Артем Белоглазов - Живи! Страница 36

— Что… прочувствовать?

— Жизнь и смерть, Влад Рост. Вот что надо прочувствовать.

И тут Влад проснулся — проснулся сразу, как выключателем щелкнул. Судорожно дернувшись, перевернулся на бок, заглянул в окно: за исписанным морозными узорами стеклом густела вязкая, как желе, темнота. Ее слегка рассеивал одинокий фонарь. Мальчишка перевел взгляд на стену и посмотрел на ходики: половина шестого. Влад тяжело вздохнул и встал.

Двигаясь почти бесшумно, он ловко проник в комнату отца. Здесь царил сумрак, и пахло перегаром; отец спал на софе, отвернувшись к стене. Его кошелек лежал в серванте, в том его отделении, где полагается находиться спиртному — то есть в баре. Влад на цыпочках прокрался к бару и решительно потянул за ручку: дверца со слабым скрипом отворилась. Влад тут же увидел тугой кожаный кошелек и схватил его. Поборов дрожащими пальцами неподатливую застежку, вытащил из отделения для купюр сотню и поспешно сунул кошелек на место. Отец закряхтел, переворачиваясь на спину. Влад замер, сердце его билось как у трусливого тушканчика. Но отец, перевернувшись, захрапел громче. Влад, сжимая в потном кулаке заветную бумажку, попятился к двери.

— Влад! — вдруг позвал отец.

Мальчишка замер посреди комнаты. Он только-только собирался бесшумно выскользнуть за порог, как… Пот стекал с Влада полноводными ручьями.

— Да, папа… — пролепетал он.

— Ты что в моей комнате делал?

— Ну, так…

— Что?

— Ну… просто ходил, думал.

— О чем это ты думал?

— О маме! — удачно соврал Влад. — Ну… как она там, увижу я ее… там…

— Ладно уж… — пробормотал отец, укладываясь поудобнее. — Иди спать, думальщик… а о матери и вспоминать забудь… не увидишь ты ее никогда. Только на фотографиях.

— Заткнитесь! — заорала Марийка из своей комнаты. — Дайте поспать, мне вставать скоро!

Во время завтрака Влад поглядывал на отца, ожидая разоблачения и жуткого наказания, но тот ничего не сказал. Угрюмый и молчаливый, он бухнул на стол перед сыном тарелку рисовой каши и удалился в зал. Влад только рад был. Голодным волком набросился на еду (хотя обычно не любил есть по утрам) и, проглотив кашу в мгновение ока, кинулся одеваться. Марийку он не застал: сестра ушла еще раньше. Через пять минут Влад уже выходил из подъезда с «изукрашенными» матюками стенами и темными потеками у плинтусов. На втором этаже чернела надпись, выжженная спичками: «Господа, не писайте в подъезде, мы всё-таки Европа», однако запах, царивший на лестничной клетке, опровергал это смелое утверждение. В руке Влад держал старый потертый портфель. На голове у него подпрыгивал помпончик. Раньше Влад очень стеснялся этой слишком детской вязаной шапки с помпончиком, но сейчас было не до нее: он волновался, и не об украденных деньгах, а о странном сне.

Во сне Пончиков казался давним знакомым, хотя на самом деле Влад видел его всего раз в жизни — вчера. Что он говорил? Как стать знаменитым? И что-то насчет того, что надо подстраиваться под массы… а потом, наоборот, сказал, что надо прочувствовать жизнь и смерть.

На лавочке у подъезда пыхтел дешевой папиросой Ханс Гутенберг, сосед по лестничной клетке.

— Доброе утро, — машинально поздоровался Влад.

— Tagchen, — буркнул Ханс по-немецки и пустил дым колечками, но они расплылись от порыва колючего ветра. — Wohin gehst du?

— В школу, — ответил Влад, уловив общую вопросительную интонацию, из которой понял только слова «куда» и «ты». Гутенберг часто изъяснялся на родном языке, и то, что окружающие его не понимают, похоже, доставляло ему удовольствие. Ругался же он исключительно по-немецки.

Влад ускорил шаг, чтобы не опоздать.

На углу Черной и Речной «Фольксваген Жук» врезался в столб, люди окружили машину, не давая Владу перейти дорогу. До школы оставалось два квартала. А народ суетился, напирал, и вскоре худенький Влад, бесстрашно ринувшийся в толпу, крепко завяз. Людским течением его отнесло к месту аварии.

Влад, насупясь, разглядывал стеклянные осколки, рассыпанные повсюду, и атлетически сложенного мужчину, который выбил телом лобовое стекло и лежал возле телеграфного столба, истекая кровью. Кажется, он был еще жив.

— Да пьяный он, — шушукались за спиной.

— А че, раз пьяный, так и не человек?

— Дык сам виноват!

— Эй, пацан, отзынь, куды прешь?

К мужчине никто не подошел, все только глазели.

— «Неотложку» вызвали? — то и дело спрашивал кто-нибудь из толпы.

— Вызвали, — успокаивали его.

— Значит, нормально…

Но Влад-то видел, что вовсе не нормально! На дорогах гололед, «неотложка» не успеет приехать. А водитель «Жука» мог умереть в любой момент. Он хрипло дышал и с трудом шевелил правой рукой, на губах его пузырилась кровь. Вот он вздохнул последний раз и замер. Влад понял, что время терять нельзя — он отбросил ранец и кинулся к несчастному. На дополнительных уроках по основам безопасности он единственный практиковался на манекене, отрабатывая на пластмассовой кукле навыки искусственного дыхания, и сейчас действовал строго по инструкции. Ритмично надавливал мужику на грудь и, кривясь от перегара и едкого запаха лука, вдыхал в рот пострадавшего зимний воздух.

— Вот придурок! — донеслось из толпы.

— Героем хочет себя показать!

— Эй, пацан! Пацан с помпончиком, тебе говорю! Отойди от тела! Немедленно отойди — не твоя это забота, а врачей! Отойди, кому сказал!

— Да тут не врачи нужны… — рассудительно заметил кто-то. — А труповозка с веселым водилой за рулем.

— Как можно, товарищ!

— Какой еще «товарищ»? Коммуняка чертов!

— Господа, успокойтесь! Мальчик молодец, он старается!

— Ты что, хочешь сказать, что я не стараюсь?

— Да он тебя на хрен послал!

Обстановка накалялась. Влада тронули за плечо, потом схватили, потянули, но мальчик всё-таки успел еще раз вдохнуть воздух в легкие шофера, и случилось чудо! Мужчина стал дышать. Как раз подъехала «неотложка». Санитары действовали расторопно: они схватили слабо дышащего водителя за руки-ноги, уложили на носилки и закинули в карету. Завывая сиреной, «неотложка» умчалась. Толпа, не спеша, стала расходиться, обсуждая так и сяк необычный случай. Краснолицый, бородатый мужчина, державший Влада за плечи, зачем-то отвесил ему несильную, но обидную затрещину, отпустил мальчишку и, пошатываясь, побрел к супермаркету. Быть может, чтоб купить бутылку и побыстрей расслабиться. Влад, которому происходящее казалось дурным сном, с трудом отыскал ранец — кто-то шутки ради отпихнул его к мусорному баку.

В голове у Влада звучали слова: «Вам надо прочувствовать жизнь и смерть. Вам всем надо прочувствовать жизнь и смерть…»

На перекрестке с виду нищая бабушка протянула ему замурзанную бумажную салфетку.

— Рожу-то вытри… — посоветовала сердобольная старушка. — В кровяке весь…

— Вам надо прочувствовать жизнь и смерть, — ляпнул Влад.

— Куда уж дальше чувствовать… — усмехнулась бабка.

Подходя к школе, Влад уже стыдился своего поступка. Зачем, спрашивается, полез, куда не просили? Никто ведь не заставлял спасать водителя, да он, водила этот, в конце концов, сам виноват был — сел за руль в такую погоду! Да еще нетрезвый! Влад стал представлять, как бы он сейчас всё переиграл.

Вот он видит мужчину, истекающего кровью. Все ему сочувствуют и ждут «неотложку». Но Влад не жалеет шофера — он знает, жалость унижает. Мужчина сам выбрал свой путь. Как древние викинги не боялись смерти в бою, так и современные водители не боятся погибнуть за баранкой. Водитель сознательно шел на риск, и нельзя забирать у него неотъемлемое право на смерть, наоборот — нужно помочь, довершить начатое! И вот Влад Рост, аккуратно положив ранец в снег, достает швейцарский раскладной нож с двенадцатью лезвиями и подходит к водителю. Толпа замерла: ждет, что будет дальше. Мужчина тоже ждет. С залитых кровью губ срывается тихое: «Позволь мне умереть, как воину…» Влад серьезно кивает, наклоняется и ловко перерезает водителю горло; брызжет кровь, алым крапом усеивая белый снег. Водитель умирает почти мгновенно. Влад поднимается и суровым взглядом обводит потрясенную толпу. Слышно, как люди перешептываются: «Герой… настоящий герой… взял на душу такой грех, спас человека от мучений… я его знаю, он на моей улице живет… Влад Рост — герой… герой… Рост…»

— Эй, как тебя… Рост!

Влад вздрогнул и вернулся в реальный мир. Он стоял у дверей школы, низкого двухэтажного здания, окруженного по периметру щелястым заборчиком. На заднем дворе школы имелась спортплощадка, где в теплую погоду проходили уроки физической культуры.

На Влада с ужасом смотрел охранник Струп — седой жилистый старик, который любил прогуливаться вокруг школы с черной дубинкой наперевес. Он полжизни отслужил в армии, побывал во многих горячих точках и не мог без оружия. Пистолеты и, тем более, автоматы школьным охранникам носить запрещалось, но резиновую полицейскую дубинку старикан мог себе позволить. Никто и не сомневался, что чердак у Струпа снесло напрочь еще по молодости. Впрочем, герою военных конфликтов и кавалеру нескольких орденов многое прощалось.