Андрей Валентинов - Нуар Страница 34

Бывший штабс-капитан взглянул без особого интереса.

— Зачем? На билет до Браззавиля?

— До Браззавиля? — Даниэль оживился, потер руки. — Кстати, очень хорошая мысль. Да! До Браззавиля. Рейсовый самолет будет как раз завтра.

Ричард Грай отложил газету, неспешно встал.

— Значит, все так плохо?

Комиссар скривился, словно укусил неспелый лимон.

— Плохо? Как тебе сказать, Рич… Этот русский — сумасшедший, он совершенно не понимает, что такое дипломатия. Да-да! Мы — суверенная держава, в конце концов!..

Бывший штабс-капитан, он же фашистский наймит, не стал спорить о суверенитете кучи обломков, которая осталась от Франции. Если бы в Касабланке стояли не американцы, а соотечественники, сюда пожаловал бы не «баритон», а самый ординарный вологодский конвой. Но и майора прислали не напрасно. Прюдом со страху даже деньги предложил.

— Полицейский должен быть глуповат, Рич. Иначе нельзя, карьеры не сделаешь, — Даниэль, вновь поморщившись, покосился на портрет носатого генерала. — Но иногда приходится умнеть, даже в ущерб службе. В Алжире и Марокко сейчас полно русских, среди них несколько бывших царских генералов, есть даже какой-то министр. А Москва желает получить именно тебя, причем немедленно. Да! Не спрашиваю, чем ты им так насолил, это, в конце концов, не мое дело… Но этот русский майор легко добьется приказа о твоем задержании. Да-да! Мне просто позвонят из Касабланки, понимаешь?

Ричард Грай молча кивнул.

— За тебя, конечно, заступятся. Да! Хотя бы генерал Жиро, ты же был его специальным представителем. Но у этого русского есть какие-то бумаги. Документы, понимаешь, Рич?

Прюдом подошел ближе, взглянул прямо в лицо.

— В 1941 году ты уезжал из Эль-Джадиры несколько раз. На короткое время, это правда. Да! Но на бланках пограничного контроля — не твоя подпись. Сейчас это никому не интересно. Пока! Да, эти бланки могут, конечно, потеряться. Я даже уверен, что они потеряются, мы же друзья, Рич! Да-да-да! Но есть и другое. Ты встречался с немецким атташе в Касабланке, причем достаточно регулярно. И это тоже не все…

Бывший штабс-капитан покачал головой:

— Не надо умнеть, дружище Даниэль, это и в самом деле вредит карьере. Ты прав, положение не слишком веселое. Когда здесь лежал труп твоего шефа, нас было четверо — живых. Осталось лишь двое, и одному грозит нешуточная опасность. Знаешь, мне за него даже страшно. И самое интересное, этот человек — не я.

Протянул руку, коснулся пальцем бронзовой медали на парадном мундире.

— Не говори потом, что тебя не предупреждали, Даниэль. Да, ты, надеюсь, не забыл? Виза и разрешение на оружие. С франком, так и быть, немного обожду.

По пустой набережной дул ледяной ветер. Не знакомый харматан, а западный, гость из близкого океана. Плащ не спасал, влажный холод впился в лицо, в пальцы, в губы, мешая говорить и дышать. Ветер срывал пену с невысоких волн, обрушивался брызгами на мокрый камень, завывал, свистел…

Ричард Грай, промокнув платком мокрый лоб, поглядел на неспокойное море. Это еще не буря, к концу февраля загудит по-настоящему, от всей души. Тогда по набережной будет не пройти, мигом смоет, утащит в пучину. И — ни дна ни покрышки.

Буря еще впереди…

Возле старой мавританской пушки — памятника давно забытого сражения, было пусто и темно. Слева — горка чугунных ядер, покосившаяся табличка, опрокинутая ветром урна. Справа… Справа — фонарь, рядом же с фонарем… Вспомнилась немудреная песенка, которую сейчас пела вся Европа, от Бискайского залива до линии русских траншей. «Возле казармы, в свете фонаря…» В ином мире, в иной своей жизни, он, носивший совсем другое имя, не мог понять, почему «Лили Марлен» так и осталась для его соотечественников вражеской песней. Девушка, ждущая солдата с фронта, вошла в душу и немцев, и англичан, и французов, и залетных янки. «Обе наши тени слились тогда в одну, обнявшись, мы застыли у любви в плену…» Русские не услышали, для них Лили Марлен — презренная фашистская подстилка.

«Фонарь во мраке ночи у ворот горит. Твои шаги он знает, а я уже забыт…»

Женщина в модном американском плаще неуверенно повернула голову, немного подождала, словно боясь покинуть неровный круг желтого огня, Затем все-таки решилась и сделала первый шаг.

Он улыбнулся и пошел навстречу.

Знакомый силуэт, плащ, берет, сдвинутый на ухо… Лицо… Грубо лепленное, широкий лоб, чуть тяжеловатый «греческий» нос.

Губы, уже не бесцветные, а привычные, в яркой помаде.

Глаза…

— Добрый вечер, Мод! Я, кажется, говорил вам, что вы — очень красивая?

Губы дернулись, еле заметно дрогнуло горло.

— Не стоит повторяться, Рич. Добрый вечер!..

Ветер куда-то исчез, желтый свет фонаря поблек, превратившись в серый мигающий сумрак. Исчезли и тени. Остались только он и она.

Затемнение. Эль-Джадира.

Февраль 1945 года.

— Я видела фотографии. Из Верхней Савойи, с плато Веркор. Немцы выставили ваш…

— Мой труп, Мод. Не смущайтесь, в этом нет ничего стыдного. Это был всего лишь мой труп.

— Они согнали местных жителей, привели пленных. Вы же были там самым главным, специальным представителем лондонского штаба. Этих фотографий очень много, Рич.

— Мне повезло, не видел ни одной. Сочувствую, товарищ капитан. На вашем месте я бы крепко подумал, что именно докладывать в центр. А вдруг не угадаете?

— Доложили без меня. Моя задача иная.

— Определить, я ли это? Настоящий? Ничем не могу помочь, самому интересно. Но вам это вполне под силу, Мод. Сейчас ночь и ветер, но можно найти что-то более укромное, даже интимное, воспроизвести, так сказать, привычную обстановку. Я прошепчу вам на ухо что-нибудь из Бодлера. Вас, кажется, это весьма возбуждало.

— Я, кажется, говорила вам, что вы — фат? Могу добавить: вы еще изрядный пошляк, Рич! Были — и есть. Можем считать, что вопрос с вашей идентичностью полностью решен.

— Что следующее? Где я был все это время? Могу сформулировать еще понятнее: «Что же ты, собака, вместе с танком не сгорел?»

— Да. Но учтите, Рич, это не только мой вопрос, и даже не моего непосредственного руководства. Вами заинтересовалась самая главная… Главная Инстанция.

— Как торжественно! «Таварыш Гравыцкий, пачэму вас еще нэ расстреляли?» Передайте ему три слова: пребывал в аду. Именно так, без комментариев. Кстати, зачем было присылать сюда контуженного майора? Всех напугали, подняли шум. Непрофессионально как-то, даже глупо.

— А что было делать? Официально я числюсь всего лишь переводчиком при советской миссии. Пусть вас это не беспокоит, Рич, никаких бумаг он не привезет. Не это сейчас важно. Я спросила, вы ответили… Не уверена, правда, что ваш ответ понравится Инстанции, но я передам, как вы сказали, слово в слово. Это к вопросу насчет обязательных трех «У»… Как холодно, даже губы не двигаются… Черт вас побери, Рич, со всеми вашими укромными и интимными!

— Мод! Зачем мерзнуть? Интим можно ограничить обычным кафе. Тут есть одно рядом. Дыра, но там, по крайней мере, тепло.

— Погодите! Я должна сказать вам главное, чтобы вы запомнили. А заодно задумались.

— Главное? Не может быть! Значит, вы меня все-таки…

— Заткнитесь и слушайте. Инстанция… Да, именно та самая Главная Инстанция предлагает вам вернуться в СССР. Полная амнистия, трудоустройство, если пожелаете, служба в РККА. Но Инстанция предлагает в первую очередь подумать о научной работе. Всё, сказала! Теперь думайте, но решайте быстрее…

— Иначе майор привезет бумаги.

— Иначе бумаги привезу я. Не хочу пугать и тем более угрожать, но, знаете, Рич, после ада, в котором вы были, у вас слишком цветущий вид. Через неделю после начала следствия он станет несколько иным.

— Мод, ты великолепна!

— Господин Гравицкий! Мы с вами давно уже решили, когда на «ты», а когда на «вы». Данный случай под первую категорию никак не подходит. А как офицер советской разведки, я хочу предупредить, причем от чистого сердца. Вы будете полным идиотом, если откажетесь от этого приглашения. Все дальнейшие варианты много хуже… Ой, боже, как холодно!..

— Иди сюда, ближе. Нос можешь спрятать под плащом… Дыши одной ноздрей и слушай. Как офицер Русской армии я нужен вашей Совдепии только в виде трупа. И я буду полным идиотом, если поверю во что-нибудь другое. Или случилось нечто, о чем ты забыла сказать?

— Не забыла, Рич, просто не успела… Знаешь, и в самом деле теплее. Но мы так стоять не будем, сейчас пойдем в твое кафе, ты купишь коньяк… Инстанция ознакомилась с твоими материалами. Да-да, с теми, что ты передал в последнюю нашу встречу. Подробностей мне знать не положено, но тобою заинтересовались. Не белогвардейцем Гравицким, а Ричардом Граем, исследователем Ноосферы. Ведь ты хотел именно этого, Рич?

— Мод! Сейчас я хочу то, что куда ближе и доступнее. Прямо, знаешь, под рукой.