Георгий Марчик - Трудный Роман Страница 37

Безнаказанность вдохновила Круглова. Руки его двигаются с автоматизмом машинных поршней. Похоже, он поставил перед собой цель закончить в первом же раунде. Глупо. Костя парировал удары, блокировал себя перчатками, но почему-то не уходил от ближнего боя с противником. Хотя стоило ему быстрее двигаться – несколько шагов вправо или назад, – и он был бы вне досягаемости.

В один из моментов, мгновенно вывернувшись всем корпусом вправо на носке правой ноги, он послал апперкот в челюсть Круглова. И хотя удар пришелся по цели не совсем точно, он отбросил Круглова назад. По напряженно молчавшему залу пронесся гул. Круглов снова закружил вокруг, как над желанной добычей, выбирая момент и покачиваясь всем корпусом. Но удар в челюсть немного поостудил его пыл. «Где-то здесь Женя… Что она сейчас?»

Круглов снова ринулся в атаку. И снова несколько его ударов достигли цели. Подавить, ошеломить натиском, навязать свой стиль боя, подчинить себе, парализовать волю – такова, очевидно, была его тактическая цель. С какой-то странной отчетливой фатальностью Костя фиксировал про себя каждое движение и каждое намерение Круглова. В них не было большого ума, тонкости, скорее во всем построении, рисунке, принятой им тактике боя была грубая прямолинейность, откровенная, циничная, даже наглая жажда победы. В его наскоках был не азарт спортивной борьбы, а какая-то узколобая кровожадность.

Было просто по-человечески неприятно работать с этим существом, одержимым столь неуемным и мелким первобытным тщеславием людоеда. Любой ценой – победа! Любыми средствами взять верх, раздавить, повергнуть, уничтожить соперника. Нет, это не благородный спорт. Это ненависть, это вандализм, это обнаженные, как проволока, первобытные инстинкты. Это опасно, как игра с хищным зверем.

Круглов снова идет вперед. В твердо сжатых губах змейкой застыла глухая жестокость. Удар! Удар! Одна за другой несколько серий ударов. Костя отвечает одиночными ударами, уходит от атак, не принимает агрессивного стиля, который боксеры зовут «рубкой». Он двигается, двигается, двигается, но бьет редко и не слишком точно, ведет оборонительный бой.

В «механизме» что-то заело. Он как бы внутренне закрепощен, скован, накрепко опутан невидимыми путами. Замечает искоса, как один судья что-то помечает у себя в судейском листке. Вероятно, очко Круглову. Хронометражист взял в руки молоточек. Значит, скоро конец раунда, и он молоточком ударит по гонгу. Круглов бьет еще раз.

В ушах у Кости зазвенело стеклянным звоном. Он пропустил еще одну сильную штуку. В полнейшей мгновенной черноте перед глазами рассыпался белым прекрасным фейерверком ослепительный дождь крупных звезд. Костя зашатался. Грогги. Пьяный. Все замерли. Затаили дыхание.

Обычно, когда встречаются новички, судья в такой момент тут же прекращает бой и начинает отсчет. Но в поединке опытных боксеров это делают реже. Зато сами боксеры по негласно принятой этике редко когда «добивают» соперника – дают возможность прийти в себя. Проходят какие-то доли секунды.

– Бей, бей, Адик! – неистовствуют болельщики Круглова. – Бе-е-ей!

Адик ударил почти по беззащитному еще и еще раз левой, и правой в челюсть, но попал в переносье и по губам. Костя упал. Перед глазами его стояла мглистая красноватая муть. Одновременно с его падением прозвучал гонг.

Мельников помог Косте добраться до своего угла, усадил на табурет, вытер прохладным влажным полотенцем лицо, шею и грудь, вынул капу, дал воды прополоскать рот, а затем стал обмахивать полотенцем. Костя полулежал, откинувшись спиной на мягкий угловой валик ринга, вытянув ноги, а руки раскинув на канаты. Он тяжело дышал. Глаза были полузакрыты. Мельников что-то говорил-говорил… По Костя ничего не слышал. До его сознания доходили только слитные бубнящие звуки. После короткого гудка, предупреждающего, что минута отдыха истекает, он открыл глаза. В противоположном углу Круглой уже вскочил с табурета и всем своим видом выказывал нетерпение. Он переминался ногами, как ретивый, необъезженный копь, и готов был сразу же после удара гонга броситься вперед.

Бей левой и правой, как шпагой. Как шпагой, понял? – тараторил Мельников. – Как шпагой. – И он подтолкнул Костю в спину.

Прозвучал гонг.

«Второй раунд!» – объявил информатор, как будто всем и без него, но было ясно, что начался второй раунд.

«Первый раунд начисто проиграл», – машинально отметил про себя Костя и удивился, что относится к этому безо всякого сожаления и досады. Круглов как одержимый устремился к нему. Глаза его горели откровенной радостью. Он бил сериями, не снижая темпа атаки. Как будто в этом бое сейчас для него сосредоточились цель и смысл всей его жизни, как будто для него сейчас решался вопрос жизни и смерти.

Не слишком ли много страсти для такого боя? Вот что значит жажда победы. Она ведет к цели напролом, не знает ни обходных путей, ни компромиссов. Но зачем же при этом терять свое человеческое лицо, становиться зверем? «Так не годится, правда, Женя?» – не мысли (обстоятельно думать было просто некогда), а, скорее, мгновенные озарения мыслью проносились в голове. А на него по-прежнему настойчиво и нахраписто лез Круглов, ожесточаясь оттого, что ему все никак не удается сломить противника.

У Кости на душе как-то поулеглось смятение. Скованность, хотя и не совсем, оставила его, и он двигался теперь быстрей и свободней. Круглов снова вошел в ближний бой, он бил, бил, бил как заведенный, но теперь уже Костя и защищался, и отвечал. Вот он сделал два быстрых шага назад и шаг навстречу Круглову. После обманного финта левой в корпус правой ударил в голову. В какую-то последнюю секунду рука дрогнула: ему показалось, он может попасть в рассеченную бровь Круглова, залепленную наклейкой, и он чуть придержал удар. Но все равно в глазах Круглова мелькнул страх. Приунывшие болельщики Кости задвигались, раздались жидкие аплодисменты. И в этот момент над всем залом пронесся такой знакомый звонкий умоляющий девичий крик:

– Ко-о-остя!

В зале засмеялись.

«Женя», – понял Костя. Но он остался равнодушен к этому факту, просто отметил его про себя, сделал где-то в глубине сознания засечку. Круглов, обозленный полученным ударом, снова наступал. Костя повел бой несколько уверенней, темпераментней, провел две или три атаки; несколько его чувствительных ударов достигли цели. И каждый раз Круглов мотал головой, как будто бы отряхивая мокрые волосы. И снова настойчиво лез вперед.

Преимущество оставалось за ним, и он продолжал набирать очки. Каждый удар он наносил с резким выдохом, и эти звуки вместе с сухими шлепками перчаток и быстрым шарканьем боксерок по брезенту разносились далеко по залу. Костю беспокоило и то, что он обещал Круглову не задеть рассеченную бровь, и то, что откуда-то из темной глубины зала на него смотрит Женя, болеет за него и желает ему победы (почему он обязательно должен стать победителем?!), и нелепый совет Мельникова, застрявший в сознании, который он никак не мог понять и реализовать. «Бей, как шпагой». Этого выражения раньше он просто никогда не слышал.

Раз-два, опять пропустил два удара в голову, и она мотнулась, как боксерская груша, набитая опилками, и уши как будто заложило ватой. Не теряя ни секунды, Круглов, держа на весу кулаки, раскрывшись, снова бросился на него, готовый крушить сколько хватит сил. И тут Костя как-то легко, словно бы играя, врезал правой прямо в лицо Круглова. Круглое, мясистое, чуть одутловатое, с желтизной, вызывающее, наглое.

Удар пришелся в верхнюю губу и нижнюю часть его короткого носа. Круглов дрогнул, качнулся на широко расставленных ногах, да так и остался стоять. Глаза его остекленели, он неподвижно застыл, как раскоряченный боров на льду. Костя держал на весу кулаки.

– Бей, бей, бе-е-ей! – на этот раз хором закричали его взволнованные донельзя, взбодренные болельщики, но он не стал бить.

Круглов пришел в себя, помотал головой и… отступил. В глазах его было замешательство. Он больше не решался атаковать.

«Ааа… Вот ты какой! – с удивлением подумал Костя. – Вот ты какой!» И он вдруг со всей очевидной бесспорностью понял, какой Круглов. Просто нахальный трус. Беззащитность, отступление, отсутствие настоящего отпора рождают у него нахрапистую наглость, а отпор, мужество – обыкновенную трусость. До паники. До бегства. До икоты. «Ах, скотина, гад! Да таких бить надо! – заволновался Костя и от этой мысли ощутил в себе неведомо откуда пришедшую к нему злость. – Таких бить надо», – повторял он про себя. Но прозвучал гонг, и, тяжело дыша, он направился в свой угол.

– Хорошо, Костя, – говорил ему довольный Мельников, как парикмахер ловко и быстро обмахивая Костю полотенцем. – Ударил, как шпагой. Сам видишь, как здорово получилось. Продолжай в том же духе. Второй раунд ничейный…