Далия Трускиновская - Дурни Вавилонские Страница 35

— Мой бедный Вагад, — сказала Лиш, прижимаясь ко мне, — мы этого не поймем. Я что-то знаю только потому, что слушала людей, которые жили на шестнадцатом и на восемнадцатом ярусах, и торговали, и разорились, и оказались сперва на десятом, потом на четвертом, и один из них сейчас держит пекарню — ту, возле загона для ослов, а другой нанимает рыбаков и продает рыбу. Иногда мне кажется, что башня как шелудивый пес, а мы — блохи в шкуре этого пса. Мы стараемся жить и зарабатывать деньги, но мы не знаем, в какую сторону пойдет пес, когда усядется, чтобы почесать ухо, и когда он подохнет...

— Давай уйдем отсюда, — прошептал я, — пойдем, поищем башню, в которой всё было бы просто и понятно. Где меньше чисел и больше справедливости...

— Думаешь, на свете есть такая башня?

— Должна быть. Ведь не я один хочу работать там, где не придется ломать голову над превращениями чисел и хитростями торговцев. Мы жили бы там вместе — мои братья и я, каждый взял бы себе жену, мы бы честно трудились, строили башню, а она кормила нас, неужели боги не могут позволить людям создать такую башню?

— Всюду, где начинают строить башню, тут же заводятся обманщики, — сказала Лиш. — Мать привела меня сюда, когда я еще не носила платка и в жаркую погоду бегала голышом. Тогда в Другой Башне было всего два яруса. При мне она росла, и чем выше становилась, тем больше тут было обманов, внезапного богатства и внезапных разорений. Самое надежное — быть внизу, сверху падать очень больно.

— Давай уйдем, — попросил я. — Иначе мы с братьями натворим глупостей. Я понимаю, раз ты говоришь, что ложа нужно сжечь, значит, так оно и есть. Но когда я вернусь на шестой ярус, я начну мечтать о том, как мы продадим их и получим кучу сиклей, представляешь — сиклей!

— А не хочешь ли ты помечтать о том, как совершится обряд и мы станем мужем и женой?

— А ты? — Я прижал ее к себе. — Слушай, Лиш... я ведь давно люблю тебя... а обряд можно и потом...

— Ты что? Решил меня опозорить?

— Ты любишь меня?

— Я так люблю тебя, что готова пойти с тобой к устью реки искать башню, где нет обмана. Но сперва — обряд... убери руки!..

— Не бойся!..

Так мы разговаривали в темноте, и я был всё смелее, и она грозилась закричать, чтобы прибежали стражники, но не кричала. И я целовал ее в губы, и мой разум помутился, так что Лиш в конце концов вырвалась и убежала, а я упал на землю, еще хранившую дневное тепло, и растянулся, счастливый, как будто мне подарили десять сиклей. Она целовала меня в губы! А потом я пошел к догоревшему костру, но не нашел там ни Левада, ни Гугуда, ни Тахмада, ни Абада, ни резных лож.

Что мне оставалось? Я отправился в свое жилище. Но на лестнице я обнаружил Гамида.

— Что тут у вас за безумие? — спросил он. — Может, ты мне объяснишь?

— А что?

— Я видел Абада, который тащил в потемках на плече что-то длинное, длинное... Я спросил его, что это. И он ответил: брачное ложе. Пока я стоял, разинув рот, он ушел. Потом я по дороге к башне нагнал Левада, и он тащил на плече похожее, длинное-длинное. Я и его спросил, что это такое. Он ответил: самая бесполезная в мире вещь, которая стоит не меньше десяти сиклей, но делиться со мной он не будет — ведь меня не было, когда эти вещи раздавали. А где твое длинное, длинное?

— Я спрятал это в яме за огородами и забросал ветками.

— Может быть, я сошел с ума? Нет, похоже, всё верно — я сошел с ума. Иначе и быть не могло. Вам раздавали какие-то длинные, длинные, а у меня в это время помутился рассудок...

Он тихо засмеялся.

— Их не раздавали, мы сами взяли их, — объяснил я. — Мы с тобой братья — и у меня помутился рассудок. Скажи, тебя когда-нибудь целовала девушка в губы?

— Да... целовала... А ты откуда знаешь? Ты подглядывал?!

И я всё понял.

— Гамид, ты среди нас самый умный, — сказал я. — Ты умнее Тахмада, и ты научишься делать деньги из чисел. Почему твой ум действует, когда дело касается денег, и спит мертвым сном, когда появляется эта женщина? Она околдовала тебя?

— Нет! Я знаю, что она уже не девица! И у нее грубая кожа на руках и на плечах!

— Так в чем же дело?

— Не знаю... она умна, может быть, это?.. Она даст мне то, чего не даст хорошенькая подавальщица из харчевни, она приведет меня на верхние ярусы...

— Подавальщица из харчевни будет тебя любить, а эта... выполняет чьи-то приказания!

— Какие приказания?

— Откуда я знаю!

— Нет никаких приказаний — просто она убежала от своего хозяина, от того мужчины, чтобы встретиться со мной.

— Она не убегала от него.

— Ты ничего не знаешь. Она получает деньги за то, что вербует парней, и очень много заработала, когда сумела увести из Нашей Башни разумных — Амалека Бади и Ровоама Бубу. И она опять вернется в город, чтобы найти еще парней, — нужны носильщики и очень быстроногие мальчишки. Но ей нужны деньги, чтобы стать главной жрицей.

— Кем?

— На восемнадцатом ярусе будет храм Асторет, сейчас она уже заказала для него изваяния. В нем будет не меньше двенадцати жриц, она — главная. Но нужно много денег. Потом, когда храм откроется и в нем будут проводить обряды, вложенные деньги вернутся.

— Она все-таки жрица?

— Да.

— Значит, она никогда не выйдет замуж?

— Не знаю...

Я тоже не знал. И мы сидели на темной лестнице, и мне было немного стыдно за то, что я могу жениться на Лиш и быть с ней счастливым, а Гамид жениться на Таш не может.

— Пойдем наверх, — сказал я. — Мы переночуем в моем углу. У меня там припрятаны сухие лепешки и орехи.

— Нет, я пойду к нашим. Пора спать. У них я сразу засну, а с тобой буду еще разговаривать.

— Как знаешь... Тс-с-с...

Я не сомневался, что в Другой Башне водятся крысы. Где запасы зерна, там и они. Я только не знал, что они так громко скребутся.

— Вот тут, — Гамид показал на стенку.

— Странно. Обычно зерно хранится возле харчевен и пекарен. Мы сейчас на уровне самого первого яруса, тут ничего похожего нет, — сказал я.

— А может, есть, только мы не знаем. Молчи...

Мы прислушивались очень старательно. За стенкой что-то грохнуло.

— По-моему, эти крысы величиной с собаку, — заметил я.

— По-моему, эти крысы разговаривают...

— Знаешь, кто это может быть?! Тот подлый землезадый червяк, который наврал нам про кашу! Ему ведь негде жить, и он ищет себе убежище во всяких тайных уголках! — воскликнул я.

— Прекрасно, брат! Вот тут он нам и попался! — прорычал Гамид, разом вспомнивший свой позор. — Как бы его оттуда вытащить? Знаю! Жди меня здесь и слушай внимательно, я сейчас прибегу.

— Но он там не один!

— Мы возьмем его женщину и на деревенский, и на городской лад!

Я сильно сомневался, что это жалкое существо обзавелось женщиной. Скорее уж к нему прибился такой же, как он сам, горемыка, не имеющий жилья.

Замысел Гамида стал ясен, когда мой брат примчался с киркой и лопатой. Он притащил их из будки, где хранили свое имущество землекопы, углубляющие и расширяющие ров.

— Ты украл разум у дикого осла? — спросил я. — Ты хочешь прокопать дыру? А если тут за слоем глины — камень? А если ты обрушишь лестницу?

— Скажи еще — обрушу башню! — огрызнулся он. — Беги наверх, добудь светильник. Я проучу его!

Желание Гамида было мне понятно, я только сомневался, что он доберется до того мерзавца. Вряд ли мерзавец станет ждать, пока мы вылезем из прокопанной дыры и схватим его. Но за светильником я пошел.

Наверху все уже спали, и хорошо еще, что дверь оставили открытой для меня. Один лишь Бубук сидел в закутке со светильником и читал таблички.

— Ты что не ложишься? — спросил я.

— Я думаю, — ответил мальчишка. — Вот, смотри, тут про евнухов в храме Асторет.

— На что они тебе?

— На восемнадцатом ярусе будет храм. Я говорил со жрецами. Вот думаю — не пойти ли мне в евнухи?

Дурь Гамида, собравшегося ночью прокапывать дыру в стене, показалась мне мудростью по сравнению с дурью Бубука.

— Покажи мне жреца, который тебе это предложил, — сказал я. — Мы с братьями оторвем ему ноги, и зажарим, и заставим его их съесть.

— Евнухи очень хорошо живут, у них у всех золотые ожерелья, а в храмовом хранилище множество табличек.

— Разве мужчине нужны в жизни только таблички?

— Ты про женщин? Они все дуры.

— Поговорим об этом завтра, — и я, твердо решив пожаловаться на жрецов господину Осейфу, зажег огонь в светильнике и пошел вниз.

Гамид ковырялся в потемках. Хорошо еще, что он не догадался наугад бить киркой в стенку. Обязательно бы ударил себя по ноге.

— Там кто-то есть, он то появляется, то исчезает, — прошептал Гамид.

— Тогда это не наш подлец. Наш бы улегся, заснул и захрапел.

— Но кто это? И чего ему нужно на нижнем ярусе?

— Может быть, сбегать за стражниками? У меня пропуск господина Осейфа Гумариэля, я могу ходить по этой лестнице. А ты спрячешься.