Кентавр - Элджернон Генри Блэквуд Страница 34

предпринимал всяческие усилия, дабы защитить мой рассудок. – Смех Теренса огласил окрестные крыши. – В результате, – добавил он, запрокинув лицо к звездам, будто излагал всё скорее небесам, чем мне, – он подтолкнул меня к величайшему из испытанных мною приключений. И я действительно верю, что в моменты беспамятства – вернее, полубеспамятства – я покидал свое тело, унесенный наподобие Моисея – или то был Иов или Павел? – на Третье Небо, где мне удалось коснуться чудесной реальности, которая поистине сделала меня непередаваемо счастливым.

– Ну а что же Фехнер и его великая идея? – вернул я его к предмету нашего разговора.

Он бросил сигарету вниз, на задний двор, прилегавший к парку, проследив взглядом огненный зигзаг.

– Вкратце можно сказать так: не только земля, но вся Вселенная, на всех возможных диапазонах и длинах волн, повсюду живая и сознающая. Он принимает духовное проявление за закон Природы, а не за исключение. У профессоров философии нет воображения. Фехнер возвышается над ними. Он не боялся отпускать воображение в полет. Наградой ему были открытия, – он присвистнул, – и еще какие открытия!

– На которые современные ученые даже не находят нужным откликаться?

– А, – рассмеялся он в ответ, – эти напыщенные интеллектуалы, с их ограниченными представлениями, атрофированным воображением и витиеватыми аргументами? Может, и так! Но во Вселенной Фехнера есть место самым разным духовным существам меж человеком и Богом. И у огромных тел сознание также гораздо сильнее развито. Он страстно верит в Душу Земли, считает ее нашим ангелом-хранителем, мы вполне можем молиться Земле, как молятся святым. Земля – Объединяющее, Коллективное Сознание. Мы на Земле подобно зыби на поверхности океана. Растем из ее почвы, как листва на деревьях. Иногда мы расширяем рамки своей жизни и понимаем, что являемся частью общего сознания, но чаще остаемся отъединенными, носителями индивидуального сознания – и только! Моменты единения с космическим сознанием весьма редки. Они наступают в любви, иногда приходят во время страдания, при восприятии музыки, но чаще всего при созерцании красоты пейзажа, Природы! Люди слишком мелочны, суетны, эгоистичны, они привыкли цепляться за свою драгоценную индивидуальность. – Он набрал в грудь воздуха и продолжил: – Фехнер сравнивает нас по отдельности с органами чувств земной души, они обогащают ее ощущениями на протяжении нашей жизни. Все наши чувства она впитывает в момент возникновения и включает в общую сферу знания. Когда один из нас умирает, словно навсегда закрывается один из глаз, откуда поступали ощущения.

– Продолжай! – воскликнул я, понимая, что он, вероятно, дословно цитирует отрывки из Джеймса, над которыми немало размышлял, после чего совершенно сжился. – Расскажи подробнее. Это просто поразительно.

– Конечно, я скоро продолжу, – сказал он, – если ты пообещаешь иметь в виду, что Землю Фехнер рассматривал вовсе не как человека-великана. Если она Существо, то совершенно иного рода, чем мы, в согласии со своим строением. Планетные существа отличаются от всех прочих, известных нам. Фехнер лишь возражает против свойственного людям высокомерия, когда, вооруженные пока далеко не совершенным знанием, мы беремся отказывать в сознании и даже наличии жизни столь прекрасно организованной форме, как Земля! Он полагает, что небесные тела – существа, намного превосходящие людей по развитию разума. И высмеивает чванство двуногих, обитающих на этой планете, считающих себя верхом совершенства. Теперь понимаешь?

У меня даже перехватило дыхание. Раскурив большую трубку, я стал слушать. На сей раз он уже совершенно явно излагал страницу из Хиббертовской лекции, о которой упоминал Шталь, – ту, где профессор Джеймс стремится дать слушателям представление о масштабе и цели концепции Фехнера, признавая, что «неизбежно умаляет ее ценность, резюмируя и упрощая».

– Давным-давно Землю называли животным, – отважился я вставить слово. – Это общеизвестно.

– Но Фехнер настаивал, что планеты относятся к более развитому классу существ по сравнению как с человеком, так и с животными, это существа, чьи огромные размеры требуют иного плана обитания.

– Это обитатели… эфира?

– В точку, – с энтузиазмом подхватил он. – У каждого природного элемента есть свои обитатели. И у эфира тогда должны быть свои – планеты. «Океан эфира, чьи волны – свет, также имеет жителей более высокого порядка, поскольку их элемент выше: они плывут без плавников, летят без крыльев, движутся, гигантские и безмятежные, будто питаемые наполовину духовной силой в наполовину духовном мире, где обитают», отзываясь на малейшее притяжение друг друга. Это поистине существа, во всем превосходящие нас. Любой, знаешь ли, мог заигрывать с этой идеей, – добавил он, – она стара как мир. Но этот парень показал, как и почему она может соответствовать истине.

– Только вот вопрос с превосходством, – усомнился я. – Я бы предположил, что их стадия развития скорее предшествует нашей и потому ниже.

– Они другие, – ответил он. – В этом всё дело.

– Вот как!

Я проследил взглядом прочерк метеора в нашей плотной, насыщенной влагой атмосфере и поймал себя на мысли: интересно, произвели ли жар и вспышка от визита мимолетного гостя какое-либо воздействие на Коллективное Сознание огромного Тела, на котором мы сидели и болтали, и куда он потом осядет мельчайшей пылью?

– Именно настаивая в равной мере на признании как различий, так и сходства, – возбужденно кинулся дальше доказывать О’Мэлли, – Фехнер и добивается столь конкретной картины жизни Земли. Задумайся на минуту. К примеру, наше соответствие по строению животным проистекает от более низкой организации. Необходимость переходить с места на место, потягиваться, наклоняться – есть лишь недостаток строения.

– Недостаток! – воскликнул я. – Но мы ведь так этим гордимся!

Он в ответ рассмеялся:

– Что такое наши ноги, как не костыли, с помощью которых, тратя уйму усилий, мы нескончаемо рыщем ради обретения недостающих вещей? Земле такое несовершенство неведомо – к чему ей, и без того обладающей всеми предметами наших желаний, иметь конечности, аналогичные нашим? Какой прок ей в руках, когда ей не к чему тянуться? Или в шее, если нет головы? Либо в глазах и носе, если в космосе она находит путь без их помощи, а у себя располагает миллионами глаз животных, направляющих их перемещения по ее поверхности, и всеми их носами, чтобы ощутить аромат каждого цветка, произрастающего из нее?

– Значит, мы в буквальном смысле части ее, как бы проекции ее гигантской жизни, одна из многих проекций, по крайней мере?

– Да, так и есть. А поскольку мы сами – часть Земли, – продолжил он, тут же подхватив мою мысль, – то и наши органы чувств – ее органы тоже. Она как бы огромный глаз и ухо – всё, что мы видим и слышим по отдельности, она воспринимает сразу и вместе.

О’Мэлли встал рядом со мной, протянув руки к звездам над