Андрей Филиппов - Эффект загадки Страница 34

- Нет, - односложно отвечает он через несколько секунд, - У меня нет аппетита. Не сердись.

- Что случилось? – с тревогой спрашивает Церсса, - Ты плохо себя чувствуешь?

- Все в порядке. Я поем позже.

Лекка огорченно качает головой. Доктор Чикк вынимает из шкафа толстую книгу и торопливо перелистывает страницы.

- Да. – говорит он негромко, - Ты ошибся, Ингестром. Это можно оценивать всего лишь как предположение. Зачем ты говоришь здесь, что наблюдал это сам? Ты не мог этого видеть.

- Дорогой, я не расслышала… Повтори?

Ученый поднимает взгляд от книги и непонимающе смотрит на ассистентку.

- Что? Ах, да… Я говорю вслух? Нет, я обращался не к тебе. Ингестром. Здесь есть ошибка…

- Хочешь, мы пригласим Ингестрома в гости? Я приготовлю ужин и вы все обсудите. Ты уже целый месяц не видел никого из коллег. И вытащить тебя на воздух становится все сложнее!

- Сложная работа, Лекка. Кое-что может оказаться опасным…

- И поэтому ты каждый раз выставляешь меня за дверь?

Доктор Чикк, не отвечая, присаживается к пульту. Лекка берет со стола что-то похожее на бутерброд и садится с ним рядом.

- Милый, съешь хотя бы вот этот кусочек. Ты совсем не бережешь себя. Хочешь, я сварю тебе мой кофе? Он так тебе нравится…

- Нет. Спасибо. Дай мне расчетную таблицу из верхнего ящика стола.

- Не дам, Чикк. Я глупая. Я полная дуреха, что согласилась подождать с нашим путешествием еще две недели. Две недели превратились в месяц кошмара. И мне кажется, что этому не будет конца. Ты занят все время. Просыпаясь ночью, я не вижу тебя рядом с собой… Ты разговариваешь с диктофоном чаще, чем со своей любимой. Ты вновь похудел…

Кштфорс, не глядя на Лекку, встает и приносит таблицу сам.

- У тебя что-то не выходит? Давай подумаем вместе?

Доктор поднимает голову и вдруг замечает крысу, которая, принюхиваясь, осторожно пробирается по крышке пульта. В тот же миг с ним происходят ужасные перемены. Он резко краснеет и вскакивает, хватая журнал.

- Что-о?! Прочь, тварь! Прочь, дрянь! Про-очь отсюда! – изо всех сил кричит он, пытаясь сбить зверька журналом.

Металлический переплет журнала крушит пластмассовые панели. Разлетаются стекла сигнальных ламп.

- А-а! – испуганно кричит Лекка, пытаясь удержать его руку, - Чикк! Это же Крыс! Я выпустила его погулять! Что ты, Чикк? Перестань! Пожалуйста, перестань!

Крыса с жалобным писком прячется за маленький горшок с красивым красным цветком. Удар – и цветок летит на пол. Лекка успевает схватить животное с пульта, но следующий удар рассекает кожу ее руки. Лекка прижимает зверька к груди и опускается на стул. Зверек пищит, но девушка не отпускает его. Ее плечи сотрясаются от рыданий. На платье растекаются пятнышки крови.

Тяжело дыша, доктор молча смотрит на журнал в руке, словно видит его впервые. Он бледен, руки сильно дрожат. Наконец он кладет журнал на место и тяжело опускается в кресло. Воцаряется тишина, только, сдерживаясь, тихо всхлипывает Лекка и пищит прижатый ею Крыс.

- Лекка. – негромко говорит доктор, - Отпусти его. Отпусти… Не надо.

Лекка неподвижна. Доктор Чикк все так же дрожащими руками наливает воду в химический стакан и залпом выпивает. Склоняется над своей ассистенткой и осторожно обнимает ее за плечи.

- Все, Лекка… Уже все. Все в порядке… Я просто…устал.

Крыс, вырвавшись из сомкнутых ладоней, спрыгивает с ее колен и прячется под стеллаж. Ученый прижимает Лекку к себе и гладит ее волосы.

- Все… - тихо говорит ей Чикк, - Все хорошо. Прости меня, малыш…

Церсса несколько раз медленно выдыхает воздух. Открывает глаза. Она не пытается отстраниться от доктора.

- Я принесу аптечку… Я поранил тебе руку.

- Нет, не нужно, - тихо отвечает Лекка, - Кровь уже остановилась. Как ты себя чувствуешь?

- Плохо, Лекка… Очень плохо. Что со мной?

- Ты устал, любимый. Почему ты меня не послушал? Я боюсь, Чикк. Я не хочу тебя потерять!

Слезы появляются вновь и Церсса, пытаясь скрыть их, прижимается к груди Кштфорса.

- Не плачь, моя звездочка… Разве у нас есть время плакать? После обеда мы с тобой едем покупать билеты на самолет… А потом – в магазины. Я хочу, чтобы моя девочка была одета в лучшие одежды, которые только есть на свете… Мы будем пить вино и смотреть на звезды… На их отражения в воде. Ты, я и море. Хочешь?

- Да…

- У меня все готово. Завтра решающий день. Ты поможешь мне? А следующим утром мы отправимся в путь.

- Конечно, любимый… Прости меня за мои слезы. Я больше не буду плакать. Я люблю тебя так сильно, что готова выдержать любые испытания, лишь бы тебе было хорошо…

- Мне будет хорошо, очень скоро. Завтра. Лекка, а что это за красный цветок?

- Я прочитала в журнале, что он выделяет вещества, которые нейтрализуют отрицательные эмоции… Ерунда, конечно. Сейчас я выброшу его.

Лекка встает с места, но один взгляд на доктора вновь заставляет ее прижаться к его плечу и заплакать. Она с усилием поднимается и вытирает слезы.

- Милый, можно я пойду прогуляюсь по лесу? Наверное, мне нужно побыть одной и успокоиться…

- Конечно, дорогая. Прости меня… Я просто сумасшедший.

- Не говори так! Ты самый прекрасный в мире! – отвечает Лекка и торопливо выходит на крыльцо.

- Ну, вот. – тихо говорит сам себе доктор, оставшись один, - Поздравляю вас, доктор Чикк. Вы сошли с ума. Вы слепы и агрессивны. Ваши руки дрожат. Вы не сможете закончить работу, которую начали. Вы убили…да, убили человека. Ваше место в тюремной больнице.

В продолжение монолога Кштфорс обводит взглядом полки, словно ищет чего-то.

- У нее подпороговые раздражения… Какова же величина порога? Не знаете? Жаль.

На глаза ему попадается небольшая колба, на которой от руки написаны слова «не нагревать!». Доктор берет ее, сгребает землю с пола и ставит цветок в колбу. Отходит, чтобы взглянуть на него. Помятый цветок странно смотрится в колбе.

- Вы ничтожество, доктор! Ваша идея отвратительна. И даже если вам удастся вернуть все на место, вы не заслужите ничьего прощения…

21.

Сторожевая собака отсутствовала, хотя будка, размером с небольшой сарай, торчала у самых дверей. Лиза долго возилась с замками, дергая дверь и пиная ее коленом, пока наконец не раздался металлический скрип. Из тамбура потянуло прохладой.

- Заходи, - сказала Лиза, - Чувствуй себя, как дома. Ты мой гость.

Вслед за Лизой я поднялся по ступенькам и оказался на просторной кухне. В доме царила полутьма, окна были закрыты ставнями. Создавалось впечатление, что хозяева давненько не появлялись здесь. Во всяком случае, воздух был прохладным и каким-то нежилым.

Лиза нажала выключатель, поднимающий жалюзи, и на кухне стало светлее.

- Ботинки оставляй здесь, куртку повесь на вешалку слева, - распорядилась хозяйка, - Тапочек нет, иди так. Мы не надолго. Поужинаем – и в лагерь.

- А где же хозяева? – спросил я.

- Как видишь, их нет, - ответила Лиза, - Но это не критично. Ты хочешь видеть здесь еще кого-то?

- Нет, я просто…

- Если просто, то садись, - перебила меня Лиза, - Ты не забыл, что обещал? Сегодня я сама везу тебя в лагерь. Нужно отдохнуть и поесть перед таким делом. Как раз и машин на дороге поменьше будет.

- В сумерках ехать сложнее, чем при свете! – сказал я, - Может быть, поедем сейчас?

- Не спеши, - возразила Лиза, зажигая газ на плите, - Обязательно поедем. Даже в сумерках. Но сначала я приготовлю ужин.

Я сел на табуретку. Когда долго живешь на природе, в домашней обстановке чувствуешь себя как-то неудобно. И дело не в стенах, последние две недели я почти безвылазно провел в городской клинике и все было в порядке. Просто я очень редко захожу к кому-то в гости.

- Проходи в комнату, устраивайся за столом, - пригласила Лиза, - Давай смелее, никто сюда не придет, не стесняйся.

- Хорошо, - ответил я, - А почему в комнату? Здесь тоже есть стол.

- Не знаю, как там у тебя принято, но у меня еда готовится на кухне, а употребляется в комнате, которую называют столовой! А если ты с этим не знаком, прочти книгу по этикету!

- Я кое-что знаю об этом, Лиза. Но я не думаю, что я такой уважаемый гость. Впрочем, это правила твоего дома.

Лиза молча хлопотала у плиты. Я прошел в комнату. Оконные щитки поднялись и здесь, заходящее солнце бросало пыльный луч на стены. На стене я увидел несколько больших картин на морскую тематику. Сбоку, над огромным кожаным диваном, висела фотография. Пожилой человек в черной военно-морской форме смотрел на меня, чуть прищурив глаза. Его губы были сурово поджаты. Человек был снят на фоне тяжелой закругленной двери с штурвальным затвором и иллюминатором. Очевидно, подводная лодка. Я подошел ближе. В самом низу фотографии оказалась надпись, датированная пятнадцать лет назад. «Моей дочери Елизавете. Когда-нибудь ты все поймешь».

Надпись могла означать многое, но я не любопытен. По крайней мере, пока кто-то не пожалуется на жизнь и отсутствие выхода. В большинстве случаев люди сами рассказывают мне о своих проблемах, видимо, находя во мне приятного собеседника. А может быть, еще и полагаются на соблюдение нами врачебной тайны.