявская знала, если её коллега шутит – дело плохо. Мог бы не зубоскалить, и без того все понимали, что ситуация вышла из-под контроля. Растерянные метания высокопоставленных медицинских чинов говорили сами за себя. Анна тоже посмотрела в мутноватое стекло иллюминатора. По затопленному солнечной зеленью полю к их вертолёту приближались неуклюжие существа в серебристых наглухо задраенных костюмах. Игривые блики солнечных зайчиков то и дело налетали на тёмные забрала изоляционных шлемов и, скользнув, беспомощно тонули в непроницаемой мгле, скрывающей лица идущих.

– Обычных «противочумок» им было недостаточно? – Синявская поёжилась. Вид неумолимо надвигающейся процессии без лиц её неприятно поразил. – До эпицентра эпидемии километров сорок. Перестраховщики!

Доктор Кострицын неопределённо почмокал.

– Процент выздоровления – ноль, начнёшь тут страховаться.

Руководитель научно-исследовательской лаборатории по изучению особо опасных инфекций Андрей Дмитриевич Кострицын знал, о чём говорил.

В эти дни сообщения из станицы Прохоровское расцвечивались всей палитрой эмоционального накала по возрастающей, от тревожной озабоченности до оторопи. Первый звонок поступил две недели назад. Напряжённый голос в трубке отчеканил, что на юге страны, похоже, назревают нешуточные проблемы. Главврач районной больницы всерьёз озабочен подозрительной симптоматикой трёх поступивших в его учреждение пациентов. Головные боли, кровоточивость слизистых, неопределённые колики в боку, а, главное, вспухшие лимфатические узлы слишком уж напоминающие бубоны. Новость заставила Минздрав сделать стойку. Результатов обследования ждали, затаив дыхание.

Второй звонок нарушил нервную тишину министерского кабинета к концу третьего дня. Всё тот же районный эскулап известил окоченевшим голосом, что, не успев получить вразумительную картину исследований, пациентов потеряли. К тому же с похожей клиникой слегли ещё семь человек из контактной группы. Гнойные шишки под кожей заболевших вздыбливаются на глазах, слизистые багровеют и обильно кровоточат. Кроме того, наблюдается стремительное обезвоживание, не характерное для подозреваемой – бубонной чумы. Исследования ведутся, но однозначного диагноза поставить не могут, поскольку под предметными стеклами микроскопов творится что-то несусветное. Казалось бы, здоровые клетки внезапно начинают наполняться откуда ни возьмись появившейся субстанцией мутно-жёлтого цвета и лопаются, как не в меру надутый воздушный шар. Загадочная муть изливается и победоносно захватывает всё новые и новые пространства организма. Бубонной чумой тут не пахло. Если только каким-то новым, неведомым доселе кошмарным штаммом. Московские чины выслали в область эпидемиологические отряды, а СМИ раструбили весть с азартом гончих. Ситуация набрякла паникой.

Третий звонок главврача из станицы больше напоминал нервный припадок. Скорость распространения инфекции возрастала в геометрической прогрессии. Лёгкость, с какой происходило заражение, повергало в оцепенение. Разговор пошёл об эпидемии. То же вторили отважные бойцы эпидем-армии, в чьи задачи входило не только вычислить и обезвредить врага, но и держать Москву в курсе дел. Начали поступать вести о гибели и самих ликвидаторов. Что-то шло катастрофически не так, уж очень скоро развивались события. Заговорили о некой новой форме лёгочно-бубонной чумы. О такой никто не слыхивал, да и в окулярах микроскопа подобного беспредела не видели даже собаку съевшие эпидемиологи, вирусологи и прочие – ологи всех мастей.

Четвёртого звонка от главного врача не последовало. Число абонентов, докладывающих о положении вещей в станице, сократилось до критической отметки.

Вторая экспедиция была экипирована уже по всем правилам бактериологической войны. Наряду с частями армии, призванными обеспечить полную изоляцию смертоносного очага, и рядовыми медицинскими работниками к делу подключили самых высоколобых теоретиков. Именно эта «тяжёлая артиллерия» от науки и прибыла на место в вертолёте, громоздившемся сейчас на беспечно-зелёном лугу.

Пилот помог открыть тяжёлую дверь. Шестнадцать пассажиров принялись выкарабкиваться на воздух. Серебряные «астронавты» ускорили шаг. Приглядевшись, Кострицын усмотрел в их, облачённых в прорезиненные перчатки, лапах туго набитые мешки.