Адам Вишневский-Снерг - Нагая мишень Страница 34

Я побежал к станции фуникулера. По дороге мне встретились гипнотизер и София. Ибрагим с Еленой шли перед ними. Они мне что-то кричали вслед. Я же вышел на рынок.

Лючия стояла возле кафе с садиком возле ресторанчика «Кампанилле». Друг друга мы увидели одновременно. Но она не подняла руку и не улыбнулась, как это было неделю назад, когда мы встретились на том же самом месте на переключателе стереонов, который в одно мгновение перенес нас в Сорренто. На сей раз, это я подбежал к девушке и, не говоря ни слова, поцеловал ее в губы. В глазах у Лючии стояли слезы. Долгое время и я не мог произнести ни слова, опасаясь, что нас что-нибудь разделит.

Мы направились к вагончику за группой наших знакомых из гостиницы, и вместе с ними спустились к Марина Гранде. Только внизу я узнал, что этой ночью Лючия решилась поплыть на континент. Она уже преодолела свой страх перед морем и попрощалась с семьей. Лучано со своими оперативниками ожидал нас и вручил нам билеты. Мы все вошли на кораблик.

По дороге к Сорренто я глядел на остров Капри, который вскоре исчез за мысом Кампанелла. Я знал, что уже никогда его не увижу. Мы сидели на палубе. Море было спокойное. Лючия говорила о нем без страха. Она не могла понять, почему до сих пор голубое водное зеркало ассоциировалось у нее с той, нереально высокой волной. Но сейчас она боялась чего-то иного, и она рассказала мне свой сон, который видела этой ночью. В этом сне она видела себя на высоком берегу. От Солнца, лопающегося над горизонтом, на нее падали острия ослепительно белых лучей. Берег горел. Лучи пронзали ее тело. Она была одна, и стояла там неподвижно, парализованная и беспомощная, словно прибитая к стрелковому щиту беззащитная, нагая мишень.

Я объяснил ей, что этот неприятный сон ничего с реальностью не имеет. Через час все мы перенесемся в Сицилию и поедем вглубь этого громадного острова, где уже не увидит ни моря, ни высокого берега. Еще я сказал, что желаю оставаться с ней навсегда. Когда я спросил, а не хотела бы она тоже быть со мной всю жизнь, Лючия глянула мне прямо в глаза и, сжимая мои пальцы, ответила: «Ты же знаешь».

К пристани в Сорренто мы прибыли в половину четвертого. На берегу я объявил, какие у нас планы. Все нас поздравили. Ибрагим вытащил бутылку виски, гипнотизер подошел к нам с цветами, и даже Лучано попытался сказать несколько слов по-английски. Софии эта идея тоже понравилась. Она тут же повела нас в мэрию. Лючия говорила немного. Все время мы держались за руки. Лицо у Лючии все время оставалось серьезным, но тогда, когда она глядела на меня, в ее глазах светилось счастье.

В брак мы вступили в половине пятого. Под зданием мэрии нас ожидали машины Софии и гипнотизера, на которых мы отправились к ним на виллу, где уже все было приготовлено к свадебному приему. Листано вступил на семнадцатое контактное поле и, вернувшись из Палермо, сообщил, что переключатель функционирует, как следует. В доме и в саду, возле накрытых столов крутились случайные гости. Среди них я заметил знакомого Софии, которого три дня назад во время телефонного разговора с Мельфеи я вытолкал из комнаты, в которой стоял телефон. Ренато прибыл со своей компашкой. Его дружки грозно поглядывали на меня. Ребята Лучано спровоцировали их на драку. Избитые парни отступили за ворота и отправились за помощью.

Я еще раз позвонил Мельфеи.

— А вы знаете, что четверть часа назад в Неаполе началась паника? — спросил тот. — Заговорщики развесили на стенах плакаты с текстом ультиматума. Люди бегут из города.

— Немедленно прикажите освободить всех заключенных! — закричал я в трубку.

— Синьор Антонио… — В голосе моего собеседника вдруг появилась знакомая нотка холодности, с которой он обращался к Ибрагиму в первые дни нашего пребывания на Капри. — Почему вы перешли на их сторону? Если бы вы верили в этот взрыв, вы никогда бы не оставались в Сорренто.

Я повесил трубку и вышел с Лючией в сад. Мы направились к костру. Дул легкий, жаркий ветерок. Мы уселись на траве подальше от веселящихся людей. Нас накрыла тень фруктовых деревьев. Из открытого окна белого дома доносилась музыка. Апельсины качались на фоне синего неба. Отблеск низкого солнца окрасил розовым цветом вершины далеких гор.

Лючия улыбнулась мне.

— Антонио, — она огляделась по сторонам. — Запомни это мгновение.

До меня не сразу дошло, что она имела в виду.

— Думаешь, что я не сохраню в памяти день нашей свадьбы?

— Про свадьбу можешь забыть.

— Тогда про какое мгновение ты говоришь?

— О том обычном, одном из множества, которое сейчас обнимает нас, целует и уходит. Мне хотелось бы, чтобы именно оно осталось в нашей памяти. Но прошу тебя, помни только об этом одном мгновении, и думай о нем всегда, в отрыве от сегодняшнего дня.

— Хорошо. Я буду его помнить, и, видимо, я понимаю, какие мгновения для тебя ценные. Люди сохраняют в памяти даты, номера дипломов, сроки продвижения по службе, вспоминают свадьбы и какие-то годовщины, рождения и похороны, великие события и мгновения иных, стандартизированных успехов и шаблонных неудач. Они накапливают все это, что обычай заставляет их помнить, что вписывается в рубрику, что никак не нарушит шестереночек статистических арифмометров, и что никак не формирует их истинную жизнь. А когда на закате дня приходит бухгалтер по списанию, они отдают ему все и остаются ни с чем, потому что у них нет таких мгновений, как у нас.

В четверть шестого мы вернулись в комнату. Ибрагим пил вино в компании помощников Лучано. Я показал ему на часы, но он пригласил нас к столу. В половину шестого я зацепил Софию и сообщил ей, который час. Вместо этого, она подала мне гитару. Я сунул ее Ибрагиму. Листано танцевал с Еленой. Все пели и пили. Я же все время сжимал руку Лючии, но сидел спокойно. Мне не хотелось, чтобы показалось, будто бы я боюсь больше других.

Только в семнадцать сорок София поднялась из-за стола.

— Дорогие мои, — сказала она. — Пошли, потому что сейчас нас выбросят из этого кино.

Елена искала сумочку с косметикой. Ибрагим настраивал гитару. Листано же отправился наверх за какой-то книжкой, которую хотел взять с собой на Сицилию.

— До встречи в Палермо! — воскликнул я.

Сражу же после того, я схватил Лючию за руку и вытащил ее в сад. Там глянул на вершину горы. Полоса переключателей переместилась с улицы под открытые ворота. Я завел Лючию на семнадцатый переключатель и встал рядом с нею.

Через секунду меня окружила толпа бегущих людей. Я находился на широкой площади, прямо посреди какого-то сборища. Люди кричали и размахивали транспарантами. Я протискивался среди них, но нигде рядом не видел Лючии.

Я звал ее минут десять, пока не увидел гипнотизера с Софией. Над головами демонстрантов мелькнуло лицо Ибрагима. Он что-то кричал мне. Я понял, что Лючия не перенеслась в стерео Палермо. Ибрагим видел ее в Сорренто, когда она бежала в сторону берега.

Как только мы вынырнули из толпы, я помчался к пятьдесят первому переключателю, встал на него и вернулся в Сорренто. За это же время внутренняя часть экрана сдвинулась в сторону моря.

Я стоял на высоком берегу. Это место я узнал сразу же. Где-то неподалеку в открытом окне играло радио. Я услышал, что сейчас восемнадцать ноль-ноль. У тропки над обрывом стоял дорожный указатель с надписью «Ostello per la Gioventu». Стрелка показвала на вылет маленькой улочки, откуда выбежала Лючия.

В ее глазах стояли слезы. Я крепко прижал ее к себе.

— В Неаполе взорвется бомба! — выкрикнула она.

Девушка хватала воздух. Жаркий ветер дергал ее волосы у самой моей щеки. Я глянул в синюю даль горизонта. Неаполь отблескивал в лучах пурпурного солнца. Когда я склонил голову в поисках губ Лючии, над горизонтом вспыхнул призрак ожидаемого восхода. Когда же я мигнул, ощущая зрачками жар безумствующего вдали ада, весь мир закружил у меня перед глазами в наводнении бело-фиолетовой вспышки.

Вернись в Сорренто

И вот он я тут. Вот уже много дней я нахожусь в живописном и светлом городе, что заполняет громадное пространство под съемочной площадкой Крыши Мира. Здесь я нашел все, кроме решения тайны нашего бытия. Я мог бы существовать здесь целую бесконечность, но вовсе не собираюсь побить рекорд продолжительности жизни. В надежде меня удерживает мысль, что Лючия тоже живет, и подобно мне она блуждает где-то в этой многомиллиардной толпе. Наверняка, если бы я с ней не познакомился, то был бы здесь счастлив, ведь Ибрагим не врал, описывая условия, в которых живут люди девяносто шестого века.

У меня есть все основания судить, что Лючия настоящая. Я неоднократно проигрывал всю историю нашего пребывания на Капри и в Сорренто. В этой истории я не обнаружил ни единой ситуации, когда Лючия вышла бы за рамки стереона.

Потому я и думаю, что она живая. Только и не это главное. Я буду искать ее до того самого дня, когда пробьет мой час в очереди к Духу Мира. Тогда я вернусь на съемочную площадку и найду Сорренто, чтобы соединиться с ней в то мгновение, которое она мне столь выразительно указала.