Мазуччо Гвардато - Причуды любви: Сборник эротических рассказов Страница 39

На военных крейсерах придерживаются негласного правила — никто не не пользуется услугами экипажной девицы первые двое суток полета в подпространстве. С одной стороны, соблюдается кое-какое достоинство, а кроме того в первые двое суток каждый занят тем, чтобы наладить работу для обеспечения безупречного полета. Экипаж крейсера — отлично отработанный механизм, но на борту нет ни одного лишнего человека.

Я обошел корабль, побеседовал с людьми, пытаясь прочесть на лицах признаки нервного напряжения. Напряжение на звездолете смерти подобно. Путешествие в подпространстве требует тщательных расчетов и четких реакций, а если нутро человека сжимается от страха, он может допустить ошибку в десятую долю секунды, и нас из подпространства выбросит в пылающее чрево звезды.

Чтобы этого не случилось, звездолеты укомплектованы офицерами-психологами. И одним из лучших — самым лучшим — инструментом психолога для снятия напряжения на борту является экипажная девица. О благе общения с женщиной говорят много, и здесь все абсолютно правы.

Раньше экипажных девиц не было. Космическое путешествие было привилегией мужчин, ведь процент несчастных случаев достигал 30 %. Потом психологи занялись выяснением причин возникновения напряжения на борту и выяснили, что большая часть происшествий связана с ограничениями в области секса. Группа мужчин в консервной коробке в короткий срок доходила до кипения и с трудом могла завершить восьмимесячный или годовой полет.

В 2079 году «Мститель» стартовал с Веги и допустил ошибку. Корабль вынырнул из подпространства вблизи Проциона. Через три года летящий на Альтаир «Титан» не получил даже этого шанса. Они неправильно включили гироскоп и очутились в фотосфере Бетельгейзе. После этой трагедии присутствие экипажных девиц стало обязательным.

К концу вторых суток я подметил нервное напряжение у нескольких человек. У меня был громадный запас транквилизаторов, но лучшим болеутоляющим, на мой взгляд, является женская нежность. Поэтому я посоветовал им поменять расписание, чтобы вступить в общение с нашей новой экипажной девицей.

Их было трое — Кафуцци, Леонардс и Маршалл. Каждый из них для виду упирался, якобы не желая идти впереди друзей. Поскольку их споры не прекращались, я посоветовал им вытянуть жребий. Выиграл Маршалл. Он с хохотом ударил кулаком по сигналу «от службы освобожден» и направился в кабину экипажной девицы.

Через пять минут он вернулся, пока я продолжал стряхивать с Кафуцци и Леонардса блох, пытаясь умерить их нетерпение. Через час мы вступали в зону сложного перехода, и они были на взводе.

— А вот и Маршалл, — вдруг сказал Кафуцци.

— Старина Маршалл, чистый пулемет, — хохотнул Леонардс.

Я повернулся к нему.

— Вы что спешите на поезд?

Он стыдливо улыбнулся.

— Сожалею, но я не смог даже подойти к ней. Она сказала, что не в силах заниматься эдакими пустячками сегодня вечером из-за приступа космической лихорадки.

Я должен был похолодеть, услышав эти слова. Но поскольку в глубине души я отрицал возможность крупных неприятностей, совершив ошибку в оценке кандидатки, и не желая к тому же тревожить людей, то сказал:

— Пошлю к ней врача. Нас вряд ли устроит, если она заболеет.

Полчаса спустя, когда я работал в своей каюте над психокартами экипажа, загудел интерфон. Я включил тумблер. На связи был Толбертсон, наш целитель.

— Харп, я только что осмотрел вашу экипажную девицу.

— Как она себя чувствует? Надеюсь, лучше.

— Харпер, у нее космическая лихорадка совершенно новой формы, то есть без всяких симптомов. Диагнограмма абсолютно пуста. Ни лихорадки, ни избытка белых телец, ни глазного расстройства, совсем ничего. Кое-какие нарушения на уровне нейронов, но такие у нас постоянно. Машина заявляет, что она в отличной форме. А девица утверждает, что больна. Итак?

Я едва смог выдавить:

— Берт, быть может, у нее что-нибудь необычное? Сделай еще одну диагнограмму.

— Может лучше тебе приставить новый котелок, — сухо возразил Толбертсон. — Девица — симулянтка. Она просто-напросто косит, а против этого у меня лекарств нет. Это твоя протеже, Харп. Лучше будет, если ты навестишь ее.

Он отключился. Я позвонил на камбуз и попросил кока до нового приказа сыпать в пищу побольше антистимуляторов. Он усмехнулся:

— Пока Ева не поправится, док?

— Ага, пока она не почувствует себя лучше.

Я отпустил клавишу видеофона и поглядел в зеркало каюты. У меня лицо никогда не отличалось красотой, но сейчас оно меня испугало. Оно оплыло и посерело. И в глазах светился ужас. Я решил было проглотить одну из своих пилюль, но сдержался. И отправился в гости к Еве.

Когда я вошел, она лежала на краю просторной постели. Она даже не встала, буркнула: «Входите», — но позы не изменила. Я включил свет. Она обернулась и поглядела на меня. Не надо быть психологом, чтобы понять, она ревела. Хотя экипажные девицы реветь не должны. Они должны быть веселыми компаньонками в постельных играх двадцать четыре часа в сутки. Кровь в моих жилах вскипела.

Однако я принял вид Доброго-Доктора-Айболита и спросил:

— В чем дело, Ева? Доктор Толбертсон звонил мне и сообщил…

— … и сообщил, что у меня все в порядке и что я на редкость быстро выздоровела. Так?

Внутри у меня все кипело. Толбертсон никогда не отличался особым тактом.

— Он сказал, что у вас нет никаких органических поражений Однако Маршаллу вы сказали, что плохо себя чувствуете.

— Это так.

— Вы можете объяснить, что не ладится? Вы очень важны для корабля. Перевозбужденные люди рассеянны, а когда вам надо совершить подряд пятьдесят переходов в подпространстве, вы не имеете права даже на малейшую ошибку. Кроме того, по своим функциям вы единственный незаменимый член экипажа.

Она отвернулась и всхлипнула.

Я положил ей на плечо руку и поднял ее. Она села и серьезно посмотрела на меня — точь в точь маленькая девочка, настоящая маленькая девочка! — и сказала:

— Смена обстановки, доктор. Мне уже лучше. Дайте мне еще пару денечков. Мужчины немножко подождут, а?

Она умоляюще улыбнулась. Меня прошиб пот.

— Ладно, — согласился я. — Даю вам время на адаптацию. Подождем еще двое суток. А пока постарайтесь не смущать мужчин, готовьтесь к исполнению своей работы.

Я взглянул на нее. Она выглядела такой юной и одинокой! Теперь я даже не мог представить ее в роли экипажной девицы. В роли школьницы на Земле, посасывающей содовую в баре, и ничего больше. Она захватила меня врасплох, заставив взять на работу, к которой была не готова. У меня возникло ощущение, что я допустил непростительный промах, но, к несчастью, как я и объяснил Еве, второго шанса нам не дано.

Прошло еще два дня. Ева встречалась с астронавтами, ела вместе с ними — пища была буквально нашпигована антистимулятором, но такая мера могла быть только временной — и вела шутливые беседы. Эти два дня прошли словно в аду. О ней заботился весь экипаж. В нее влюбились все, в том числе капитан Баннистер и я.

И это было хуже всего. Мы привыкли к девицам более или менее низкого разряда. В этом перелете нам досталась жемчужина, но она оказалась недотрогой. По крайней мере первые двое суток. Я обещал людям, что такая ситуация не продлится. После дополнительного срока она будет исполнять свой долг, как любая экипажная девица. Астронавты наши были людьми умными и понятливыми — подбирались именно такие. Они не очень ворчали, чему способствовала и пища с начинкой.

Через четыре дня нас ждал новый маневр.

Мы проскочили орбиту Плутона и вырвались в космические просторы, отделявшие нас от Сириуса. Путешествие в подпространстве требует ряда прыжков через зоны доступа, иначе входы и выходы. Координаты этих зон вычислены с огромной точностью. Между Венерой и точкой нашего назначения таких переходов сто пятьдесят. Проход корабля через эти точки требовал невероятного сосредоточения. И компьютеру должен был обязательно помогать человек. Хрупкий смертный человек. И его голова должна была быть занята работой и только работой. В ней не должно было быть места для мечты о блондинке от миссис Рафферти в Порт-Венус, оставшемся далеко позади. На борту имелась женщина для избавления от мечты — таково было непременное условие сохранения жизни и нарушать его было нельзя.

Когда истек срок второй двухсуточной отсрочки, я попросил второго расчетчика Стетсона навестить Еву. Стетсон в данный момент был самым нервным членом экипажа, и я надеялся, что Еве хватило времени для адаптации.

Я не находил себе места в кабине, грыз ногти и в конце концов принял лошадиную дозу хлорпромазина — я ждал возвращения Стетсона и его отчета. Я надеялся, что Ева наконец займется делом.