Артем Белоглазов - Живи! Страница 34

Даже представить страшно.

Отец отвесил ему подзатыльник и приказал: сейчас же вымой голову. А я пойду на кухню. Если через пять минут твоя безмозглая башка не будет сиять, то…

Через час Влад, укутанный в теплый плед, сидел на кровати и притворялся, что читает учебник биологии. В зале привычно шумел телевизор — отец смотрел очередной боевик. Сестра из своей комнаты и носа не показывала, но через стену доносился невнятный бубнеж: Марийка болтала по телефону с подружкой. Раньше, до смерти матери, Влад и Марийка жили вместе, теперь сестра занимала ее комнату, а Влад так и остался в детской, вместительной и просторной.

— Не мешает? — ни с того ни с сего крикнул отец.

— Немножко, — пискнул, растерявшийся от такой заботы, Влад.

Отец не ответил: может, не расслышал, а может, прикинулся, что не слышит.

В дверь нетерпеливо позвонили. Отец убавил звук и сказал поднявшемуся было Владу:

— Сиди уж, сам открою.

Мягкие тапки зашуршали в прихожей, с тонким визгом несмазанных петель отворилась входная дверь.

— Я к Владу… — тихо сказал кто-то, и Влад от радости подпрыгнул на месте. Это пришел его лучший и, по-хорошему, единственный друг — Волик.

— Во-первых, здравствуй, — холодно буркнул отец.

— И-и… извините… здравствуйте, господин Рост…

— Во-вторых, Влад занят, учит уроки… — Влад про себя простонал, не решаясь, однако, подать голос. Похоже, отец серьезно решил не пускать Волика за порог.

— Так я как раз и пришел ему помогать, господин Рост! — мгновенно сориентировался Волик. — Влад на прошлой неделе пропустил алгебру, а мы изучали новую тему, ну, вы-то знаете, да? Я и пришел помочь ему, наверстать…

Старший Рост промолчал. Из соседней комнаты истошно завопила Марийка:

— Да пусти ты его, блин!

Отец со страхом посмотрел на закрытую дверь: после того как Марийка написала в мэрию заявление о том, что он бьет ее, и отца чуть не лишили родительских прав, он побаивался родной дочери.

— Разувайся здесь, — приказал он, посторонившись. — Шапку туда, куртку повесь… э-э… вон, на крючок. Ты как ему собираешься помогать? У тебя с собой ничего нет!

— А у меня, господин Рост, всё в голове, вот тут. — Волик постучал пальцем по лбу и радостно засмеялся.

— Ну-ну… — с сомнением произнес старший Рост.

Он проводил Волика до самой двери в комнату Влада. Как только жизнерадостная, веснушчатая физиономия Волика появилась в дверном проеме, Влад сам не выдержал и разулыбался. Отец сурово посмотрел на него из-за плеча рослого Волика. Влад поспешно выдвинул ящик секретера и вытащил обернутый нарядной красной обложкой учебник алгебры. Старший Рост еще раз окинул строгим взором мальчишек и удалился в зал досматривать свой зубодробительный, но наверняка скучный, как всё однообразное, боевик. Волик с разбегу прыгнул на хрустнувшую под таким напором кровать, сел рядом с закутанным Владом и толкнул его в бок.

— Это что еще за вигвам?

— Это одеяло.

— Вижу, что не космический корабль. Ты зачем в него завернулся?

— Ну… я купался.

— И че?

— И то! Слушай, отстань, серпентарий!

— Сам ты серпентарий, — ничуть не обиделся Волик и бросил осторожный взгляд на чуть прикрытую дверь в гостиную. Телевизор работал тише, чем обычно: отец Влада прикрутил звук, чтобы подслушать разговор мальчишек. — Ну, давай уже учить, а то так и останешься пеньком! — нарочно громко произнес Волик, выхватывая у одноклассника учебник и открывая на случайной странице. Добавил, вполголоса: — Слушай, у тебя не отец, а конец света.

— Он хороший… — возразил Влад. — Просто боится за меня, что в дурную компанию попаду или что нас с Марийкой у него заберут.

— Ладно, пусть хороший. — Волик глянул на дверь. — Давай уже, доставай!.. — Он взлохматил свои рыжие волосы и в предвкушении захихикал, потирая ладони.

Влад ловко перегнулся через спинку кровати и вытащил из-под низа ворох помятых листов, густо исписанных синими и черными чернилами, а кое-где карандашом. Это был роман, который втайне от всех, особенно от отца, писал Влад. Только Волику он каждый раз позволял читать новую главу, а Волик, ознакомившись с текстом, закрывал глаза и повторял подслушанные где-то слова:

— Да у вас, отец, талант!

Когда с «алгеброй» было покончено, они расселись на полу, прямо на теплом ковре и разложили шахматы. Папаша сердито брякал посудой на кухне, громко играло радио. Время было довольно позднее, около девяти вечера, но Волик домой не собирался. Старшего Роста это злило.

— Меня Кропаль и его козлы чуть не поймали сегодня, — как бы мимоходом сообщил Влад.

— Я даже знаю, что ты сделал. Ты опять сбежал. — Волик хмыкнул и слопал ферзем черную пешку. — Следи за доской, отец, не подставляйся.

— Ну а че делать-то?

— В морду бить. Сразу. Резко.

— Это ты у нас резкий, Волик, я так не могу.

Волик сощурился, что-то прикидывая в уме, и смахнул с доски еще одну Владову пешку.

— Учиться, отец, надо, учиться, себя превозмогать! Все писатели себя превозмогают, а ты что — особенный? Значит, подходишь к Кропалю, и-и-и — раз по харе! И-и-и два — в ухо ему! Иначе какой ты писатель?

Влад надолго задумался. Мерно тикали ходики на стене, за окном проносились огни автомобилей, вдалеке гулко прогремел грузовой состав. Радостный Волик — ведь он выигрывал партию — раскачивался наподобие маятника, стоя на коленях перед доской. Это нервировало Влада, и он никак не мог сосредоточиться; наконец осторожно отступил королем.

— Если писателем не получится, стану моряком.

— Да с каких это веников ты станешь моряком, если у нас выхода к морю нет?

— Ну, уеду, к примеру, во Францию или хотя бы в Германию, поступлю в мореходное училище…

— Мечтатель! — смачно произнес Волик, поставив коня в центр доски. — Решил быть писателем? Вот и будь им! Не юли. То одно у тебя, то другое, то третье. Определись, отец.

— Ну а вдруг у меня лажа какая-нибудь получится? Не роман, ну, то есть не литература, как наша учительница родной речи говорит, а графомань? Я ведь никому его не показываю, только тебе, а ты твердишь как попугай: «У вас, отец, талант, талант у вас, отец!» — противным голосом передразнил Влад. — Ты мне лапшу на уши, случаем, не вешаешь, чтоб не обидеть?

— Я тебе, Влад, лапшу вешать не буду, я тебе сразу, если че, врежу по больным местам, — оскорбился Волик. — Да и вообще, чего это мы тут с тобой лясы точим? Графомань, не графомань. У меня покруче проблема. Понимаешь… — Он почесал нос.

— Что?

— Да вот… Еленка… знаешь ее? Из параллельного класса. В общем, я ее в кино пригласил. Помнишь, спрашивал у тебя — на какой фильм лучше пойти? Ты ж это, знаток типа, — подначил он.

— Ничего не типа, — буркнул Влад. — Я серьезно киноискусством интересовался. У меня одних газетных вырезок на килограмм! И не какая-нибудь ерунда, а сплошь авангард, если ты, конечно, понимаешь, что такое авангард. Потом решил, что кино не для меня.

— А писательство?

— Ну, если получится. А так — нравится, конечно.

— Так что насчет Еленки? Я вот думаю, может, после кино даст?

— Кто? Еленка?

— Ага.

— Еленка красивая. Тут и думать нечего — иди с ней в кино. Я б пошел.

— Да не в том дело, Влад… я ее пригласить-то пригласил, но как-то даже и не думал, что она согласится. Случайно вышло — на перемене столкнулся и говорю типа в шутку: «Еленка, а пошли в кино?» — а она, блин, взяла и согласилась…

— Ну и?..

— Вот тебе и «ну и»! У меня денег на билет нету. А кино — послезавтра.

— Ну, перенеси!

— Да ты че?! — Волик посмотрел на друга с ужасом. — Стыдоба какая! К тому же раз она со мной в кино согласилась, значит, я ей, наверно, нравлюсь. Вдруг и правда даст? Классно будет! У Еленки грудь такая — ух! Когда мы на физре бегаем, грудь у нее аж подпрыгивает. Как завалю ее на кровать…

— Да хрен тебе Еленка даст! Может, только по роже твоей наглой.

— А вот это мы посмотрим.

— Ты, Волик, глупый озабоченный девственник.

— Сам ты девственник! — разозлился Волик. — Я на море в прошлом году ездил, с девчонками на дискотеке зажимался.

— Фигня это.

— Нет, не фигня! Щас как дам в нос!

— Ну ладно. У родаков деньги просил?

— На мели они. Мамка с младшей возится, а папке премию урезали. Влад, ты… — Волик помялся, кончики его ушей покраснели.

— Чего?

— Ты, может, у папки для меня попросишь?

— Да ну! Не даст он!

— А ты стащи.

— Чего-о? — Влад дернулся и быстро обернулся на дверь — не подслушивает ли отец. Но тот продолжал возиться с посудой, а по радио снова крутили хит сезона — грустную песню о возлюбленных, которых мы теряем. Старший Рост позвякивал откупоренной бутылкой и украдкой, думая, что его никто не слышит, подпевал.