Сергей Дубянский - Пятая жизнь Страница 38

Он медленно подошел к столику, где лежали глянцевые рекламки. Хотел взять одну, но потом решил — чем меньше знаешь о болезнях, тем меньше их у себя находишь, поэтому через окно уставился на киоски с пивом, выстроившиеся на другой стороне узкой улочки. Там, конечно, продавали не только пиво, но в такую жару ничто другое не притягивало взгляд.

— Паш…

Он обернулся. Жутко серьезная Катя, уже в «гражданской» одежде, стояла у двери и едва заметно манила рукой. Они так и вышли, словно случайно столкнувшись в дверях, и только когда прошли метров десять, Катя наконец рассмеялась.

— Я ж не могу веселиться, если у меня голова раскалывается так, что я не в состоянии чек пробить?

— Тяжелый случай, — Паша понимающе кивнул, — это пилюлями не лечится. Поедем куда-нибудь, посидим — подлечим тебя, а дальше видно будет, да?

— Поедем! Я к тому же голодная ужасно!

Паша подошел к машине, но вдруг передумал.

— А вон «Донжон»! Говорят, там мексиканская кухня.

Катя привыкла подчиняться, и они спустились в мрачный подвал, украшенный рыцарскими гербами и стоящими по углам доспехами (почему кухня при этом была мексиканской, наверное, не знали даже хозяева заведения). Зато здесь работал кондиционер, а зале было тихо и уютно, поэтому они с удовольствием устроились в самом дальнем уголке. В мексиканской кухне они не разбирались, поэтому подошедшей официантке Паша просто сказал:

— Принесите нам вкусное мясо, какие-нибудь экзотические салаты и бутылку текилы — раз уж у вас, типа, Мексика.

Девушка исчезла. Такие минуты были для Паши самыми тягостными, ведь в процессе еды можно обсуждать блюда, сравнивать их с другими; и, вообще, после пары рюмок темы возникали сами, плавно перетекая друг в друга, но, вот так, трезво глядя в восторженно пустые глаза, о чем можно говорить?

— У нас сегодня хохма получилась… — Катя засмеялась.

…Слава богу, — Паша облегченно вздохнул, — незаменимый человек — с ней не надо напрягаться… не то, что с женой…

— …приходит приличная баба; покажите, говорит, автомобильную аптечку. Я ей даю. Она смотрит и спрашивает: — А презервативы? Муж, типа, сказал, что по новым правилам они входят в комплект, иначе милиция штрафует.

— А ты что? — Паша улыбнулся. Эту байку он слышал сто раз, но ему стало интересно Катино решение ситуации.

— А что я? Мужик-то, молодец — додумался. Подставлять его неохота, поэтому я и говорю: — А у нас аптечки старого образца — их доукомплектовывать надо. Зато они дешевые.

Паша рассмеялся — такая концовка ему еще не встречалась.

Появились салаты и текила с обязательным лимоном. Тут Паша чувствовал себя специалистом, и долго объяснял, как правильно употреблять напиток, слизывая с запястья соль, заедая лимоном, лежащим поверх большого пальца. Кате понравилось развлечение. Она не столько пила, сколько облизывала руку, прикалываясь над мексиканскими обычаями, а Паша с покровительственной улыбкой наблюдал за ее дурачествами; вдруг ему пришла мысль, что все это похоже на курортный роман — красивый, но приходится возвращаться, потому что отпуск не вечен . …Или можно не возвращаться?.. Но тогда он перестанет быть «курортным». Или не перестанет?.. Поток сознания, сдобренный очередной рюмкой, вылился во фразу, не имевшую к происходящему ни малейшего отношения:

— Прикинь, Юлька вчера нашла твои фотки.

— Ну и?.. — улыбка исчезла, но Катино лицо не сделалось, ни испуганным, ни растерянным — скорее, выжидающим.

— Ну и ничего, — Паша сам не понял, зачем завел этот разговор, — просто нашла и все.

— Знаешь, меня мало волнует та твоя жизнь. Если б были шансы сменить Юлю на «боевом посту», тогда другое дело…

— А оно тебе надо?

— Не знаю… — в отличие от большинства ситуаций, Катя реально задумалась — глаза ее меняли выражение; лоб, то хмурился, то разглаживался, — наверное, надо, — сказала она наконец, — это надо всем женщинам.

Воздействие текилы явно отличалось от воздействия водки, потому что обычно лениво бродившие в Пашиной голове мысли, неожиданно стали концентрироваться, принимая совершенно конкретную, законченную форму; Паша почувствовал, что наконец-то способен сформулировать то, вокруг чего ходил долго и осторожно, прислушиваясь к своим желаниям.

— Не всем это должно быть надо, — он сделал ударение на слова «должно», — знаешь, чем отличается жена от любовницы?

— Объясни…

— Они отличаются лишь одним — от жены всегда уходят, а к любовнице всегда приходят. Все! Остальное — производные.

— Не поняла, — Катя мотнула головой, — по-моему, наоборот. Это от меня ты всегда возвращаешься к жене.

— Не-ет, — с сатанинской улыбкой всезнайки Паша погрозил пальцем, — дело в том, что, согласно статистике, из всей жизни половозрелый мужчина способен уделить женщинам не более двадцати процентов времени. Это максимум, а реально, и того меньше — остальное занимает работа, телевизор, футбол, хобби, пиво с друзьями и так далее — без этого мужчина не может существовать, так же, как женщина не может не пользоваться косметикой. Больше, чем на двадцать процентов, женщины ему не нужны; причем, сюда входит не только постель, но и просто общение, — Паша сам удивился своему красноречию — так ясно он озвучивал только цены на сельхозпродукцию, поэтому когда Катя попыталась вставить слово, чтоб не потерять нить, он грубо остановил ее, — дай закончить. Так вот, речь идет о персональном распределении этих двадцати процентов между женщинами. К тебе я прихожу, чтоб быть конкретно с тобой; я не смотрю телевизор, не читаю газет, не ухожу к друзьям — не важно, чем мы занимаемся, но это именно ты и я! У тебя я оставляю все свои двадцать процентов! А там, — он ткнул пальцем за спину, — там быт, в котором я преспокойно нахожу себе применение и без женщины, хотя она там присутствует. Поэтому… почувствуй разницу: я возвращаюсь не к ней , а туда; ухожу же не оттуда, а к тебе . Уловила?

Катя молча кивнула, хотя по глазам чувствовалось, что в ее голове все перевернулось, и она просто не знает, что ответить.

— Едем дальше, — продолжал Паша, мысленно восхищаясь неоспоримостью собственных доводов, — ты сказала, что все любовницы мечтают стать женами. А знаешь, почему? Потому что дуры! Они ж привыкли, что все двадцать процентов принадлежат только им, а потому смотрят на своего избранника и думают, какая ж он прелесть, он так не похож на занудных мужей подруг; мы с ним гуляем, ходим по кабакам, часами сидим обнявшись на диване и просто молчим, а потом всю ночь занимаемся любовью — прямо идеал мужчины! И в один, не очень прекрасный для себя день, ей удается добиться того, чтоб, как ты говоришь, сменить ту, другую «на боевом посту». Вот оно, счастье!.. Не жалкие украденные часы, а безграничное и постоянное!.. Но тут вдруг выясняется, что все далеко не так, как казалось; что ее «ангел» (как и остальные) больше всего любит валяться на диване с газетой и при этом не обращает на тебя никакого внимания, а твои кулинарные достижения, перешедшие в категорию «еда», совсем не вызывают в нем былого восторга; он даже смеет прямо в глаза нагло заявлять, что мясо жесткое, а салат пересолен! И почему он не целует тебя каждые пять минут, ведь теперь у вас так много времени для этого? Как всякая женщина, нынешняя несчастная жена (бывшая счастливая любовница) начинает копаться в себе, но не находит никаких изменений — она-то осталась прежней и отношение ее такое же нежное и влюбленное, значит… значит, все дело в нем! Пытаясь выяснить причину перемен, она начинает встречать его с работы идиотским вопросом: «Ты меня еще любишь?» А он любит, но как ей, дуре, объяснить, что любит он по-другому — не как любовницу, перед которой выкладываешься по полной, а как жену, видящую неказистые восемьдесят процентов его жизни со всеми ее недостатками и слабостями? А когда человек не может ничего объяснить, он предпочитает не слушать вопросов — сразу появляется закадычный сосед с пузырем, и буркнув на ходу «конечно, люблю», он исчезает, — Паша перевел дыхание; без всякого тоста, без соли и лимона, выпил, подзаряжаясь энергией, — так вот, он ушел, а она стоит посреди комнаты, не понимая, что произошло; и с каждым днем это непонимание делается все глубже. Она грустнеет, делается нервной и подозрительной; тщетно копаясь в сложившихся отношениях, выуживает мельчайшие детали, в которых он проявляет себя не так, как раньше; потом, когда он вернется, она спросит его об этом, а он не понимает, о чем его спрашивают! Его-то жизнь, его мировоззрение не изменилось! И начнется всеобщий кошмар. А кто захочет добровольно возвращаться в кошмар?.. И тут все выходит на новый круг — вновь начинаются поиски уголка, где тебя будут встречать сверкающие глаза и счастливая улыбка, где не будут задавать глупый вопрос «ты меня любишь?», потому что это само собой разумеется, иначе тебя б здесь не было… Ты считаешь, что каждая женщина хочет этого? Они не представляют, от чего отказываются и на что себя обрекают!..