Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник) Страница 35

Едва «Урал» вкатился в мёртвую станицу, Синявская тут же увидела лежащее у лёгкого плетня тело женщины. Оно было обезображено чудовищными гнойниками, вскрывшимися и набухшими. Они покрывали тело сплошным слоем сочащейся гнили, не позволяя разобрать ни возраста, ни черт лица. Да и о том, что иссушённая мумия когда-то была женщиной, говорила разве только одежда. Тяжёлый БТР, точно по волшебству материализовавшийся из темноты дымной завесы, остановился подле. Люк откинулся, оттуда появилась серебристая лапа и обильно полила тело прозрачной жидкостью из большой канистры. Затем БТР нехотя отполз и, дёрнувшись, замер на месте. Из него по пояс высунулся «серебристый» и поджёг намотанную на сучковатую палку ветошь. Когда неказистый факел вспыхнул, человек в «противочумке» метнул его в направлении трупа. Жадный огонь набросился на подношение яростно, словно неделю некормленый уличный пёс. На этом миссия «серебряного» из БТРа не закончилась. Подождав с минуту, он выбрался из броневика и прошёл в распахнутую калитку.

– Смотрит, не осталось ли кого в доме, – пояснил полковник наблюдавшим за действиями военных учёным. – Если нет, дом тоже сжигаем.

– Такое чувство, – хрипло сказал Кострицын – что мы в каком-то средневековье. Тогда именно так боролись с холерой, чумой и чёрной оспой. Но в наше время…

– У нас нет выбора, – ответил Яровой. – Выполняем приказ. С этой заразой сделать ничего больше невозможно. Да, если честно, мы не знаем, берёт ли её огонь.

– Я ведь могла отказаться! – Синявская остановившимся взглядом следила за тем, как человек из БТРа короткими взмахами выплёскивает из канистры бензин на недавно побеленные стены дома. – У меня маленький сын! Если бы я знала, что тут происходит на самом деле… Нам говорили, что это вспышка бубонной или лёгочной чумы. И я…

Ступор сменился взрывом. Синявская что-то кричала, материлась, била кулаками по гудящим металлическим дверцам «Урала». Мужчины молчали и даже не пытались заговорить о нежелательной за защитным стеклом влаге или перерасходе абсорбированного воздуха.

Кострища и не найденные пока БТРами тела уже несколько раз попадались на пути следования грузовика. Однажды глаза Анны наткнулись на одиноко стоящую посреди этого апокалипсиса старуху. Она равнодушно следила за крадущимся мимо забора «Уралом». На её лице не отражалось ни страха, ни надежды, ни какого-либо другого чувства.

– Товарищ полковник, может, шугануть? – поинтересовался у начальника шофёр. Яровой отмахнулся.

– Оставь бабку. Чего ещё ей суетиться.

Машина, утробно урча, прошла мимо.

– Вон, вроде, где живые остались! – махнул головой водитель в сторону огненного кольца, обнявшего почерневший от копоти дом. – Костры жгут, значит, живы.

– Давай туда, – распорядился полковник и обернулся на Кострицына с Синявской. – Значит так, господа учёные, долго в доме не задерживаться. Собрали материалы и назад. И никаких примочек, если есть больные, всё равно не поможет.

– Мы врачи, – напомнила Анна. Она давно смотрела на Ярового как на обезумевшего людоеда. Её не покидало чувство, что она бредит и все эти жаркие чёрные тучи, прожорливые ритуальные костры и равнодушные к гибели людей полковники – результат игры больного сознания. В жару и не такое привидится.

– Не волнуйтесь, Анечка, – Кострицын глазами швырнул в полковника сноп молний. Он презирал его. – При мне медицинский саквояж. Клятву Гиппократа обязаны чтить только медики. Тот, кто живёт по уставу, подчиняется лишь приказам.

Полковник Яровой усмехнулся.

– Мы даём присягу.

Кострицын неловко соскочил с подножки машины, не удостоив полковника ответом, и подал руку коллеге.

По большой светлой комнате разбегались полосатые домотканые дорожки. Похоже, ещё бабушкино наследство. Однако мебель и шторы на приветливых, уставленных геранями, окнах простоватыми назвать было нельзя. Всё капитально, домовито, с наивной претензией на роскошь в деревенском понимании этого слова. Если бы не толстый слой сажи и не всполохи за окнами, здесь было бы уютно.

С дивана на вошедших испуганно смотрела женщина в пёстром ситцевом платье и чёрной косынке.

– Здравствуйте! – крикнул сквозь отделявшее его от мира женщины стекло Кострицын.

– Палим огонь, палим! – торопливо засеменила словами она. – Никакая зараза не пройдёт!

– Вы одна здесь живёте? – задала вопрос Анна, разглядывая с недоумением искорки ужаса в зрачках хозяйки. Почему она боится их?

– Одна я! Совсем одна. Свекровь вчера померла.

Вдруг из угла, отгороженного от комнаты лёгкой бардовой занавеской, послышался шорох, затем тихий стон. Кострицын и Синявская переглянулись.

– Кто у вас там? – строго спросил Андрей Дмитриевич.

Женщина вскочила и заметалась перед лицами врачей, точно подстреленная из рогатки чайка. Пряди волос выбились из-под косынки и торчали теперь во все стороны изломанными иглами дикобраза. Глаза налились белым туманом безумия. Линия губ кривилась и прыгала, точно замысловатый график электрокардиограммы. «Они здесь все сумасшедшие, – подумала Синявская. – А кто бы не свихнулся при таком-то раскладе?».

– Не дам, ироды, жечь! Не дам! Мужа с мамкой сожгли. Свекруху! Не дам сЫночку моего жечь! В земельке похороню, как положено!

– Ваш сын? – Сердце у Анны засаднило материнской болью.

Сочувствие, огорошило хозяйку окружённого огнём дома. Она замерла и недоверчиво уставилась на серебристого пришельца с чёрным заслоном вместо лица, разговаривающего с ней женским голосом. Эта неделя одним росчерком вымарала из памяти мягкие интонации и болезненную сладости чьей-то сопричастности твоему горю.

– Заболел Тимоша, – севшим сразу шёпотом поделилась женщина. – Отходит.

Ноги у хозяйки подломились, она тяжело осела на диван и уткнулась лицом в ладони. Синявская присела рядом, положила бесформенную лапу в огромной перчатке на плечо женщины. Андрей Дмитриевич молча указал на занавеску, давая понять: «Я туда». Анна кивнула. Минут через пять она присоединилась к коллеге.

На узкой кровати, щедро, по-деревенски усыпанной подушками, лежал человек. Болезнь выдавила из него всё, что могло бы говорить о его годах. Почерневший череп, туго обтянутый сухим пергаментом кожи. Кострицын, склонившийся над подростком, пытался нащупать иглой шприца вену. При этом он бормотал что-то ободряющее и утешительное. Больному его уговоры вряд ли были нужны. Мальчик находился в глубоком забытьи. Похоже, видавший виды доктор, успокаивал больше сам себя. Когда вошла Анна, Андрей Дмитриевич умолк и поднял голову.

– Вены спались, – пожаловался он. – Не могу взять кровь.

– Такое истощение за два дня? – Синявская тронула запястье больного.

Кострицын утвердительно кивнул.

– Странная картина для чумы, не правда ли? Истощение, конечно, в ходе болезни неизбежно, но не такое стремительное. А теперь посмотрите сюда, – Андрей Дмитриевич повернул голову подростка так, чтобы Синявская могла лучше рассмотреть исполинские бело-жёлтые пакеты воспалённых лимфатических узлов.

– Бубоны? – предположила Анна и тут же увидела ещё несколько вздувшихся шишек там, где никаких узлов не могло быть по всем законам физиологии. Кострицын перехватил её изумлённый взгляд.

– Да, уважаемая Анна Михайловна, лимфатические узлы, похоже, воспаляются лишь, как следствие. Не могу утверждать, но…

– Возьмём пункцию.

– Да, к сожалению, вынужден признать, наш полковник не так уж неправ. Боюсь, единственно, чем мы можем помочь мальчику – хороший анестетик. Функции организма затухают. Пульс нитевидный.

– Увы. Соберём по максимуму материал. На это, учитывая состояние больного, может уйти немало времени, но, надеюсь, полковник нас простит. В конце концов, мы здесь именно за этим.

За спинами людей в изолирующих костюмах, прислонившись виском к притолоке, стояла мать подростка. Задавать вопросы о состоянии и шансах на выздоровление сына она не пыталась. Невыносимо ломило и распирало в правой груди. Пару часов назад она нащупала там плотный, растущий под пальцами комок. Такой же нарывающий подкожный сгусток она нашла под лопаткой, в паху и на голени. Одуряющая слабость вычистила из головы все мысли, кроме одной – скорее бы всё кончилось.

Упаковав анализы в саквояж, Кострицын и Синявская попрощались с женщиной и вышли из дома.

– Я видела у неё на ноге… назовём его условно бубоном. Может быть, стоит поработать и с ней?

– Думаю, результаты будут те же. Исход, как ни жаль, тоже. Наше дело сейчас лаборатория. Кстати, вы не знаете, где у них лаборатория? В лагере я так её и не нашёл.

– Понятия не имею. Возможно, чуть дальше от очага.

– Вероятно.

– А вы знаете, что мы отсутствовали почти три часа? Думаю, Яровой рвёт и мечет.

– Ничего, переживём. Если бы уж очень рассвирепел, явился бы лично.