Андрей Валентинов - Нуар Страница 36

— Неоднократно контуженный, — подхватил я.

— Вам попала в руки эта книга. И вы поверили — настолько, что вообразили себя ее героем. Наш реальный мир, где белые проиграли, вас не устраивает, и вы решили выдумать совсем другой, где нет СССР, но есть памятники вашим генералам. Рич! Мне проще вам подыграть, это не так и сложно. Женщины умеют имитировать не только оргазм. Но ваши выдумки — это дорога в никуда, в безумие, в выдуманный вами же ад. Мне бы не хотелось…

Я обнял ее, Мод уткнулась носом в мое плечо, погладила по руке.

— Оставайтесь таким, какой вы есть — злым и непримиримым. Я никогда не смогу вас полюбить, Рич, вы — мой враг, но я вас уважаю и помню. И буду помнить всегда. Надеюсь, вы тоже. Даже если нас обоих расстреляют в Сухановке.

Пора было ставить точку. Протянуть руку, нажать на выключатель, открывая дорогу в маленькую, недоступную никому, кроме нас двоих, вселенную «Ты». Потом можно будет подумать, зачем опытная разведчица затеяла этот разговор, разобрать по фразам, сделать верные выводы. Скорее всего, ее всемогущее «начальство» не желает терять ценного сотрудника. Псих — никудышный разведчик. Вот и решили слегка вразумить…

Бывший белый офицер Родион Гравицкий не стал бы продолжать бессмысленный разговор. К чему? Все уже исчислено, взвешено, поделено. Надо брать от жизни то, что еще доступно — эту женщину, эту ночь. Завтра Мод уезжает, потом исчезну и я…

Но я — не Гравицкий! Родион, славный паренек, храбрая душа, давно уже спит на Ваганьково рядом с отцом, погибшим под Стоходом. Я не сумасшедший, мне незачем выдумывать миры. Все станет проще, если представить, что это — не Q-peальность, творение великого физика Джека Саргатти, а обычный сон, поток подсознания, когда споришь и соглашаешься только с самим собой.

Легко ли убедить самого себя?

— Мод, послушайте!

Мягко отстранившись, я вернулся к столу, вынул папиросу из раскрытой пачки.

Зажигалка…

— Не будем спорить о диагнозе. Есть ли мой настоящий мир, нет ли его… Пусть я все выдумал, Мод. Тогда узнайте, что именно я выдумал…

Она послушно кивнула, вновь отвела взгляд. Ничего, можно сеять и среди камней.

— Война скоро кончится, жизнь пойдет дальше. Лет через двадцать люди откроют дорогу в Космос. Спутники, орбитальные полеты, Луна… Это будет невероятно, захватывающе, весь мир поверит, что впереди — великий прорыв во Вселенную. Освоение Солнечной системы, затем полеты к звездам…

Мод, вздрогнув, взглянула удивленно.

— Но… Это же совсем другое дело! Вы все правильно говорите, Рич. Так и будет! Может, если нам обоим очень повезет, мы сможем увидеть своими глазами…

Табак горчил, я вновь ругнул себя за элементарную лень. Давно хочу сменить папиросы, но каждый раз в табачной лавке прошу у продавца все ту же «Фортуну». Но, может, дело вовсе не в лени, а в нежелании расставаться с еще одной привычкой? Терять пусть малую, но часть самого себя?

— Я видел, Мод. Первый космический аппарат с человеком на борту летал всего один час, утром, зато второй — целые сутки. Это было на Кавказе, в маленьком поселке Джугба. Небо, поздний вечер, склон горы — и огромная желтая звезда. Потом я наблюдал спутники в ночном небе сотни раз, их стало очень много. И с теми, кто в космос летал, знаком, даже побывал в Центре подготовки небесных пилотов. Есть у меня хороший приятель, Антон Первушин, писатель, со многими космонавтами знаком, он все и устроил.

Она молчала, чуть приоткрыв рот. Заметив мой взгляд, спохватилась, улыбнулась чуть растерянно.

— Рич! Иногда вас страшно слушать. Страшно — и здорово. Вы правы — это и есть Будущее.

Я помотал головой.

— Не спешите… Тогда же люди вплотную подошли к границам еще одного Космоса — Ноосферы, той самой, о которой впервые написал Вернадский. Космос — это мириады небесных тел, Ноосфера — мириады миров, ответвлений единого Мультиверса, преломленных в человеческом сознании. Хью Эверетт смог объяснить, почему эти миры существуют, Джек Саргатти научился их создавать, Джеймс Грант открыл дорогу в Гипносферу и попытался сделать человека бессмертным. В моем мире все это реальность, Мод. И я, гость с иной ветви Мультиверса — тоже реальность.

В бутылке оставалось еще чуть больше половины. Я хотел налить, протянул руку. Отдернул.

— Кстати, у себя дома я абсолютный трезвенник… А сейчас я буду излагать крайне неприятные вещи. Для себя — и, возможно, для вас. Век кончился, наступил новый. И ничего не сбылось! Люди так и остались на пороге Космоса, не пошли дальше. Одна орбитальная станция на всю планету и спутники-шпионы. Ни Марса, ни Венеры. Луну, и ту забыли… От Ноосферы же просто отвернулись, и обывателям, и Большой Науке эти исследования оказались просто ни к чему. Америку открыли, Мод, но даже поленились нанести на карты. Зачем я все это рассказываю? Затем же, зачем перевел книгу. Вдруг в этом мире люди более любопытны? Я кое-что написал для вашего руководства. Сталин не признает мистики, однако Ноосфера — не мистика, а самый суровый материализм. В моем мире Человечество так и не перешагнуло порог. Вдруг здесь получится?

Мод слушала молча, курила. Налитую рюмку отодвинула в сторону, посмотрела странно.

— Рич, мой вам совет… Если станут говорить, что вы больны, соглашайтесь, не спорьте. Особенно когда разговор будет по-русски и под протокол. Шизофреника ждет Казанская спецлечебница, оттуда редко возвращаются, но там все-таки живут. А вдруг вам поверят? Да-да, поверят, что вы действительно из иного мира? Вы ведь и в самом деле очень убедительны.

— Вы о чем? — не понял я. — Исследования Ноосферы невозможно использовать в военном деле. Американцы потратили много лет на проект «Монхаук», мобилизовали самого Саргатти…

Ярко накрашенные губы дернулись, недобро блеснули глаза.

— Я не о науке, я о вас. Первое, что скажут вам, если поверят…

— «Колись, сука!» — кивнул я. — «Задание, явки, пароли, как перешел границу между мирами?» Что еще? Ах, да! «У нас и не такие бобры кололись, падла белогвардейская!» Не дождетесь, Мод. Я, знаете, от бабушки ушел, от дедушки ушел, и от волка тоже.

— Был там еще один персонаж.

Встала, повела плечами. Улыбнулась.

— У вас есть странная привычка, Рич. Стоит вам немного выпить, и вас тянет на песни. А поете всякую дрянь, слушать противно. Как вы еще всех своих женщин не распугали?

— Спойте сами, — усмехнулся я. — Что-нибудь профессиональное. «Наша служба и опасна и трунд-д-ндна!..»

Синий шелк словно сам собой соскользнул с плеч, пальцы коснулись витого пояска. Женщина шагнула вперед, поглядела прямо в глаза.

Милый мой строен и высок,Милый мой ласков и жесток,Больно хлещет шелковый шнурок.

Я лишь рот успел раскрыть. Мод была уже рядом, пальцы легко дотронулись до моих губ.

Разве в том была моя вина,Что казалась жизнь мрачнее сна,Что я счастье выпила до дна?

В глаза ударил свет люстры — три изрядно запыленные лампочки. Удар под коленку, толчок в затылок — и скользкий шелк пояса-удавки на горле. Я захрипел, дернул рукой… Слегка отпустило, и я сумел поймать губами клочок горячего воздуха.

Ее лицо было совсем близко. Незнакомые чужие глаза, равнодушный, чуть насмешливый взгляд.

Потом, когда судьи меня спросили:«Этот шнурок ему вы подарили?» —Ответила я, вспоминая:«Не помню, не помню, не знаю!»

Шелк соскользнул с горла. Я попытался приподняться, но Мод покачала головой:

— Сначала выслушайте. Это могу быть я, это может быть ваш лучший друг, нищий-араб на улице, патрульный полицейский. Вы даже ничего не успеете сообразить, Рич. Очнетесь уже в кабинете на Лубянке. И всё!

Она запахнула халат, присела на кровать, я же по-прежнему смотрел в потолок. Желтый электрический огонь потускнел, потерял краски. Серо-черный мир…

— Мужчины носят шляпы, пьют коньяк и много курят, — проговорил я, пытаясь не хрипеть. — Женщины красивы, идеально причесаны, предпочитают плащи с широкими плечами — и предают при первой возможности. Счастливого финала нет и не может быть по определению. Нуар, Мод, Нуар!..

Она отвернулась, дрогнула плечами.

— Мне уйти?

Я провел ладонью по горлу, улыбнулся.

— Зачем? Никто никого не обидел. Все так и есть. Я — шпион и убийца, вы тоже. Вы расплачиваетесь телом, я — душой, но разницы особой нет. Каждый из нас попытается предать партнера, но заплатят всем поровну. У расстрельной стенки мы вспомним друг о друге — и улыбнемся в последний раз.

— Тогда… Тогда потушите свет.

Общий план. Эль-Джадира.

Февраль 1945 года. Сон.

Лицо… Незнакомое, молодое, слегка растерянное. Закушенные губы, застывшие, словно вмерзшие в лед глаза.