Составитель Чекмаев - Либеральный Апокалипсис. Сборник социальных антиутопий Страница 34

Глухо хлопнуло, и полез густой черный дым из окон девятиэтажки на окраине — видно, кто–то забыл закрыть газ.

Реалист удовлетворенно кивнул — теперь можно разворачиваться и уезжать, дальше потребили сами додумают что угодно — и чудовищ Апокалипсиса, и разверзающуюся геенну огненную. Свою задачу они уже выполнили — на складах Заказчика не осталось даже пластиковых подгонов.

Теперь можно было выпускать жителей из города.

Виляющая на плохом асфальте колонна пронеслась мимо фургона. Вцепившиеся в рули кредитных китайских и корейских авто мужчины и женщины одним глазом косились на дорогу, но все их внимание было приковано к висящим в держателях экранам визоров.

На них разворачивалась рожденная больным порновоображением Африканца картина гибели города.

Копы уезжали последними, когда город уже вовсю дымил. Ленивый осенний ветер катил по серым от дыма улицам пластиковые пакеты, ломкие листья и разноцветные листовки о тотальных распродажах.

Догорали машины на перекрестке.

Желтенький автомобильчик, боязливо прижимавшийся боком к чадящему внедорожнику, вдруг вздохнул и звонко выстрелил из открытых окон баллончиками лака для волос.

Реалист захлопнул дверь фургона.

— Поехали. Дело сделано.

Город скрывался за поворотом, и вдруг, на одно долгое мгновение, ему показалось, что там, в дыму мелькнул длинный скорпионий хвост полупрозрачного чудовища, которому теперь принадлежал город.

Он сидел в своем любимом кабачке и тихо накачивался пивом.

Реалист любил сидеть вот так, в одиночку, за столиком в глубине зала, сидеть и смотреть на деревянные стены, где принципиально не было реал–панелей. Слушать похрипывающий джаз из динамиков и ни о чем не думать.

Денег хватало.

Пока он с Африканцем доклеивал последние реалы, Пипка моталась по соседним городам, договариваясь с местными гостиницами, кафе и окраинными лавками. Она знала, что не надо быть жадной. И на ее специальное рекламное предложение согласились все.

Реалисту нравилась простота и красота этой операции. Он не нарушил ни единого пункта контракта — он просто чередовал рекламные блоки, показывая потребилам то, что было нужно ему.

Цены вокруг городка взвинтили, но ошалевшим от ужаса беженцам было все равно. Они платили, не торгуясь, и бежали дальше с белыми глазами и протухающими на задних сиденьях собачками, детьми и консервами.

Гуднул комм в кармане.

Реалист вытащил пластинку, развернул.

— Да. Говорите.

Послушал косноязычную речь собеседника и тяжело вздохнул. Потер пальцем переносицу.

— Господи. Ну, зачем? Зачем апокалипсис–распродажа в городе с названием Нижние Жмуры?!

Александр Гордиан. Душа со шрамом

Юля проснулась за секунду до звонка. Почувствовала или ангел–хранитель ткнул легонько под лопатку, кольнул перышом у сердца. Он был грустен и отчаянно болен, Юлин ангел–хранитель, ему не хватало сил барахтаться в гнойном болоте, в которое превратилась Юлина жизнь. Только и мог предупредить.

Под боком заворочался Мика, забеспокоился. Юля глянула на часы — пол-пятого, темно, когда звонок деликатно тренькнул.

Юля не испугалась. Устала, сколько можно…

— Спи, — шепнула она в приотворенный Микин глаз, — это не к нам, это ошиблись.

Сын послушно зажмурился.

Юля набросила халат и подкралась к двери. Хорошая, мощная дверь, с мужем выбирали. Она — под обои, он — наугад, только бы Юля отстала, наконец, с бесконечным ремонтом. Глазок тоже хороший, все как на ладони.

На «ладони» стоял и широко улыбался мужчина в костюме, модных очочках и в легкой небритости. Редкая щетина на раздутом оптикой лице делала его похожим на вымокшего ежа.

— Юлия Михайловна, — проворковал мужчина, — а я вас жду.

Юля прерывисто вздохнула: а я вас не жду. Совсем–совсем!

— Что вы хотели? — спросила она. — Вы соображаете, который час!

— Поздно, — согласился мужчина. — Или рано. Неважно. Давайте уже закончим и пойдем спать. В смысле, разойдемся.

— Мне нечего сказать! — Это была правда, но Юле не верили.

— Зато мне есть, что сказать. — Мужчина сложился пополам и тут же вынырнул в поле зрения с разверстым портфелем хорошей кожи. — Вот тут документики, ознакомьтесь.

— Я не открою, — сказала Юля пересохшим голосом.

— Ваше право, — слегка огорчился щетинистый. — Но Юлия Михайловна, дорогая, я работаю в серьезном учреждении. У нас много сотрудников. Я буду дежурить до десяти, потом меня сменят. Когда–нибудь вам придется открыть дверь. Давайте не будем портить друг другу нервы и аппетит. Раньше сяд… э–э… раньше начнем, раньше закончим. Вопросец–то проходной, поверьте моему адвокатскому опыту.

Юля закрыла глаза и ткнулась лбом в прохладную сталь. Господи…

— Юлия Михайловна, — выдержав очень точную паузу, адвокат напомнил о себе, — вы еще здесь?

Он потянулся к звонку.

— Не надо! — шепотом крикнула Юля. — Ребенка разбудите…

Мика лежал тихо как мышонок, но Юля знала, что не спит. Боженька, взмолилась она, ну пожалуйста! Ну что тебе стоит, чтобы он всего этого не слышал. Не видел. Не знал.

— Надо, — деловито кивнул небритый. — В конце концов, я и здесь подожду, если вас путает… Возьмите только бумаги.

Будет звонить каждую минуту, поняла Юля и, решившись, приникла к «глазку». Лестничная площадка была пуста, если не считать, конечно, настырного адвоката. Он не казался опасным, наоборот, смешным. Этакий очкастый головастик.

— Ладно, только бумаги, — согласилась Юля; действительно, потянуть до утра, а там что–нибудь придумается.

— Чудесненько!

Юля проверила цепочку и провернула тугую рукоять засова. Клацнули, втягиваясь, стальные штыри–распорки. Юля приоткрыла дверь:

— Давайте.

Небритый дернул дверь на себя — цепочка натянулась до звона, и вставил в щель портфель.

— Юлия Михайловна, — заботливо попросил он. — В стороночку, пожалуйста… Кабан, попрошу вас!

За дверью быстро и тяжело затопали. Юля шепотом завизжала и налегла на стальную плиту; опомнилась и потянула, но чертов портфель мешал, будто прилип к косяку, уж как Юля не пихала его онемевшими от ужаса руками. А над портфелем, над Юлиной головой, устрашающего вида железяка ловила кусачими губами цепочку. Поймала и… Крак! Цепочка повисла двумя жалкими обрубками.

— М–мама! — завопила было Юля, но голос куда–то пропал. — М–милиция!

Дверь распахнулась и бросила вцепившуюся в нее Юлю прямо во что–то огромное, сопящее и невыносимо воняющее дешевым одеколоном.

— Ну, Юлия Михайловна! — Адвокат терся где–то сбоку и говорил обиженно и гулко, словно из аквариума. — Ну, я же просил в стороночку… Кабан, только аккуратно!

Кабан поднял Юлю за плечи, как, наверное, поднял бы картонный манекен. Юля бешено забилась. Когда–то она занималась карате — не всерьез, а так, на всякий случай, какими случаями ее стращали подружки и криминальные сводки. Она пыталась лягнуть циклопообразного Кабана в пах, но ватные ноги бились в тугое как боксерская груша пузо и до предмета не доставали. Попыталась укусить врага за нос, но и нос, расплывшийся по раздольной кабаньей ряшке этакой хрящеватой кляксой, никак не давался. Кабан равнодушно отставил Юлю в сторонку, прислонив к стене — ноги ее не держали, и шагнул в спальню, где кровать, пуховое одеяло горкой, а в горке, в норке, Мика… Так обыденно, словно к себе домой, шагнул, что Юля не удивилась бы, надень он тапочки из тех, что на подставке для гостевой обуви. Женщина, наконец, заскулила, отчаянно и без слез.

— Юлия Михайловна, — озаботился адвокат, заглядывая через порог. — Может, вызовем полицию? Как скажете!

Юля рванулась за Кабаном, едва не упала — ноги подвели, и по шажочку, придерживаясь за стену, заползла в спальню.

Мика сверкал на Кабана из одеяла круглыми, с блюдце, глазами, но бандюга и на Мику времени не тратил. Он по–звериному сопел из глубин платяного шкафа. Юля видела только круглый, как у бабы–торговки, и наверняка каменный зад в обтертых джинсах. Она схватила Мику вместе с одеялом — силы вернулись, как только она почуяла испуганный стрекот его сердечка, и побежала вон. Адвокат отсвечивал в дверях, так и не вошел, пройдоха, даже посторонился. Но там, за дверью, было еще хуже, еще гаже, и Юля шарахнулась обратно. Едва разминулась с Кабаном. Тот закончил со свежим бельем и теперь вдумчиво копался в корзине с грязным.

Юля более–менее пришла в себя только в кухне, в самом дальнем углу, с прижатым к груди сыном. Кабан топтался в гостиной, из коридора же заглядывал адвокат.

— Юлия Михайловна, разрешите? Я, право, без спросу, но если не желаете — ухожу сразу. Как скажете!

Юлино молчание он принял за согласие. Пристроился рядом, бочком, и стал раскладывать на столе бумаги. Они все–таки имели место и, если честно, пугали Юлю не меньше Кабана.